Я лежал на кровати Пегги.

Она умерла, и я ничем не мог помочь. Она умерла, и виноват в этом был я сам… если бы я ее постоянно не подбадривал, ее удалось бы убедить вернуться, прежде чем стало слишком поздно. Сейчас она была бы на Земле, ходила бы в школу и росла здоровой и счастливой – в Калифорнии, а не в этой проклятой дыре, где она не могла жить, где вообще никогда не предполагалось жить человеческим существам.

– О, Энн, Энн! – рыдал я, кусая подушку. – Позаботься о ней, Энн, – она такая маленькая и не знает, как ей быть!

Потом я перестал рыдать и прислушался, отчасти надеясь, что Энн ответит мне и скажет, что позаботится о Пегги. Но сперва я ничего не услышал… а потом раздались очень тихие, едва различимые слова: «Выше голову, Билли. Выше голову, сынок».

Вскоре я встал, умылся и быстро зашагал в город.

Мы все жили в комнате Пегги, пока я и отец сажали семена, а потом начали пристраивать к ней новый дом, на этот раз сейсмостойкий, с большим окном, выходившим на озеро, и еще одним, смотревшим в сторону гор. Мы проделали окно и в комнате Пегги, отчего та стала выглядеть совсем иначе. Наконец мы пристроили еще одну комнату, словно чувствуя, что она может нам понадобиться. Во всех помещениях имелись окна, а в гостиной стоял камин.

Весь второй сезон после землетрясения мы с отцом были страшно заняты. Семян к тому времени хватало, и мы засеяли пустую ферму через дорогу. Потом туда въехали новоприбывшие по фамилии Эллис и заплатили нам за урожай. Всего лишь обычная сделка, но она помогла нам сократить долг перед комитетом.

Через два ганимедских года после парада небесных тел ничто не напоминало о случившемся. Не осталось ни одного разрушенного дома, население составляло сорок пять с лишним тысяч человек, а город процветал. Новые колонисты прибывали с такой скоростью, что им удавалось продавать комитету часть продукции вместо земли.

Неплохо шли дела и у нас самих: появился улей с пчелами, а также Мейбл Вторая, Марджи и Мами, и я отправлял излишки молока в город на проезжавшем по дороге раз в день грузовике. Я приучил Марджи и Мами к ярму и использовал их для вспашки – мы обработали еще пять акров – и заходил даже разговор о том, чтобы обзавестись лошадью.

У некоторых лошади уже были, например у Шульцев. Совет сначала сопротивлялся, но в конце концов одобрил ввоз новых животных, хотя консерваторы пытались держаться за трактора. Однако у нас пока не было оборудования для производства тракторов, а политика состояла в том, чтобы сделать планету самодостаточной, так что сторонники живой силы в итоге победили. Лошади способны производить новых лошадей, чему никогда не научишь ни один трактор.

Более того, хотя я и воротил нос, живя в Сан-Диего, бифштекс из конины восхитителен на вкус.

Как оказалось, дополнительная комната нам действительно потребовалась – для двух мальчиков-близнецов. Новорожденные младенцы на первых порах вызывают желание побыстрее от них избавиться, но со временем становятся все симпатичнее, хоть и не сразу. Я купил им в подарок колыбель, сделанную на самом Ганимеде, из скрепленной синтетическим каучуком стеклоткани. Появилась возможность приобретать все больше товаров местного производства.

Я сказал Молли, что, когда малыши подрастут, я приму их в ряды скаутов-волчат. Теперь я чаще присутствовал на сборах, поскольку у меня снова был свой патруль – патруль имени Даниэля Буна, в основном состоявший из новых ребят. Зачеты я так до сих пор и не сдал, но всего сразу не сделаешь. Как-то раз я уже собрался этим заняться, но именно в тот день у нас опоросилась свинья. Но своих планов я не менял – мне хотелось снова стать скаутом-орлом, пусть даже в моем возрасте нашивки как таковые меня уже не особо интересовали.

Может показаться, будто выжившие ни словом не вспоминали погибших в катастрофе, но это неправда – просто когда трудишься изо дня в день, мысли твои заняты совсем другим. В любом случае мы были не первой колонией, лишившейся двух третей населения, и наверняка не последней. Горевать можно лишь до поры до времени, а потом горе превращается в жалость к самому себе. По крайней мере, так утверждает Джордж.

Джордж все еще хотел, чтобы я вернулся на Землю и завершил учебу, и я сам не раз над этим размышлял. До меня начало доходить, что научился я далеко не всему. Идея мне нравилась – она не имела ничего общего с паническим бегством сразу после землетрясения. Будучи владельцем собственности, я сам мог заплатить за перелет. Стоимость была весьма существенная – пять акров, – и в итоге я оказался бы почти на мели, к тому же мою часть работы пришлось бы выполнять Джорджу и Молли. Но оба они были только за.

Кроме того, у отца имелись на Земле заблокированные счета, позволявшие оплатить мое обучение. Воспользоваться деньгами отец все равно не мог – в качестве платы за доставленные извне товары комитет принимал только обработанную землю. А если бы городской совет выиграл длившуюся на Земле судебную тяжбу, заблокированные средства отца даже могли пойти в счет оплаты за перелет, который в этом случае не стоил бы нам ни единого квадратного фута земли. Так или иначе, отказываться не имело никакого смысла.

У нас уже зашел разговор о том, чтобы я улетел на «Новом ковчеге», когда возник актуальный вопрос – о проведении разведки на планете.

Кроме Леды, Ганимед нуждался и в других поселениях – это было ясно еще тогда, когда мы на нем высадились. Комитет планировал построить два космопорта возле двух новых энергостанций, чтобы на планете было три центра, из которых могла бы распространяться цивилизация. Нынешним колонистам предстояло построить новые города – приемные пункты, гидропонные ангары, лазареты и так далее, за что им платили импортными товарами. Соответственно, должна была расти иммиграция, в чем комитет был теперь крайне заинтересован, располагая кораблями для доставки большого количества людей.

Команды первопроходцев собирались доставить к выбранным местам на старом «Паникере». В их числе были и Хэнк с Сергеем.

Мне отчаянно хотелось отправиться вместе с ними. За все время, что я провел на Ганимеде, я ни разу не был дальше пятидесяти миль от Леды. Если бы кто-то спросил меня на Земле, как там на Ганимеде, я, честно говоря, ничего не смог бы рассказать, – по сути, я нигде не бывал.

У меня был шанс слетать на спутник Барнарда в качестве временного сотрудника проекта «Юпитер», но из этого ничего не вышло – из-за близнецов. Мне пришлось остаться и заниматься фермой.

Я поговорил на эту тему с отцом.

– Такое ощущение, будто на Землю тебе совсем не хочется, – с серьезным видом сказал он.

Я заметил в ответ, что речь идет всего о двух месяцах.

– Гм… – хмыкнул он, – ты еще не сдал свои зачеты?

Отец и так знал, что я их не сдал. Я сменил тему, сказав, что с разведчиками отправляются Хэнк и Сергей.

– Но они оба старше тебя, – ответил он.

– Не так уж и намного!

– Однако мне кажется, что они уже достигли надлежащего возраста, а ты еще нет.

– Слушай, Джордж, – возразил я, – законы создаются для того, чтобы их нарушать. Ты сам так говорил. Наверняка для меня найдется место – скажем, повара.

Именно эту работу я и получил, став поваром.

Я всегда умел прилично готовить, хотя вряд ли оказался бы лучшим учеником в классе мамы Шульц. Во всяком случае, в нашей команде никто не жаловался.

Капитан Хэтти высадила нас в заданной точке в девяти градусах севернее экватора и на ста тринадцати градусах западной долготы – примерно в трех тысячах ста милях от Леды, на дальней стороне планеты, где Юпитер был уже не виден. Как говорит мистер Хукер, в ближайшие сто лет температура на Ганимеде повысится примерно на девять градусов по мере таяния все новых древних ледников – к тому времени Леда окажется в субтропиках, а планета станет пригодной для жизни на половине территории, удаленной от полюсов. Пока же колонии предстояло основывать на экваторе или в его окрестностях.