Но главное, что с ними ничего не случилось. Спаслась даже их скотина – коровы, свиньи, куры и люди вместе жались друг к другу, согреваясь огнем от срубленного дерева.
Когда возобновилась подача энергии, животных вернули в сарай, но в доме до сих пор виднелись следы их присутствия, а также чувствовался запах. Похоже, маму Шульц больше огорчила разруха в ее безупречной гостиной, чем масштабы катастрофы. Вряд ли она понимала, что большинства ее соседей нет в живых. До нее это еще не дошло.
Отец отказался от предложения папы Шульца пойти с нами взглянуть на нашу ферму. Тогда папа Шульц сказал, что встретит нас на тягаче, поскольку он все равно собирался в город, чтобы узнать, чем может помочь. Выпив по кружке крепкого чая мамы Шульц и съев кукурузного хлеба, мы ушли.
Пока мы брели к нашей ферме, я думал о том, как хорошо, что Шульцы остались живы. Я сказал отцу, что это настоящее чудо.
– Не чудо, – он покачал головой. – Они прирожденные выживальщики.
– Кто такие выживальшики? – спросил я.
Отец долго молчал и наконец ответил:
– Выживальщики – те, кто выживает. Пожалуй, иначе и не определишь.
– Но в таком случае мы тоже выживальщики, – сказал я.
– Возможно, – кивнул отец. – По крайней мере, данный удар стихии мы пережили.
Когда я уходил, дом был разрушен. За минувшее время я успел насмотреться на десятки разрушенных домов, но для меня все равно стало потрясением, когда мы поднялись на холм и я увидел, что нашего дома действительно больше нет. Возможно, я ожидал, что какое-то время спустя проснусь в теплой постели и все будет хорошо.
Поля, по крайней мере, никуда не делись – единственное, что можно было о них сказать. Я разгреб снег на полоске земли, которая, как я знал, начинала давать побеги. Растения, естественно, погибли, а земля затвердела. Я почти не сомневался, что не осталось в живых даже земляных червей – их некому было предупредить, чтобы они закопались поглубже.
Погибли, само собой, и мои саженцы.
С подветренной стороны от остатков сарая мы нашли двух прижавшихся друг к другу заледеневших кроликов. Кур мы не обнаружили, кроме одной – нашей самой первой наседки. Она сидела на яйцах, и гнездо ее не пострадало, накрытое куском упавшей крыши сарая. Наседка так и не двинулась с места, и яйца под ней замерзли. Думаю, именно это потрясло меня больше всего.
Я стал всего лишь парнем, у которого когда-то была своя ферма.
Отец какое-то время шарил вокруг дома, затем вернулся к сараю.
– Ну что, Билл? – спросил он.
Я встал:
– Джордж, с меня хватит.
– Тогда вернемся в город. Тягач скоро будет.
– Я о том, что с меня действительно хватит!
– Да, знаю.
Первым делом я заглянул в комнату Пегги, но отец успел забрать все, что можно. Однако мой аккордеон остался на месте, припорошенный снегом из-за сломанной двери. Я смахнул снег и поднял инструмент.
– Оставь его, – сказал отец. – Здесь с ним ничего не сделается, а тебе все равно некуда его положить.
– Вряд ли я когда-либо сюда вернусь, – сказал я.
– Что ж, ладно.
Мы собрали в мешок все найденное отцом, добавили к нему аккордеон, двух кроликов и курицу и вынесли на дорогу. Когда наконец показался тягач, мы забрались в него и отец бросил кроликов и курицу поверх груды собранного добра. У поворота нас ждал папа Шульц.
На обратном пути мы с отцом пытались высмотреть у дороги Мейбл, но так ее и не нашли. Вероятно, ее подобрал кто-то раньше, учитывая близость к городу. Что ж, может, оно и к лучшему – я не каннибал.
Мне удалось немного поспать и поесть, а потом меня отправили с очередной спасательной командой. Жизнь колонии начинала постепенно налаживаться. Те, чьи дома уцелели, вернулись обратно, а остальных разместили в приемном пункте, примерно так же, как и сразу после высадки. Еды, естественно, не хватало, и на Ганимеде ввели нормированное распределение впервые с тех пор, как на нем появились колонисты.
Голодать не приходилось – нас было не так уж много, а еды на данный момент имелось достаточно. Реальные трудности могли наступить позже. Было решено сдвинуть зиму на три месяца назад и начать все заново с весны, что приводило к путанице в календаре, но мы получали возможность как можно скорее снять новый урожай, который возместил бы утраченный.
Отец продолжал работать в конторе главного инженера. Планировалось построить еще две энергостанции на экваторе, каждая из которых могла в одиночку обеспечивать работу тепловой ловушки. Катастрофа, подобная случившейся, не должна была повториться. Всю технику, естественно, приходилось доставлять с Земли, но нам повезло в одном: положение Марса позволяло использовать находившийся там ретранслятор. Сообщение сразу же достигло Земли, и вместо очередной партии иммигрантов к нам следующим рейсом должно было прибыть все необходимое.
Нельзя сказать, чтобы меня все это особо волновало. Я тоже находился в городе, хотя Шульцы приглашали меня пожить у них. Я зарабатывал себе на жизнь, заново отстраивая и укрепляя дома оставшихся в живых. Было решено, что все мы – Джордж, Молли, Пегги и я – возвращаемся назад с первым же рейсом, если для нас найдется место. Решение было принято единогласно, если не считать того, что с Пегги никто не советовался – ее поставили перед фактом.
Вернуться собирались не только мы. Комитет по делам колоний, естественно, поднял вой, но в силу сложившихся обстоятельств им пришлось уступить. После того как об этом было объявлено официально и началось составление списков, мы с отцом пошли в контору агента комитета, чтобы подать заявления. Мы оказались почти последними – отец уезжал из города по делам, и мне пришлось ждать его возвращения.
На закрытых дверях конторы белела записка: «Буду через полчаса». Мы стали ждать. На стене висели списки с именами тех, кто подал на репатриацию. Я начал их читать, чтобы убить время, а за мной и отец.
Найдя фамилию Сондерса, я показал ее Джорджу, на что он лишь буркнул: «Невелика потеря». Была там и фамилия Горлопана Эдвардса, – возможно, я все-таки видел его в приемном пункте, хотя с тех пор больше не встречал. Мне пришла в голову мысль загнать его на корабле в угол и наставить ему шишек, но, честно говоря, весь интерес у меня пропал. Я продолжал читать.
Я рассчитывал найти фамилию Хэнка Джонса, но ее там не обнаружилось. Внимательно перечитывая список, я начал замечать в нем некую закономерность.
Наконец вернулся агент и отпер дверь. Отец коснулся моей руки:
– Идем, Билл.
– Погоди, Джордж, – сказал я. – Ты прочел все фамилии?
– Да.
– Я тут подумал… знаешь, Джордж, что-то мне не хочется числиться среди этих болванов.
Отец задумчиво пожевал губами:
– Прекрасно понимаю, о чем ты.
Именно тогда я принял решение:
– Можешь поступать как хочешь, Джордж, но домой я возвращаться не собираюсь.
Отец с несчастным видом посмотрел на меня.
– Я должен забрать Пегги, Билл, – после долгого молчания сказал он. – Без меня и Молли она не полетит. А лететь она должна.
– Да, знаю.
– Понимаешь, Билл, каково мне?
– Да, пап, понимаю.
Он направился подавать заявление, насвистывая мелодию, которую насвистывал сразу после смерти Энн. Вряд ли он сам это замечал.
Я подождал его, и мы вместе ушли.
На следующий день я перебрался обратно на ферму. Не к Шульцам – к себе. Я спал в комнате Пегги и занимался ремонтом дома, готовясь посеять аварийный запас семян.
А потом, недели за две до того, как должен был стартовать «Крытый фургон», Пегги умерла, и необходимость возвращаться на Землю для всех нас отпала.
Отец передал печальное известие с Йо Шульцем, который тогда был в городе. Йо разбудил меня и все рассказал. Я поблагодарил его в ответ.
Он спросил, не хочу ли я пойти вместе с ним в их дом. Я ответил, что мне бы побыть одному. Пообещав зайти на следующий день, он ушел.