Литмир - Электронная Библиотека

Действительно, сильно сделано.

— Спасибо. Тебе стоит туда съездить. Особенно хороша башня.

— Ты случайно не готовишь следующую книгу?

— Да, о самоубийствах.

Она сказала об этом как о самом заурядном жизненном явлении. Сам Себастьян ни за что бы не стал поднимать эту тему — ему казалось, что Инес сыта ею по горло. Но, видимо, он ошибался.

— Фотографии самоубийц, — продолжала она. — Успешно решивших эту проблему — в их случае мне нужно заручиться согласием родных на съемки в морге — и потерпевших фиаско, чтобы рассказали об этом и позволили себя сфотографировать. О методах, которые выбираю самоубийцы. Я уже порепетировала тогда на мосту. А ты, к примеру, знал, что от импортного крысиного яда умираешь почти мгновенно, а от отечественного будешь корчиться в долгой мучительной агонии, загибаясь от боли и отблевываясь около пары дней? Правда, импортный яд не всем по карману. Но если бы я собралась свести счеты с жизнью, страдать при этом мне хотелось бы меньше всего.

Да эта женщина просто сундук с сюрпризами, подумал Себастьян, потеряв к сэндвичу всякий интерес. Ему захотелось узнать о ней побольше, понять, что за извилистые пути привели ее именно сегодня именно за этот столик. Встречается ли она с кем-нибудь? Или замужем? Или разведена? Она казалась испуганной окружающим миром, но говорила с поразительной убедительностью. Себастьян попытался ее спровоцировать:

— Что касается оригинальности идеи — этого не отнимешь. Но с другой стороны, речь идет об эскплуатации, я бы даже сказал коммерциализации крайне деликатной темы. Это выглядит, как если бы ты разбили лагерь у моста в ожидании очередного самоубийства… с этой точки зрения, мы выглядим не слишком привлекательно. Впрочем, то, чем мы занимаемся день за днем, само по себе является коммерциализацией трагедий.

Он махнул рукой в сторону телеэкрана, где все еще показывали светловолосую женщину с микрофоном в руке, а в титрах значилось все то же «Кровопролитие в одной из школ штата Небраска».

— Все зависит от того, как подать тему, — пожала плечами Инее. — Самоубийство — это ноч-ной поезд, который быстро мчит нас в темный центр жизни. Это не мои слова, это написано здесь, — и она постучала пальцами по обложке книги. Себастьян прочитал: «Ночной поезд». Еще одна женщина, любящая романы. Откуда они берут время? Откуда они, черт побери, берут это самое время?

— К сожалению, мне эта тема не очень ясна, — сказал он вслух. — Что бы ни говорили, я никогда не смогу оправдать самоубийство. Мне это кажется трусливым уходом от реальности, эмоциональным шантажом по отношению к живым. Как говорится, если пришел черед танцевать с уродиной — так надо станцевать.

— Правда? Тебе никогда не хотелось пустить себе пулю в лоб? Никогда не приходилось, устав от всех и вся, проводить бессонную ночь — в тоске, разочаровании, с желанием хлопнуть дверью и распрощаться с миром? Представь, как тебе призывно улыбается ремень — как вокалисту из INXS[37], — или тебя, как Рамиро Кастильо, искушает галстук[38]. Или пойти в аптеку и попросить дежурного пометить тебе крестом место, где находится сердце, чтобы ударить точно в цель и не промазать, как это случилось в конце прошлого века с Асунсьоном Сильвой?[39] Плавать как топор и броситься в море. Пригоршня снотворного — и сознание рассыпается на куски.

— Никогда. Только не говори, что сегодня это последний писк моды. Я устал от новомодных штучек, когда особым шиком считается быть геем или бисексуалом или хотя бы попробовать это — я вообще до тоскливости гетеросексуален.

— А при чем тут это? Что за глупое обобщение. Будто быть геем — это какой-то спорт. Сразу ясно, что ты далек от темы.

В этот момент перед мысленным взором Себастьяна мелькнул образ Никки, ласкающей грудь Вары. На ней до сих пор была цепочка Себастьяна с распятием, монетой и серебряной пластинкой, а он так и носил ее аметист. Очень женственный элемент, заметил Пиксель. Уж не поменял ли ты команду? Себастьян вздрогнул и, моргнув, усилием воли попытался отогнать от себя воспоминание о Варе. Перед ним тотчас предстала Таиландочка в желтом халатике, читающая роман на диване перед телевизором. Она еще не прислала свой e-mail, а ему уже пора было идти на работу в Цитадель, где так и не подключили электронку. Себастьяну не хотелось даже думать о Никки, но он не мог вынести этой пытки — не думать.

— Одно другому не помеха, — продолжала Инес. — Любить жизнь и одновременно желать с ней расстаться… Лучше даже сказать — дело не в том, пойти ли на этот шаг, а в том, почему бы, собственно, и не пойти.

Воцарилось молчание. Себастьян пил кофе.

— А те люди… — Инес поежилась. — И вовсе я не разбивала там никакой лагерь, чушь какая. Я бы-ла неподалеку, и меня позвали. Когда я подоспела, тот парень уже взобрался на перила. Рядом топтались несколько растерянных полицейских и сгрудилась небольшая толпа зевак. Шли минуты, но ничего не происходило. В ожидании худшего, я отправилась поискать точку получше. Я никогда не смогу забыть эту толпу. Так как время шло, а парень все колебался, кто-то крикнул, чтоб он прыгал. Тут остальные подхватили: «Прыгай, прыгай!» — и начали скандировать. Представляешь? Они не хотели уйти разочарованными, раз уж потеряли двадцать минут в ожидании спектакля. И он прыгнул. Про-сто кошмар.

Она словно заново переживала ту жуткую сцену. Себастьян смутился — такое чувство, будто случайно подслушал чужую исповедь.

— Я мог бы помочь тебе с обложкой книги, — сказал он в попытке перевести разговор в более знакомое и удобное для него русло, где он ощущал себя значительно комфортнее.

— На обложке будет Браудель, — ответила Инес, очнувшись от своего транса.

— Да? А почему?

— Разве ты не знал? Подумать только, вы ведь довольно давно работаете вместе… Да здравствует общение! Тогда я тебе ничего не скажу, и пусть выяснить, в чем дело, будет твоей задачей на ближайшее время.

— Он слишком замкнут и молчалив. Пиксель говорил, что его мать покончила с собой, но о самом Брауделе он ничего не знает.

— Может, и не знает. А может, просто подумал, что ты недостаточно созрел, чтобы узнать об этом.

Девушка улыбнулась. Себастьян посмотрел на часы и решил, что пора двигаться. Представил себе тело Инес без головы.

Глава 15

Сидя перед компьютером в своем кабинете в Цитадели, Себастьян тщательно уничтожал следы полковника Кардоны на различных фотографиях, где он был снят вместе с Монтенегро. Кардона, полный мужчина с толстыми обвисшими щеками и набрякшими веками, во времена диктатуры Монтенегро был министром внутренних дел и получил известность благодаря своей невероятной спеси — по воскресеньям он величаво выезжал верхом прогуляться по лапасскому Прадо — а также отточенным методам запугивания и активным внедрением опыта аргентинских вояк в местную технологию пыток. Он являлся одним из руководителей операции «Ворон». Его ошибка состояла в том, что он подтвердил смерть одного калифорнийского правозащитника. По восстановлении демократии Кардона по требованию американского правительства подвергся экстрадикции и окончил жизнь во флоридской тюрьме: пока бывший министр мирно спал, его сокамерник по неизвестной причине перерезал ему горло.

Хотелось курить. Время от времени Себастьян поглядывал на видеокамеру, не сводящую с него объектива, и на деловито ползающего по паутине длинноногого паука, задаваясь вопросом, наблюдают ли за ним через это запыленное недремлющее око. Иногда он вставал на стул и набрасывал на объектив платок, закрепляя его там резинкой, но никто ни разу ничего ему не сказал. Может быть, его и не записывали, надеясь, что одного присутствия аппарата достаточно, чтобы внушить работнику должное уважение к дисциплине. А может быть, эта камера вообще была муляжом, а наблюдали за ним из совсем другой неприметной точки кабинета — зоркий глаз, затаившийся среди известковых потеков на стене. Впрочем, к чему им это? Себастьян не занимался ничем чрезвычайным — просто делал порученное ему дело и все. Никаких вопросов, никаких ответов.

вернуться

37

Вокалист австралийской группы INXS Майкл Хатченс (Michael Hutchens) был найден повесившимся в номере отеля на собственном ремне.

вернуться

38

Рамиро Кастильо (Ramiro Castillo) один из сильнейших игроков боливийской футбольной сборной, повесился в своем доме после смерти неизлечимо больного 9-летнего сына.

вернуться

39

Хосе Асунсьон Сильва (Jose Asuncion Silva), 1865–1896 гг., колумбийский поэт-романтик, по его собственным словам «жених смерти». Накануне самоубийства врач пометил ему место, куда стрелять.

23
{"b":"120952","o":1}