– Петр, отчего вы не хотите мне помочь? Я поспрашивал людей, я нашел вчера тех, кто вас отлично помнит по работе на радио, вас и Марину…

Пловец внезапно замедляется и, не поворачивая головы, предупреждающе поднимает вверх указательный палец. Януш отважно набирает в грудь воздуха для победного рывка. Он пытается обойти бассейн и заглянуть под сомбреро, но мужчина в воде всякий раз оказывается спиной к нему.

– Он ее изуродовал, слышите? А еще вчера носил на руках. Вы ведь были знакомы и с Дмитрием, ее мужем, вы прекрасно знаете, что он тряпка, слабак, мухи не обидит. Только поэтому Марина подписала с ним контракт на традишен. Я потратил на вас вчера целый вечер и нашел людей, которые помнят, как вы дружили с Мариной Симак. Как вы дружили и были близки…

– Заткнитесь, вас это не касается, – роняет музыкант. Что-то в его голосе изменилось, словно порвалась натянутая струна. Где же девушка, где все остальные перформеры, гадает дознаватель. Чемоданчик из светлой кожи трется о его ноги.

– Вам знакома фирма «Салоники»?

– Ммм… первый раз слышу. Это что-то греческое?

Полонский обходит бассейн, стараясь не вязнуть в раскаленном песке. Цветастое сомбреро уплывает от него в противоположный угол, под своды миниатюрного каменного грота.

– Вы не могли не знать Юханова. Вы писали музыкальные треки для «Жажды-2», когда Рон покупал шоу для своего канала.

– Это было давно. Для кого я только не делал музыку! Вы хотите, чтобы я помнил каждый мелкий контракт?

– Контракт с Юхановым не назовешь мелким.

– Эх, приятель… Поляков, или как вас там? Я давно уяснил, мне два раза повторять не надо. У вас на съемках кого-то грохнули, паршивое дело, согласен. Но это не значит, что с моей помощью можно собрать алиби.

Ласкавый выбирается из воды, на три секунды, задрав руки, застывает в сушильной кабине и направляется к выходу из купола. Януш, сколько ни старается, не может взглянуть рок-звезде в лицо. В какой-то момент его даже охватывает сомнение, тот ли человек перед ним.

– Господин Ласкавый, я надеялся на вашу помощь.

– Сожалею… – сухой смешок. – Но на меня никто не покушался, никто не бил по голове и не топил в душе. Я просто получаю кайф, чего и вам желаю.

– Председатель совета послал меня, чтобы…

Хозяин бунгало, не оборачиваясь, исчезает за плетеной дверью. Полонский, чертыхаясь, загребая штиблетами раскаленный песок, бредет за ним. Дознавателя предупреждали об эксцентричности музыканта, но в данном случае дело не в характере.

Здесь что-то иное, гораздо хуже.

Полонский не думает о том, как он будет отчитываться перед Гириным. Толкая дверь бунгало, он словно впитывает ноздрями запах страха. Этот загорелый сильный мужик, миллионер и кумир подростков, ведет себя как заплутавший в лесу ребенок.

– Господин Ласкавый, я пролетел несколько тысяч километров. Мы опасаемся, что могут погибнуть и другие люди.

Это недозволенный прием, произносить такие слова никто не уполномочивал.

– Я ценю вашего Гирина, – доносится баритон откуда-то из глубины, из скопищ африканских масок и статуй черного дерева. – Он классный мужик, мы когда-то вместе делали один фестиваль…

Полонский пробирается мимо стеллажей с ракушками и чучелами птиц, между подсвеченных аквариумов с акулами.

– Он мне позвонил среди ночи, ваш Гирин, и сто раз извинился, что нарушает контракт. Честно сказать, досконально я не читал, так что выгнать вас могу исключительно благодаря Гирину. Теперь я знаю, что ничего вам не должен. Хотите пива?

Ласкавый стоит спиной в белых шортах и сомбреро, надвинутом на нос. Перед ним широкая зеркальная поверхность кухонного стола, гора фруктов, кофеварка. Януш смотрит на пальцы музыканта. Длинные, аккуратные пальцы, два изысканных перстня. Ласкавому кажется, что он делает своими красивыми пальцами что-то важное, на самом же деле его руки бесцельно шарят по столу.

– Нет, благодарю, пива не хочу. А вот от сока не откажусь. Зачем вы меня обманываете насчет Гирина? Он, кстати, тоже не признался, что вы работали бок о бок почти пять лет. Это был далеко не один фестиваль.

Сомбреро слегка покачивается, словно музыкант отбивает ногой новый мотив или вторит переливам афроджаза в динамиках. Полонский трогает щербатые горлышки амфор, вдыхает цитрусовую мякоть.

– Почему вы обманули меня, сказав, что не слышали о корпорации «Салоники»? За последние два дня вы перевели на счета ее дочерних компаний около четырнадцати миллионов евро.

Сомбреро перестает покачиваться, по пальцам хозяина бунгало течет свежий сок помело.

– Убирайтесь, поганый вы шпик!

Он разворачивается и стремится принять грозную позу, но неожиданно срывается на фальцет.

– И не подумаю убираться, пока вы не ответите.

– Я вызову охрану, и вас вышвырнут из страны без права возобновления визы! Или кинут в местную тюрягу, месяца на три!

– Если вы будете расставаться с деньгами такими темпами, то через неделю окажетесь нищим. Мои друзья из милиции проверили ваши проводки. Вы перебрасываете деньги уже третий день и пользуетесь очень сложными бухгалтерскими схемами.

– Я нарушаю закон? – Ласкавый замер, склонившись над столом в нелепой позе. – Нет?! Тогда это не ваше дело.

– Допустим. Но вы сказали, что не знаете Юханова. Я могу продемонстрировать вам ряд снимков с камер слежения в ресторанах и в зале аэропорта, где вы с ним встречаетесь, выпиваете и даже обнимаетесь на прощание. Показать?

Януш не видит лица собеседника, это ему нравится все меньше.

– Кто вы такой, чтобы выслеживать меня? Я вас посажу. – Ласкавый тянет за шнурок. С потолка, шурша, разворачивается полотнище скрина.

– Ладно, не стоит так волноваться, я ухожу, – примирительно говорит Полонский и поднимает с пола чемодан.

Он протягивает хозяину руку, тот автоматически тянет свою, в последний момент отдергивает, но уже поздно. Игла вонзается в запястье.

Получив инъекцию сонника, Ласкавый несколько секунд покачивается, точно спиленный кедр, выбирающий место, куда бы упасть. Януш роняет чемодан, подхватывает обмякшее тело и бережно укладывает на пол. Здесь прогретые чистые доски, на них работать будет даже удобнее. Вместо нормального дивана все равно раскачивается дурацкий гамак, наполненный мелкими подушечками.

Дознаватель быстро обходит помещение, заглядывает в подвал и поднимается по лесенке на второй этаж. Отсюда, со сторожевой башенки прекрасно видны внутренности огромного «пузыря», рощицы, водопад, три бассейна и гостевой домик. А специальная оптика позволяет наблюдать за всем, что происходит наружи. Полонский прикладывается к окулярам, бинокль тут же диагностирует зрение и выдает картинку умопомрачительной красоты.

За полосой отутюженного машиной песка, на голубой морской глади, играя солнечными зайчиками на белоснежных бортах, покачивается яхта-катамаран. Януш прикидывает его длину – не меньше тридцати метров.

– А вот и Изабель, – удовлетворенно шепчет он, смещая ручку настройки. – Все вы здесь, голубчики…

На верхней палубе яхты в шезлонгах загорают люди. Отсюда их лица и фигуры не видны, но Янушу уже известно, что там шестеро мужчин. Единственная женщина стоит, раскинув руки, ее загорелый силуэт кажется почти черным на фоне снежных бортов яхты. Женщина изящно прогибается и вдруг исчезает. Видимо, на верхней палубе имеется бассейн. Кто-то из мужчин поднимается из шезлонга и ныряет вслед за ней. Поднимается фонтанчик брызг.

– Жива, жива, жива, – как заклинание, повторяет дознаватель, спускаясь вниз.

Он расчищает место на стойке, открывает чемодан и достает несколько металлических предметов. Затем становится на колени возле головы спящего рокера и быстрыми движениями собирает из деталей что-то вроде клетки. Он снимает со спящего сомбреро и наконец-то видит его высокий лоб, в проплешинах и пигментных пятнах. У Ласкавого чуть подрагивают губы, а вблизи кожа его лица похожа на протертый вельвет.