– И какой же лжет?

– В том-то и дело, что никто, кроме них, не знает, – что-то у нее происходило внутри… Казалось, что там спрятан заряд такой силы, что, стоит его выпустить, и он не оставит здесь камня на камне. Или, наоборот, высветит каждый темный угол… – Представляете, как с ними нелегко? Особенно, если, например, стоите вы с ними в камере, из которой только две двери. Одна на свободу, а другая – на виселицу. И можете задать им только один вопрос. Один-единственный, на двоих.

– И какой же?

– Вот я и думаю. Хотите, и вы поразвлекайтесь… В свободное от слежки время.

Каким-то странным образом весь этот диалог продолжал разговор с Мари в парке. Что ж за день такой… Нужно было посмотреть астрологический прогноз и не общаться с женщинами.

Николь замолчала ненадолго, потом взглянула на часы.

– Ладно. Все живы, здоровы, и слава Богу. Мне пора.

Хотелось ее остановить. И было совершенно понятно, что обещанное Антуану наблюдение закончилось. Надевать парик и темные очки он не будет. Да и в этой роли маньяка-преследователя оставаться не хотелось.

– Я был бы благодарен за возможность вам позвонить. Мы можем обменяться телефонами?

Она некоторое время смотрела на него, потом как-то устало сказала:

– Можем. Держите, – и катнула по столу к Грегу, как бармены катят по стойке стакан с виски, изящный телефон.

Грег несколько секунд рассматривал его, потом усмехнулся и поднял на нее глаза.

– Классно. Хотя я имел в виду…

– Возможность мне позвонить? Я ее вам и предлагаю. Не нужно записывать номер, свой ведь вы знаете. И я – свой. Так что тоже смогу вам позвонить, как только почувствую себя одиноко в уличной пробке. Равноценный обмен, правда?

Он смотрел на нее, пытаясь как-то отреагировать, но в голову лезла жуткая ерунда.

– Знаете, – сказала она, – вы напоминаете мне того персонажа из анекдота, которому срочно нужно было куда-то ехать. Он так метался по улице, что рядом остановился сердобольный человек, ехавший по своим делам, и спросил, куда его подвезти. Тот отмахнулся, сказав, что ему нужно такси. А водитель высунулся и спросил: «Вам фонарик на крыше хочется или ехать?» Так что с телефонами?

За секунду попытавшись представить себе, чем он рискует, лишаясь своего номера, и не представив, Грег достал из кармана и положил перед ней свой телефон.

Она, не глядя, положила его в карман плаща.

– Кстати, меня зовут Николь. Раз уж вы собрались мне звонить.

– Грег.

– Не обижайтесь, Грег, что говорила с вами в таком тоне – неприятно все же, когда за тобой следят. За кофе я расплачусь, у меня здесь карточка, я вам показывала.

Несмотря ни на что, он успел к Мари на площадь Бастилии, откуда стартовали роллеры.

И даже успел раздобыть ролики. Целый день на колесах…

Вокруг были сотни человек, может быть, даже тысячи – в основном, студенты, но попадались и люди старше, даже пожилые. В толпе мелькнуло несколько колясок – молодые мамаши с пеленок приобщали наследников к активному образу жизни.

Царили всеобщее возбуждение, гомон голосов, музыка, и все это заражало. Глаза Мари блестели, она с удовольствием оглядывалась по сторонам.

Полицейские машины включили мигалки и медленно тронулись в сторону бульваров, перекрывая движение.

Вся площадь пришла в движение и, растягиваясь в длинную живую ленту, заскользила вперед.

– Что, правда едем, что ли? – спросила Мари и, не дожидаясь ответа, покатила первой. – Эй, догоняй, а то я тормозить не умею!

Он оттолкнулся, заскользил, потерял равновесие, чуть не упал, но выровнялся и понял, что движется. Впереди, за спинами каких-то ребят, мелькнула фиолетовая ветровка Мари, и он прибавил скорость.

Черт, это было сумасшедшее приключение. Мари обернулась, он увидел, что она смеется, а в голове мелькнула мысль о том, что за этот день он второй раз пытается догнать в Париже женщину, но, ей-богу, сейчас это совсем по-другому…

Если бы неделю назад кто-нибудь сказал, что он вот так, в развивающемся красном шарфе, бритый наголо, хохоча, на роликах будет гнаться по бульварам за ненормальной русской девчонкой… он бы покрутил пальцем у виска.

Он догнал ее только через несколько минут, и дальше до самой Оперы они ехали вместе. Один раз, стараясь обогнать какого-то сосредоточенного бородатого ветерана, она чуть не потеряла равновесие, но он вовремя поймал ее руку и больше уже не выпускал ее из своей.

Шальной людской поток двигался, переливаясь, параллельно Сене, подхватив их своим течением и пронося между вечерних асфальтовых берегов. Искрящиеся разноцветные огни реклам выхватывали по одному случайные лица застывших на переходах зрителей, покорно дожидавшихся, когда лавина пронесется, и вспыхнет зеленый сигнал…

А потом, устав, они отделились от этого потока, и сидели в каком-то кафе с символическим названием «Антракт», наслаждаясь обжигающим глинтвейном с горьковатым привкусом лимона и гвоздики, и несли какую-то необязательную чушь.

Что-то о роликах и о рулях, и почему-то о рулетке, по которой скачет шарик, и о том, что он не случайно выбирает ту или иную цифру, потому что случайностей не бывает вообще…

В какой-то момент он взглянул на часы и вспомнил, что обещал в полночь приехать к какому-то эксцентричному коллекционеру, заинтриговавшему его своим письмом с просьбой сделать каталог уникальных экспонатов.

Он позвонил Жану-Батисту и, когда тот приехал, завез домой Мари. Когда она выходила из машины, он, сам не очень сознавая почему, сказал:

– Знаешь, я понял. Ты – мое зеркало.

Она помолчала, а потом ответила очень серьезно:

– Тогда моя песенка спета.

И сразу засмеялась… И было уже невозможно спросить, что она имела в виду.

Было только саднящее чувство какой-то тревоги, как бывает, когда что-то кончается, а что-то новое начинается, но еще совсем не ясно, что там, впереди.

Письмо этого коллекционера было в почте и, на фоне других, показалось необычным. Во-первых, властной, хотя и предельно вежливой интонацией, во-вторых тем, что он максимально уклончиво писал о собственной коллекции и, наконец, в третьих, самим временем встречи – полночь.

Он едва успевал вернуться к назначенному времени, когда за ним должна была прийти машина, и ругал себя за то, что так и не посмотрел в Интернете, кто такой этот Бернар Гревен.

– Жан-Батист, вам ничего не говорит такое имя – Бернар Гревен?

– Это коллекционер? – Иоанн-Креститель не оторвал глаз от дороги, хотя голос прозвучал удивленно.

– Насколько я понял, да. А что он коллекционирует?

– Я толком не знаю. Слышал разное… Вроде бы, он очень богатый человек. И очень замкнутый… Мало кто знаком с ним лично. Говорят, этакий великий мистификатор.

– Заинтриговали. А что собирает-то?

– Я же говорю – не знаю. По-моему, никто точно не знает. Кто-то говорил, что оловянных солдатиков всех стран и времен, кто-то – что марионеток…Я слышал даже, что он по профессии – таксидермист. Чучела делает… Мы приехали.

Перед дверью лофта стоял черный лимузин с затемненными стеклами.

Грег поблагодарил Жана-Батиста, вышел и, открыв заднюю дверцу лимузина, спросил сидевшего в нем водителя:

– Вы не меня ждете?

– Мистер Таннер? – в свою очередь спросил водитель через плечо.

– Да.

– Месье Гревен ожидает вас.

– Две минуты, хорошо? Я только зайду за фотоаппаратом.

Кофр с камерой болтался на плече, и Грег сам не мог сказать, почему произнес эту фразу. Просто по какой-то причине ему не хотелось сразу садиться в этот черный автомобиль и казалось, что нужно зачем-то зайти к себе. Он открыл дверь, вошел и, привалившись спиной к стене, постоял некоторое время, не зажигая света. Потом достал из кофра листы со статьей Мэттью и, не проходя внутрь, оставил здесь же, на столике для перчаток.

Нужно будет не забыть прочесть ночью, а то Мэттью обидится.

Если таксидермист, любящий оловянных солдатиков, не превратит в соляной столб…