– Что я буду с этого иметь?

– Процент? Или фиксированную плату? Только мы не будем платить, если не воспользуемся советом.

– Черт с ним, я скажу это бесплатно. Если вы получите совет даром, вы его, конечно, не послушаетесь, а я смогу потом сказать: «Я же вам говорила!»

– Непременно скажешь.

– А как же. Нет большего удовольствия, чем сказать сопливому задаваке: «Говорила я тебе, а ты не слушал». Ну ладно: я задам вам вопрос, прямо как оракул, это и будет совет: кто разбогател во время всех старательских лихорадок, известных истории?

– Ну, те, кто напал на богатую жилу, наверно.

– Смешно. Старателей, которые сумели удержать то, что нашли, и умерли богачами, так мало, что они сияют, как сверхновые. Возьмем знаменитую калифорнийскую золотую лихорадку тысяча восемьсот шестьдесят первого года – нет, в тысяча восемьсот шестьдесят первом было что-то другое, забыла что. Калифорния была в тысяча восемьсот сорок девятом – «люди сорок девятого». Проходили по истории?

– Кое-что.

– Был такой Саттер, на его земле нашли золото. Ну и что же, разбогател он? Да он разорился! Но кто же тогда разбогател?

– Скажи нам это, Хейзел. Не утруждай себя драматизацией.

– Почему бы нет? Это можно даже в сценарий вставить – предварительно спилив серийные номера. Ладно, скажу, богатели те, у кого был товар, который покупали старатели. Бакалейщики в основном. Парни, вот кто разбогател! Продавцы лопат. Владельцы дробилок. Все, кроме бедных старателей. Даже прачечные в Гонолулу.

– Гонолулу? Но это же где-то в Тихом океане, около Китая.

– До сих пор было на Гавайях. Но грязное белье из Калифорнии отправляли стирать в Гонолулу – и туда, и обратно на паруснике. Все равно что отсылать ваши грязные рубашки из Марсопорта на Луну. Ребята, если хотите заработать, организуйте на Аллилуйе прачечную. Не обязательно прачечную – все равно что, лишь бы это было нужно старателю. Если бы ваш отец не был в душе пуританином, я бы открыла честный и благородный игорный зал. Это все равно что заиметь богатого дядюшку.

Близнецы учли бабушкин совет и вплотную занялись бакалеей, не забывая заглядывать и в другие отделы универсальных магазинов. Брать решили только деликатесы – то, что вряд ли есть у старателей, и то, что сулило самые высокие цены за фунт веса. Закупили также антибиотики, медицинские препараты и витамины, взяли легкие проекторы для художественных лент и музыки и запас кассет к ним. Поллукс отыскал где-то марсианские календари с красивыми девушками, напечатанные в Японии на тонкой бумаге, и решил взять их тоже – они немного весят. Он заметил Кастору, что совсем уж в убытке они не останутся, потому что сами будут на них смотреть.

Доктор Стоун обнаружила календари, просмотрела их и от нескольких приказала избавиться. С собой они взяли только прошедшие цензуру.

Последний эпизод сериала отправился на Землю, последний сварной шов был проверен, последний килограмм припасов был поднят на борт корабля. «Стоун» легко взмыл с Фобоса и начал падать в сторону Марса. Совершив маневр в колодце гравитации при наивысшей температуре сгорания и убийственной пятикратной перегрузке, корабль вырвался в пустые глубины космоса, где блуждают только обломки Разрушенной планеты.

Все с радостью вернулись к привычному режиму невесомости. Близнецы еще на Марсе получили курс математики повышенного типа. Их не надо было принуждать учиться, самим было интересно, и велосипеды их теперь не отвлекали. Пушистик относился к невесомости так, будто родился в космосе. Если его никто не держал на руках и не гладил, что было его обычным состоянием, он ползал по стенам и переборкам или парил по отсеку, переливаясь блаженной рябью.

Кастор утверждал, что он умеет летать, а Поллукс спорил с ним, доказывая, что зверек просто движется вместе с потоками воздуха из системы вентиляции. Близнецы затратили много времени и усилий на эксперименты, но так ничего и не выяснили.

Плоского кота такие вопросы не волновали – ему было тепло, его хорошо кормили, у него было много друзей, всегда готовых удовлетворить его неисчерпаемую потребность в ласке. Лишь один инцидент омрачил его счастье.

Роджер Стоун сидел, пристегнувшись к пилотскому креслу, и обдумывал (как он утверждал) главу своей книги. Если так, то храп, вероятно, помогал ему в этом. Пушистик плыл куда-то по своим делам, все три его глаза были открыты и лучились счастьем. Он увидел одного из своих друзей, ловко сманеврировал, а может, просто использовал случайно подвернувшийся воздушный поток и совершил точную посадку – прямо на нос капитану.

Роджер с воплем взвился из кресла, схватившись за лицо. Повис на ремне, сообразил, что к чему, и оторвал от себя плоского кота. Пушистик, обиженный, но не поврежденный, распластался в воздухе, нашел другой поток и приземлился на дальней стене.

Роджер произнес кое-какие слова и крикнул:

– Кто кинул на меня этот живой шиньон?

Но в отсеке больше никого не было. В люке появилась доктор Стоун и спросила:

– Что случилось, дорогой?

– Так, ничего особенного. Дорогая, не могла бы ты вернуть это хвостатое отродье вымирающей планеты Вундеру? Я пытаюсь сосредоточиться.

– Конечно, дорогой.

Эдит забрала кота, отнесла на корму и отдала Лоуэллу, который тут же о нем забыл, обдумывая сложный гамбит против Хейзел. Плоский кот не был злопамятен и не мог долго держать камень за пазухой, которой у него не было. Единственным чувством, которому он отдавался без остатка, была любовь. И он вернулся к Роджеру – тот как раз уснул снова.

И снова улегся ему на лицо, счастливо мурлыча.

Капитан Стоун показал себя зрелым мужчиной. Зная на этот раз, с чем имеет дело, он бережно снял кота и сам вернул его Лоуэллу.

– Держи его при себе, – сказал он, – и не отпускай. – И тщательно закрыл за собой дверь.

Не менее тщательно Роджер закрыл на ночь дверь их супружеской каюты. На «Роллинг Стоуне» вентиляционные отверстия не были снабжены заслонками – на таком маленьком корабле они, конечно, все время стояли открытыми. Для плоского кота это была широкая прогулочная зона. Ночью Роджера Стоуна посетил кошмар, в котором он задыхался, пока жена не разбудила его и не сняла с его носа Пушистика. Роджер снова произнес кое-какие слова.

– Все хорошо, дорогой, – успокаивала его Эдит. – Спи. – Пушистика она взяла к себе, и кот утихомирился.

Назавтра корабельный распорядок был нарушен авралом – всех, способных держать в руках гаечный ключ или аппарат для точечной сварки, бросили на установку вентиляционных решеток.

Тридцать семь дней спустя у Пушистика появилось восемь маленьких золотистых котят – в точности таких же, как он, но всего пару дюймов в диаметре. Когда они сворачивались, то были величиной с мраморный шарик. Все, включая капитана Стоуна, сочли, что они – прелесть, и без конца гладили их одним пальцем, слушая, как они тоненько мурлычут, – звук был настолько высоким, что находился почти за пределами человеческого слуха. Все с удовольствием их кормили, а котята никогда не отказывались от еды.

Через шестьдесят четыре дня у котят появились котята, по восемь штук у каждого. Шестьдесят четыре дня спустя, на сто сорок шестой день отлета с Фобоса, у котят котят появились котята; теперь их стало пятьсот тринадцать.

– Надо это как-то прекратить, – сказал капитан Стоун.

– Да, дорогой.

– Я серьезно. При таких темпах мы останемся без еды, не дотянув до цели, даже если залезем в товары близнецов. А кроме того, мы просто задохнемся под грудой мурлыкающих меховых ковриков. Сколько будет пятьсот тринадцать на восемь? А если это еще умножить на восемь, сколько будет?

– Чересчур много, на мой взгляд.

– Дорогая, это самое мастерское преуменьшение со дня смерти Меркуцио[76]. И я не уверен, что все правильно посчитал, это экспоненциальная прогрессия, а не геометрическая… но все равно мы раньше умрем с голоду.