Дон вызвался добровольцем, но, когда остальные тут же с радостью согласились, понял, что поступил опрометчиво. Он полагался на Сэра Исаака, но ведь и Лодырь, помнится, сколько раз нечаянно наступал ему на ногу. Дон надеялся, что дракон в состоянии справиться с непроизвольными рефлексами, ведь от извинений покойнику мало проку.

Крепко удерживая конец шланга в нужном положении, он затаил дыхание: вот когда Дон порадовался, что сделал укол против тошноты. У Сэра Исаака, по драконьим понятиям, из пасти вроде как не воняло. Но у драконов на этот счет мерки другие, и Дон был рад, когда, сделав дело, выбрался из пасти наружу.

Сэр Исаак с помощью Дона поблагодарил всех и заверил, что теперь быстро поправится. И похоже, так и уснул, не успев досвистеть свое заверение до конца. Корабельный врач приподнял веко одного из глаз-стебельков и посветил в него карманным фонариком.

– Вроде подействовало. Пусть теперь отлежится. Дадим ему отлежаться и будем надеяться на лучшее.

Все ушли. Дон оглядел своего приятеля и, решив, что сидеть с ним нет смысла, двинулся следом за остальными. В каюте не было иллюминатора, а Дону хотелось хоть разок посмотреть на Землю, пока она еще рядом. Нужный иллюминатор оказался тремя палубами выше.

Они удалились от Земли всего на пятнадцать тысяч миль. Дону пришлось вплотную прильнуть к стеклу, чтобы увидеть всю Землю разом. От планеты было ну просто не оторвать глаз – такая она была красивая, и Дон чувствовал легкую грусть оттого, что ее покидает. Она висела на фоне бархатистого мрака, в котором сияли точечки звезд, и была залита солнечным светом, таким ярким, что слепило глаза. От этого зрелища просто дух захватывало.

Линия терминатора отодвинулась далеко в Тихий океан, взгляду открывались Гавайи и вся Северная Америка. Северо-западную часть побережья окутывали грозовые тучи, но на Среднем Западе было довольно ясно, а Юго-Запад вырисовывался совершенно отчетливо. Дон легко нашел Нью-Чикаго, увидел Большой каньон и, сориентировавшись по нему, приблизительно определил местонахождение ранчо. Он был уверен, что при помощи небольшого телескопа мог бы разглядеть саму школу.

Наконец он оторвался от иллюминатора и погрузился в легкую и приятную ностальгическую хандру. Но скоро замечания других пассажиров начали его раздражать – не обычное веселое зубоскальство туристов, а глубокомысленные реплики «бывалых» путешественников, покидавших Землю во второй раз. Он отправился обратно в свою каюту.

Дон вздрогнул, когда кто-то его окликнул по имени, и обернулся. К нему подплыл знакомый офицер с водером Сэра Исаака в руках.

– Кажется, вы дружите с тем ученым крокодилом, который летит в вашей каюте. Не отнесете ли ему эту штуку?

– Разумеется.

– Радист говорит, что ей требуется капитальный ремонт, но, во всяком случае, теперь она снова действует.

Дон взял водер и направился к корме. Дракон, казалось, спал. Потом один его глаз повернулся к Дону, и Сэр Исаак просвистел приветствие.

– Вот ваша коробка, – сообщил Дон. – Вам ее пристегнуть?

Сэр Исаак вежливо отказался. Дон вложил прибор в суетливые щупальца, и дракон пристроил его как надо. Затем он пробежался по клавишам, проверяя прибор, и тот закрякал, как стая испуганных уток. Дракон остался доволен и заговорил по-английски:

– Мои долги перед вами приумножились.

– Ну что вы, – ответил Дон. – Просто двумя палубами выше я встретил помощника капитана, и он попросил меня заодно занести ваш прибор.

– Я имею в виду не этот искусственный голос, а вашу своевременную помощь, когда я почувствовал сильное недомогание и пребывал в опасности. Без вашей сообразительности, без вашей готовности разделить ил с незнакомым чужеземцем и, между прочим, без вашего знания «истинной речи» я мог бы лишиться шанса дожить до счастливой смерти.

– Да чешуя все это! – ответил Дон, чувствуя себя немного польщенным. – Мне ж это ничего не стоило.

Он заметил, что речь дракона была замедленной и слегка невнятной, как будто его щупальца утратили свою обычную ловкость. Кроме того, речь Сэра Исаака была построена донельзя правильно и еще больше расцвечена кокни. Водер как попало смешивал придыхательные согласные, превращая «т» в «ф».

Дон был уверен, что землянин, учивший Сэра Исаака говорить, – истинный лондонец-кокни, с рождения слышавший колокола Сент-Мари-ле-Боу[36].

Еще Дон заметил, что его приятель никак не может решить, каким из глаз на него смотреть. Сэр Исаак обращал их к Дону один за другим, словно пытаясь отыскать тот, который видит наиболее ясно. Возможно, подумал Дон, Сэр Исаак неверно рассчитал лечебную дозу.

– Позвольте мне, – продолжал венерианин все с тем же тяжеловесным достоинством, – самому судить о важности оказанной вами услуги.

Он сменил тему разговора:

– Это слово «чешуя»… Не могу понять, в каком смысле вы его употребляете. Вы имеете в виду твердые покровные пластинки некоторых животных?

Дон попробовал объяснить, как мало и как много может означать слово «чешуя». Дракон поразмыслил и отстучал на клавиатуре ответ:

– Полагаю, я уловил толику смысла. Семантическое наполнение этого слова скорее эмоциональное и непостоянное, нежели упорядоченное и дескриптивное[37]. Его референтом является состояние духа человека, правильно?

– Вот именно, – радостно ответил Дон. – Это слово может означать все, что угодно. Все зависит от того, как вы его произносите.

– Чешуя, – попробовал выговорить дракон. – Чешуя. Кажется, я начинаю чувствовать его вкус. Восхитительное слово. Чешуя. Тонкие нюансы языка нужно постигать при помощи живых носителей оного, – продолжал он. – Быть может, я сумею отплатить вам за услугу, ознакомив вас с маленькими премудростями наречия моего народа, которым вы уже владеете с великим искусством? Чешуя.

Это укрепило Дона в подозрении, что его собственный свист стал настолько омерзительным, что годится только для покупки попкорна, а не для настоящего общения.

– Я, конечно, был бы рад освежить свое знание языка, – ответил он. – Мне уже много лет не доводилось говорить на «истинной речи», не то что в детстве. Меня учил историк, работавший вместе с моим отцом в развалинах… – Дон просвистел название. – Быть может, вы с ним знакомы? Его зовут Профессор Чарльз Дарвин. – И он просвистел подлинное имя венерианского ученого вдобавок к земному.

– Он мой брат. Его десятиюродная бабушка и моя восьмиюродная бабушка были одним яйцом. Чешуя! – И дракон добавил: – Он хоть и молод, но весьма образован.

Услышав, как Профессора Чарльза Дарвина называют юнцом, Дон был слегка ошеломлен. В детстве он считал Профессора чуть ли не ровесником тех самых руин. Ему пришлось напомнить себе, что Сэр Исаак, возможно, смотрит на вещи по-другому.

– Вот здорово! – сказал Дон. – А может, вы знали тогда и моих родителей? Доктора Джонаса Харви и доктора Синтию Харви?

Дракон уставился на него во все глаза:

– Так вы – их яйцо? Я не имел чести встречаться с ними лично, но все цивилизованные особи знают о них и об их работе. Более я не удивляюсь вашей собственной незаурядности. Чешуя!

Дон был и смущен, и доволен. Не зная, что сказать, он предложил Сэру Исааку немного поднатаскать его в «истинной речи», и дракон с охотой взялся за дело. Этим они и занимались, когда раздался предупредительный сигнал и голос из рубки управления пропел:

– Ускорение! Пристегнуть ремни! Приготовиться к коррекции курса.

Дон оттолкнулся от бронированных боков своего друга и вернулся к себе в койку. Устроившись, спросил:

– С вами все будет в порядке?

Дракон издал звук, который показался Дону икотой, и набрал на клавиатуре:

– Я в этом уверен. На сей раз я укреплен.

– Надеюсь. Вот что, может, я позабочусь о вашем водере? Не хотите же вы его опять раздавить.

– Если вам угодно, пожалуйста.

Дон снова вернулся к дракону, взял водер и прикрепил его к своим сумкам. Он едва успел пристегнуть ремни, когда навалилась первая волна перегрузок. На этот раз все прошло легче, чем при взлете с Земли: и гравитация была не такая сильная, и ускорение длилось не так уж долго, ведь корабль не преодолевал гигантского притяжения планеты, а только корректировал траекторию, выравнивая свою эллиптическую орбиту, чтобы согласовать ее конечный участок с круговой орбитой «Околоземной», узловой космической станции, к которой они направлялись.