Третью версию — из уст Гончара — я услышал уже несколькими месяцами позже. Сейчас еще раз перечитываю ее — и понимаю, что где-то я это уже слышал. В Турине, четыре года спустя. От многих. А тогда, в Солт-Лейке, Гончар сказал:

— Думаю, победа над чехами вызвала такую радость, что это перенеслось на следующий матч. Из нас, можно сказать, пар вышел, не было с первых минут того максимального настроя, который вернулся в третьем периоде. Но было уже поздно. Хотя мы очень не хотели уступать — все ведь играем в Америке, и понимали, что в случае поражения многие не откажут себе в удовольствии посыпать солью наши раны.

Но вернемся к словам Ковалева и Жамнова, прозвучавшим по горячим следам. Объяснения опытных игроков всегда звучат убедительно. Но и те чаще всего глубоко не копают, ограничиваясь сколь правильными, столь и узкими профессиональными деталями. Почему, например, хоккеисты не прислушались к установке Фетисова с самого начала играть в атакующем ключе и прессингуя, а предпочли действовать «в откат», то есть от обороны? Что породило стихийное самоуправство?

Моя версия — «чешский синдром». Побив в четвертьфинале олимпийского чемпиона его же оружием, наши мастера посчитали защитный хоккей синонимом победного. Допускаю, что на уровне подсознания. Но все равно забыв при этом, что американцы не тягучие чехи, для которых постоянно атаковать — значит плясать под чужую дудку. Американцев, как показал и первый наш с ними матч, мог усмирить только разговор с позиции силы. Прижавшегося к своим воротам соперника Леклеры и Герины мгновенно в эти самые ворота загоняли.

На предварительном этапе сборная США сделала это в последние 10 минут матча с россиянами, теперь — в первые 40. Наши не сильно сопротивлялись, и под рев звездно-полосатой публики снежный комок перерос в лавину.

Вопрос в другом: почему Фетисов, видя паническое отступление, не смог остановить своих подопечных после первого периода?

Фетисов вел себя всю Олимпиаду очень спокойно и доброжелательно. По отношению ко всем — игрокам, журналистам… На скамейке никогда не подавал признаков нервозности, задумчиво глядя на лед сквозь стекла профессорских очков. На самые острые наши вопросы отвечал обстоятельно и искренне.

Его образ молодого тренера — друга игроков напомнил мне знаменитого футбольного голландца Франка Райкаарда, возглавлявшего сборную своей страны на чемпионате Европы 2000 года. Отношения того с игроками были точно такими же, а каждая пресс-конференция вызывала к нему со стороны журналистов все большие симпатии. И, точно как Фетисов, Райкаард проиграл в полуфинале.

Молодым специалистам, у которых, несомненно, большое тренерское будущее, на их первых крупнейших турнирах в решающую минуту не хватило опыта. А может, жесткости и умения в критический момент перейти от демократии к авторитаризму. Кнута, который порой игрокам необходимее пряника.

Два первых периода Фетисов молчал. На игроков пытался воздействовать Юрзинов, но к помощнику, даже столь авторитетному, отношение всегда чуть иное, чем к главному тренеру.

В третьем периоде мы увидели на капитанском мостике сборной совсем другого Фетисова. Яростно свистящего в четыре пальца, чтобы побудить судью к видеопросмотру «полугола» Самсонова. Выговаривающего игрокам. Отчаянно жестикулирующего. Старающегося каждую секунду повлиять на то, что происходит на льду и на скамейке.

Тем не менее на мой вопрос, не было ли у него желания в первом перерыве по-советски повысить голос на игроков, Фетисов ответил отрицательно. В этом мне видится жесточайшая «прививка» от крика, которую бывший капитан ЦСКА получил за годы, проведенные у Виктора Тихонова. Но парадокс-то в том, что великий тренер, кричавший на хоккеистов порой до их унижения, зачастую добивался нужного эффекта! Вялая, кислая команда вспыхивала гневом на тренера, который обрушивался на соперника. Люди доказывали самим себе, что не заслуживают обидных тренерских слов.

В НХЛ за редкими исключениями вроде Майка Кинэна или Дэррила Саттера так не принято. Но в наших игроках энхаэловского — только половина. Другая половина осталась родная, воспитанная в наших юношеских и молодежных командах. В русском хоккейном генотипе записано: «тренера надо не только уважать, но и бояться».

Фетисова, как мне показалось, игроки не боялись. К нему относились, и, разумеется, относятся, с глубочайшим уважением.

Вообще о неуважении к тренеру можно сделать вывод по количеству провалов в обороне. Если игроки все время идут вперед, забывая о команде и думая исключительно о собственном удовольствии, получается, они тренера в грош не ставят. В сборной России-2002 такое было исключено. Именно поэтому среди тех, к кому мы предъявили претензии по итогам той Олимпиады, нет ни одного защитника. Как авантюрно играл в «Анахайме» тот же Твердовский, как часто при блестящих подключениях в атаку ошибался он на чемпионате- 2001 мира в Германии, настолько строго, консервативно действовал в Солт-Лейк-Сити. Может, лишь Кравчуку порой не хватало скорости, но тут дело только в почтенном возрасте двукратного олимпийского чемпиона.

С годами Фетисов, если бы остался тренером, наверняка стал бы жестче. Как стал жестче, например, Олег Романцев, в 89-м начинавший в «Спартаке» как демократ и незамедлительно вернувший с полдюжины игроков, ранее отчисленных суровым Константином Бесковым. Но пройдут годы, и Романцев едва ли не превзойдет Бескова по части жесткости отношений с игроками. Лучший футбольный тренер России, услышав вопрос: «Вы любите игроков?» — будет удивленно вскидывать брови и отвечать: «Игроков не надо любить. К игрокам надо относиться профессионально».

Уже в Солт-Лейк-Сити стало очевидно, что помимо колоссального игрового опыта Фетисову Богом дано тренерское чутье. Помните гол чехам Афиногенова, только что переведенного в звено к Яшину и Николишину? В матче с США мы увидели еще один пример немедленного эффекта фетисовских перестановок: перейдя после второго перерыва в тройку к Федорову и Самсонову, спустя 11 секунд забил Ковалев. И уже, казалось, написанный печальный сценарий стал переписываться на глазах.

Оценки матчам главный тренер всю Олимпиаду давал внятные и объективные. Потому было жаль, что на последней пресс- конференции после матча с белорусами Фетисова занесло, что называется, «не в ту степь»: отвечая по-английски на довольно провокационные вопросы американских журналистов, наставник россиян сказал, что судья Маккрири в матче против США его команду «весьма профессионально убил», а в первом периоде, несмотря на соотношение бросков 20:4, «по голевым моментам была ничья 3:3». Впрочем, возможно, это было сказано специально в пику заокеанским «акулам пера». Когда Фетисов перешел к общению с российскими журналистами, его высказывания вновь стали спокойными и взвешенными.

И наконец, в плюс молодому тренеру надо записать настрой на матч за третье место с белорусами, который начался спустя 17 часов после окончания полуфинала. Если команда без сил и эмоций, с тремя травмированными, выигрывает со счетом 7:2 (пусть даже у Белоруссии!) — разве не тренера это заслуга? «Нам есть что терять, — сказал Фетисов игрокам на предматчевом собрании. — У каждого есть честь, у каждого есть имя. Если вы не хотите, чтобы все это исчезло в один день — должны победить». Сработало, потому что слова были подобраны точно.

— Тяжело было выходить на лед против белорусов? — спросил я Федорова.

— Я как мог старался оттолкнуть от себя воспоминания о предыдущем вечере, образно выражаясь, «загипсовать» их. И, кроме того, думал о том, что мы должны завоевать медали для тренеров — Вячеслава Фетисова, Владимира Юрзинова и Владислава Третьяка, которые провели потрясающую работу. К этим людям я испытываю огромную благодарность. Они вложили в команду всю душу, провели целые месяцы в многочасовых звонках игрокам, заботах обо всех мелочах, касающихся нас. Мы должны были их отблагодарить.