Келли снова вздохнула. А сон все равно не шел. Мысли путались. Даже после смерти матери она не чувствовала такой опустошенности. Мама перед этим так долго болела и так ослабла, что они ждали ее смерти со дня на день и успели привыкнуть к этой мысли. Но Большой Джим, энергичный, веселый, полный жизненных сил…

Наверху раздался грохот. Келли думала, что Джейс давно спит.

Она нащупала ногами тапочки и поднялась в комнату для гостей. Дверь оказалась приоткрыта. Келли толкнула ее и остановилась на пороге, объятая ужасом.

В комнате царил страшный беспорядок. Постель, смятая в кучу, лежала на полу посреди комнаты. Стул перевернут, рядом разбитая бутылка виски, а сверху по стене стекала янтарного цвета жидкость, указывая на то, что бутылку швырнули через всю комнату.

Джейс раздетый сидел на голом матрасе, обхватив руками голову, и, глядя на часы, подаренные ему Большим Джимом в день свадьбы, рыдал, раскачиваясь в безутешном горе.

Его вид не вызвал у Келли никакого сочувствия. Напротив, в ней снова вспыхнул гнев, тлевший с того момента, когда у отца случился сердечный приступ.

– Как ты смеешь сидеть тут и лить слезы после всего, что ты натворил!

Ее неожиданное появление напугало Джейса. Он тряхнул головой, потянулся за рубашкой, вытер ею слезы. Затем, шатаясь, подошел к окну и уткнулся лбом в оконную раму.

– Ради всего святого, уйди… – Голос его сорвался.

– Ты сильно пьян?

Плечи его поднялись и опустились в тяжелом вздохе.

– Недостаточно пьян.

– Если бы папа мог тебя сейчас видеть! Но он был слишком добрым, слишком хорошим человеком, чтобы разглядеть, кто ты на самом деле. Бесчестный эгоист, воспользовавшийся его расположением для достижения своих подлых целей.

– Черт побери! Я любил этого человека!

Нет, это уж слишком! Как смеет он произносить это слово! Подавляемая долгое время ярость с неудержимой силой выплеснулась наружу.

– Любил? Ты? Да он умер из-за тебя!

Джейс покачнулся, будто его ударили. Кровь отхлынула от лица.

– Нет! – Он яростно затряс головой. – Нет! Келли едва сдерживала рыдания.

– Да! Это все ты, и твои подлые дела, и твои подлые друзья. Он мог бы прожить еще несколько лет. Так говорил врач.

– А мог скончаться в любую минуту. И знал об этом. В магазине у него уже не раз случались приступы.

– Жалкий, презренный человек! Сначала ты прятался под чужим именем, а теперь не можешь признать собственную вину. Это ты привел к нам в дом Бена Вагстаффа, который мучил папу, и его бедное сердце не выдержало.

Казалось, Джейс весь сжимался от каждого произнесенного ею слова.

– Не надо так со мной, Кэл, – произнес он охрипшим голосом. – До конца своих дней я буду оплакивать Большого Джима.

Переполняемая отчаянием и горечью, Келли не чувствовала к мужу ни капли жалости.

– А я буду ненавидеть тебя до конца своих дней. Келли направилась к двери, а Джейс протянул к ней руку, как нищий, умирающий от голода.

– Не уходи, Кэл! Ты мне нужна сейчас.

– Оставайся со своей совестью! – Нет.

В следующую секунду он оказался рядом, схватил ее в объятия и жадно поцеловал.

Все забытые ощущения всколыхнулись в ней. Внутри все отозвалось на ласку. Келли почувствовала знакомую пульсацию внизу живота. Его горячие губы, его сильные руки принесли утешение, успокоение. Она вздохнула и прильнула к Джейсу, черпая силу в его жарких, страстных поцелуях. Как же она истосковалась по любимым губам, по любимому телу!

Он зарылся лицом в ее волосы.

– Мы оба страдаем, радость моя. Сегодня ночью я не могу быть один.

Эти слова вернули ее к действительности. Ну, нет, она не собирается облегчать его боль своей покорностью!

Келли вырвалась из объятий Джейса. Увидела его глаза, красные, опухшие от слез, почувствовала запах спиртного. Внутри будто все перевернулось. Ее затошнило.

Она начала отступать к двери.

– Не прикасайся ко мне, ты, пьяный ворюга! Отвратительный любитель шлюх! Если тебе понадобилась женщина, поезжай в город, к своим! Ничего другого ты не заслуживаешь!

Он яростно зарычал:

– Проклятая бездушная сука! У тебя, похоже, нет сердца, но тело у тебя есть, клянусь Богом! И я его хочу. Сейчас!

Джейс рванул на ней ночную рубашку. Через секунду она стояла перед ним обнаженная, дрожащая. Келли пронзительно закричала, но не от страха, а от ярости и, не думая о том, что делает, ударила его своей тростью по голове. Джейс громко выругался, зажал рану над бровью, покачиваясь, отступил.

Келли попыталась сохранить равновесие, но в этот момент он поднял ее на руки и бросил на кучу постельного белья, на полу. Она била кулаками его в грудь, корчилась и извивалась, борясь со своим собственным желанием, чувствуя, как возбуждается против собственной воли.

Никогда еще Келли так не ощущала всю силу их любовного единения. Никогда не воспринимала так остро любое его прикосновение, любое движение. Невыразимая радость пронзила все ее существо. С незнакомой силой Келли хотелось чувствовать, любить, жить.

Джейс, казалось, тоже никак не мог насытиться ею, снова и снова погружаясь в нее. Голова у Келли шла кругом, она потеряла всякое ощущение времени: только резкие толчки и почти невыносимое напряжение внутри, вылившееся в мощную волну наслаждения. Одновременно с ее криком раздался и его звериный рык.

Потом они долго лежали неподвижно. Как пловцы, выброшенные на берег после шторма. Джейс не выходил из нее, крепко прижимая к себе, и это рождало необыкновенно сладкое и успокаивающее чувство. Впервые за два последних дня Келли не ощущала щемящей боли в сердце и впервые за все это время почувствовала блаженную легкость в теле. Ее тело познало удовлетворение, ее душа обрела покой.

Проснулась она, все еще обнаженная, в собственной постели. Ярко светило солнце, занавески на окнах развевались от легкого утреннего ветра. Где-то слышались голос Бет и громкие радостные крики Сисси. Миссис Экленд, наверное, уже готовит или убирает гостиную к приходу первых визитеров.

Келли не сразу вспомнила о том, что произошло накануне ночью. Да, они нужны друг другу, и все же Келли сомневалась в том, что сможет до конца простить Джейса, что не будет обвинять его в смерти отца, постоянно бередить кровоточащую рану.

Сейчас она с тяжелым чувством стыда вспоминала о том, как набросилась на мужа. По крайней мере, за это она должна попросить у него прощения. Вчера они оба почти обезумели от горя, но это не могло служить оправданием.

Келли села на кровати, потянулась за пеньюаром и заметила на ночном столике письмо.

«Дорогая Келли, – писал Джейс, – не хочу унижать тебя еще больше, не хочу вынуждать тебя выставить меня вон из своего дома. В жизни я совершил немало подлостей, но никогда еще не брал женщину силой. Наверное, за это ты еще больше возненавидела меня.

Я взял своего коня – в счет причитающейся мне месячной заработной платы. В остальном я чист перед семьей Саутгейт. За все, что я брал, уплачено сполна. Если не считать часов, подаренных твоим отцом. Прости, но эта вещь слишком дорога мне, как память о Большом Джиме.

Поскольку Хорэса Перкинса не существует, я даю тебе полное право аннулировать наш брак, любым способом. Свою долю владения магазином я переписал на тебя. Документы лежат на столе в гостиной.

Если сможешь, прости меня за боль, которую я тебе причинил.

Джейс Грир».

Келли читала и перечитывала письмо, с каждым разом все больше злясь на Джейса. Она собиралась просить прощения? Да он в состоянии отвратительного опьянения почти изнасиловал ее! Ну, ничего, зато теперь она наконец-то избавилась от него.

Джейс бросил ее. Бросил за ненадобностью. Она значит для него не больше, чем одна из тех размалеванных женщин.

Келли закрыла глаза, пытаясь сдержать слезы. В тот день, когда опустят в могилу гроб с телом отца, она похоронит и свою любовь к Джейсу.

– О, Келли, это просто прекрасно! Попробуй еще раз. Дора улыбалась, глядя на Келли сияющими глазами. Опершись о прилавок, Келли передала подруге свою трость. Закусила губу, сделала глубокий вдох и оторвалась от прилавка. Некоторое время стояла неподвижно, пытаясь удержать равновесие, затем нерешительно сделала несколько шагов к Доре и ухватилась за ее руку.