— Как считаете — Билл Маккрири в полуфинале Солт-Лейк-Сити против США несправедливо не засчитал гол Самсонова при счете 2:3?

— Фетисов говорит, что гол был. Я много раз просматривал тот момент и к четкому выводу прийти не смог. Тысячу раз смотрел — не видно! Стояла бы еще одна камера с другой стороны — можно было бы разглядеть. Так — нет.

— Если мы займем в Ванкувере второе место, вы расцените это как неудачу?

— Нет.

— ?!

— Мы ставим задачу занять первое место. Но второе, да и вообще призовое место на Олимпиаде — это, считаю, в любом случае неплохо для команды.

Давайте будем нормальными людьми. И представим, что нас там ждет. Какие там будут команды. Дойти до финала и сказать, что команда провалилась? Глупость! Олимпийские медали любого достоинства заслуживают уважения болельщиков.

Хотя, повторяю, надо стремиться к первому. А то вы напишете, что Владислав считает второе место успехом.

Нет, не считаю! Мы хотим добиться высшего результата. Но расценивать второе или третье место как поражение я не буду.

— Для вас, между прочим, это будет первая Олимпиада в роли президента ФХР. Прилив адреналина уже чувствуете?

— У меня с адреналином никогда проблем нет, кем бы я в тот или иной момент ни работал. Я всегда болею за нашу команду, как за своего ребенка.

Я сейчас очень много езжу по всей стране. Где только не бываю — на Камчатке, на Сахалине… Смоленск, Самара, Саратов — везде общаюсь с людьми. Недавно был в Екатеринбурге, шел пешком к мэру, чтобы построить четыре хоккейных «коробки». И, увидев меня, встает очень старенький человек. «Ой, Третьяк! Подождите, пожалуйста, дайте мне встать!» Встал и говорит: «Спасибо вам, Владислав Александрович и за то, как вы сами играли, и за то, что сейчас я снова смотрю хоккей. Вы вернули нам любовь к спорту».

Вот ради этого стоит жить. Ты идешь — и люди благодарят. Не меня — ведь не я один это сделал, а многие. И тренеры, и игроки, и работники федерации, и детские тренеры на местах, которые помогли этих игроков воспитать. Но так сложилось, что со мной это связано. И я этому, конечно, рад.

Мне приятно, что есть успехи. И все же еще раз повторяю: это спорт. А в нем может быть все, что угодно. Конечно, надо надеяться на лучшее. И в Ванкувер мы поедем с этой надеждой.

С главным тренером сборной России мы беседовали два с половиной часа. В интервью для этой книги, состоявшемся в начале ноября на олимпийской базе в Новогорске, Вячеслав Быков, как мне кажется, весьма откровенно изложил свои взгляды на жизнь, тренерскую профессию, прошедшие чемпионаты мира и предстоящую Олимпиаду.

Логика мыслей двукратного олимпийского чемпиона, четкость идей и формулировок, жесткие принципы, от которых тренер не намерен отступать, — вот те ощущения, на которых я ловил себя на протяжении всего разговора. Как и то, что для Быкова игроки сборной — родные люди, семья. Он и в интервью называл своих суперзвезд — Плюха, Сашка, Сережка… И это тоже говорило о многом.

— Когда вы в 1993 году поднимали над головой кубок, вручаемый чемпионам мира, при взгляде на главного тренера Бориса Михайлова не пришла в голову мысль: «Может, когда-нибудь и я буду на его месте»?

— Нет, абсолютно. Тогда я о таких вещах не задумывался — даже несмотря на то, что к тому моменту уже три года играл за границей. Мысли о том, кем я буду после хоккея, появились году в 95-м, когда мне было 35 лет. А на тот момент была просто эйфория, присущая всем без исключения игрокам в миг, когда они что-то выигрывают. Не более того.

— Знаковый момент: вы были последним капитаном нашей сборной — победительницы чемпионата мира перед 15-летним безвыигрышным перерывам. И именно вы стали тренерам, который эту серию прервал. Можно сказать, передали эстафетную палочку самому себе.

— Мне как раз все эти годы было грустно ощущать себя последним капитаном-победителем. Не хотелось быть последним. И когда в Квебеке я им быть перестал и уступил очередь Алексею Морозову, для меня это было какое-то освобождение. Я все ждал, ждал и наконец дождался. Многие, наверное, могут расценить это иначе: «После меня никого не было!»

Я испытывал совершенно другие чувства. После того, как закончил играть в сборной, регулярно приезжал на чемпионаты мира и болел за нашу сборную — будь то в качестве зрителя или представителя ИИХФ. И ехал всегда с надеждой.

— После мирового первенства-93 в Германии вас в сборную больше не вызывали, или вы сами решили завершить выступления в ней?

— Нет, я еще был в 95-м в Швеции, когда мы уступили чехам в четвертьфинале. Было очень обидно, поскольку играли здорово, и ничто не предвещало беды. Однако на то он и спорт, что в нем нельзя что-то предсказать заранее. Лично у меня было много моментов, но забить так и не сумел. Не шло и всё. Как сейчас помню: предыдущие матчи мы провели в другом дворце, а тут нам даже не предоставили возможности потренироваться. Другой воздух, разная температура… Задыхались, но жилы рвали. Как, думаю, и многие из тех наших команд, которым не удавалось взять медали. Чего-то не хватило.

— В общем, не выходит красивой легенды, что вы ушли победителем. И не надо, потому что нам нужна правда, а не голливудские сюжеты. Глядя из Швейцарии на то, что сборная из года в год ничего не может выиграть, вы представляли себе, что с ней происходит?

— В какой-то степени, но отдаленно. Чтобы иметь ясную картину, нужно было видеть все проблемы изнутри. Но общее представление было. Отъезд за рубеж лучших игроков, невозможность наигрывать сочетания в течение сезона — все это, конечно, сказывалось. А молодежи, которая приходила в сборную, не у кого было перенять победные традиции. Это кажется мне одной из причин многолетнего неуспеха. Ну и, конечно же, чехарда с тренерским составом тоже не способствовала достижениям. Смены тренеров были слишком частыми.

— Взаимное непонимание между энхаэловцами и тренерами старшего поколения также способствовало неудачам?

— Возможно, это одна из причин. Не могу сказать наверняка, что было именно так, но когда читаешь отзывы хоккеистов, такие мысли появляются. Всему верить, как теперь понимаю, тоже нельзя, но факт, что отношение ребят к выступлениям за сборную было не совсем лояльным. Атмосфера вокруг этой темы была не слишком здоровой. Даже когда я возглавил ЦСКА, возникали ситуации, когда у того или иного игрока не было желания ехать в сборную. Почему — я не спрашивал. Но это было.

— Чьей вины в этом вы видите больше — игроков, неправильно относившихся к сборной, или тренеров, не находивших того подхода к игрокам, которого требовало время?

— На мой взгляд, первая серьезная причина появилась в 1989 году. Конфликт, который тогда произошел у тренеров с Игорем Ларионовым и Вячеславом Фетисовым, наложил очень серьезный отпечаток на все, что происходило потом. Общество в ту пору созрело для серьезных перемен, демократия, что называется, стучалась в двери. Борьба за свободу, за возможность узнать мир продвигалась все дальше и дальше, но тренерский штаб во главе с Тихоновым оказался на другом полюсе.

В итоге начался не планомерный, а хаотичный отъезд, из-за которого за два-три года наш хоккей растерял буквально всех. Игроки начали бежать, причем в массовом порядке. Считаю, окажись тогда люди с той стороны поумней, такого оттока можно было бы избежать, сделать все более цивилизованно и планомерно. Но случилось как случилось.

Говорить, что всякий раз тренерский штаб был виноват в том, что не находил общего языка с ребятами из НХЛ, было бы упрощением. Каждый год не был похож на другой, каждый тренер строил отношения по-своему. Не буду говорить, что кто-то прав, а кто-то нет, потому что для таких выводов надо вариться в этом соку.