Он бросил взгляд на часы.

— Мне пора.

— Уже?

— Я сказал Сильвии, что навещаю пациентку в Хэмпстеде. Есть предел времени, который можно потратить на подобный визит.

— А если она очень, очень больна?..

— Даже если у нее обнаружатся все болезни, которые есть в медицинском справочнике, я все равно должен вернуться вовремя, к вечернему приему больных. — Он вздохнул и начал одеваться. — Дождь никак не кончится. Давай я подвезу тебя до Лестер-сквер.

— Нет, Гай, ты знаешь, что это слишком рискованно. Я сяду на автобус, как всегда.

Его губы прикоснулись к ее коже.

— Тогда я позвоню тебе, когда закончу прием.

Возвращаясь на машине в центр Лондона, Гай думал, что самое ужасное — то, что он не может проявить заботу о Фейт, не может облегчить ей жизнь. Он знал, что она подолгу работает, что почти каждые выходные отправляется в грохочущем поезде в Норфолк, чтобы помочь отцу. Он понимал, почему она не хочет брать у него ни пенни, но ему было тяжело переносить это. Он презирал себя за то, что принял благоразумный отказ Фейт поехать с ним на машине и бросил ее зябнуть на автобусной остановке.

Припарковав машину за домом, он поднялся в свою приемную. Едва он вошел, Сильвия, регистратор, вскинула голову.

— Я пыталась дозвониться до вас к миссис Данбери, доктор Невилл, — пожаловалась она. Миссис Данбери была фиктивной пациенткой из Хэмпстеда. — Но вас там не было. Она сказала, что не вызывала вас.

Сердце Гая заколотилось.

— Но сейчас-то я здесь, — ровным тоном проговорил он. — Что вы хотели сказать мне, Сильвия?

— Звонила миссис Невилл. Она хотела, чтобы вы немедленно перезвонили ей. — Телефон зазвонил снова. — Я думаю, это опять она, доктор Невилл.

Гай снял трубку в своем кабинете, торопливо пытаясь придумать какие-нибудь объяснения. «Произошла путаница… Я думал, что меня вызвала старая миссис Данбери… Наверное, Сильвия ошиблась…»

— Гай? Гай, где ты? Я разыскиваю тебя с обеда.

Он откашлялся, но Элеонора не стала дожидаться ответа.

— Гай, произошло нечто ужасное. Оливера исключили из школы.

Он немедленно отправился домой. Проступок сына избавил его от необходимости лгать: Элеонора даже не спросила, где он был после обеда. Гай застал ее в гостиной, со стаканом в руке. Она была бледна и напряжена.

— Где Оливер?

— Они посадят его на поезд завтра утром. Сегодняшнюю ночь он проведет в школьном изоляторе… — Элеонора закрыла лицо руками.

Гай обнял ее за плечи. Ему было странно прикасаться к ней. После его романа с Николь Мальгрейв они спали в разных комнатах и уже в течение двенадцати лет избегали прикосновений, опасаясь разбить хрупкий фасад своего брака.

Плечи Элеоноры задрожали, и Гай протянул ей носовой платок. Она высморкалась, выпрямилась и стряхнула его руку.

— Расскажи мне, что случилось, Элеонора.

Она сжала кулаки.

— Сегодня днем позвонил доктор Воукс. Он сказал, что Оливер что-то украл у другого мальчика.

— Украл? — недоверчиво переспросил Гай.

— Какую-то дурацкую игрушку. — Глаза Элеоноры наполнились слезами.

Гай был в замешательстве. Он услышал, как Элеонора добавила: «По-видимому, это не в первый раз», и вспомнил выходку Оливера двухлетней давности. Побег из школы, какой-то разговор о сборнике комиксов, вполне правдоподобные объяснения Оливера.

Он почувствовал, что ему тоже надо выпить, подошел к бару и налил себе виски.

— Я позвоню доктору Воуксу, — сказал он после нескольких глотков, — и все выясню.

Гай звонил в школу из своего кабинета. Слушая рассказ директора, он испытывал неловкость, опустошенность, стыд и свою отцовскую вину. Он вернулся в гостиную. Элеонора подняла глаза — в них была надежда. Гай тут же растоптал ее.

— Никакой ошибки. Единственное утешение в том, что они согласны не сообщать об этом в Миссингдин.

В сентябре Оливер должен был перейти в Миссингдинскую школу, где когда-то учился Сельвин Стефенс.

— Но мы дали ему все… — прошептала Элеонора.

Не все, подумал Гай. Не дали уверенности в будущем, не дали той безусловной, нетребовательной любви, в которой нуждается ребенок.

Сначала на детство Оливера нанесла неминуемый отпечаток война, когда из-за бомбежек его увезли из Лондона. А потом он все время жил в атмосфере тихого холодного конфликта между родителями. Сейчас Гай ненавидел себя за то, что вступил в связь с Николь Мальгрейв, за то, что бросил Элеонору и Оливера в тяжелый момент.

— Все уладится, правда, Гай?

Услышав вопрос, он повернулся к Элеоноре. Она выглядела постаревшей, под глазами появились мешки.

— Мы что-нибудь придумаем. Мы разберемся с этим, Элеонора. Обещаю. Не беспокойся.

Оливер приехал домой на следующий день. После обеда Гай пригласил сына для разговора к себе в кабинет.

— Доктор Воукс рассказал мне, что произошло. Ты хотел обменять что-то с этим мальчиком — я не запомнил его имя…

— С Кантербери, — подсказал Оливер. Его лицо было бело, как мел.

— Ты хотел обменять какую-то из своих вещей на космический корабль Кантербери, а он отказался. И тогда ты украл у него игрушку.

— Я взял ее взаймы, папа.

— Без разрешения Кантербери? Почему? Я не понимаю, Оливер. У тебя куча игрушек и достаточно карманных денег.

Оливер переминался с ноги на ногу.

— Я взял взаймы, — упрямо повторил он.

— А та книга? В прошлом году тебя обвинили в том, что ты стащил книгу. Ты ее тоже взял взаймы?

Оливер испуганно моргнул. За его упрямством крылся страх.

— Отвечай на мой вопрос, Оливер, — сурово сказал Гай. — Зачем ты взял чужую вещь?

— Потому что она мне понравилась, — выдавил Оливер.

— Мы не можем иметь все, что нам нравится, Оливер. К тому же, если ты так хотел получить эту игрушку, почему ты не попросил маму подарить ее тебе на Рождество?

— Но она была мне нужна сейчас! Я хотел подарить ее Фартингу, на день рождения!

Гай подошел к окну и оперся руками о подоконник. Из его кабинета с верхнего этажа дома на Холланд-сквер было хорошо видно, как из пожарищ, оставшихся после налетов, растут новые дома, сверкающие и чистые. Гай чувствовал усталость, он не мог найти себе места, приспособиться к новой ситуации. В этом году ему исполнилось сорок лет. Никогда до сих пор он не ощущал так явственно, что стареет и его моральные приципы устаревают вместе с ним.

— А кто такой этот Фартинг? — не оборачиваясь, спросил он.

— Он лучше всех играет в крикет. Он набрал сорок четыре очка в матче против Холивелла. — Мальчик потянул отца за рукав. — Папа…

Гай посмотрел на сына. Он вновь был поражен красотой Оливера: льняные волосы, точеные черты лица, сапфировые глаза. Из-за этой красоты, из-за того, что он был единственным ребенком, из-за того, что Гай чувствовал свою вину, мальчик всегда получал от родителей то, что хотел.

— Папа, когда я вернусь обратно в школу? Я не доделал задание по латыни, и я хотел играть в крикетной команде…

Гай положил руку Оливеру на плечи и мягко проговорил:

— В Уайтленде не хотят брать тебя обратно, Оливер. Доктор Воукс заявил об этом совершенно определенно.

У Оливера округлились глаза.

— А что же мне делать, папа?

— Не знаю. — Гай услышал в своем голосе усталость. — Я не знаю, Оливер.

Мальчик заплакал. Гай обнял сына и погладил по мягким золотистым волосам.

Во время напряженного молчаливого ужина Гай вспомнил, что вчера обещал позвонить Фейт и не сделал этого. Под предлогом, что ему хочется размять ноги, он пошел к телефону-автомату. Пока он набирал номер Фейт, в голове звучали слова Оливера: «Потому что она мне понравилась… потому что я хотел ее». Яблочко от яблони… — угрюмо подумал он, отец и сын оба не могут устоять перед ярким, красивым, запретным.

Она взяла трубку, и Гай сразу уловил тревогу в ее голосе.

— Это я, Фейт.