Она пожала плечами.

— Думай как хочешь. Но это одна из причин, и очень важная. Я знаю, что не смогу быть такой женой, какая нужна Дэвиду. И не смогу быть хорошей матерью для Элизабет. Им от меня не будет никакой пользы. Я старалась, но у меня ничего не вышло. Поэтому мне лучше уйти сейчас. Чем дольше я пробуду с ними, тем тяжелее будет разрыв.

— Но ты не собираешься спать со мной? — спросил он.

— Не сегодня, милый. Может быть, в другой раз, но сейчас мне надо немного побыть одной.

Она сама удивилась этому своему желанию.

Когда два дня спустя, танцуя в клубе «Гвозди», Николь узнала, что Тьери погиб, она не сразу поверила в это. «Сбили над Голландией, — сказали ей. — Упал в море». Она была убеждена, что произошла ошибка, что в любой момент он может войти в комнату и посмотреть на нее своими темными глазами, которые видели ее насквозь. Другие тоже гибли — Джонни, который катал ее на лодке по гладким зеленым водам Эйвона; канадец, научивший ее танцевать джайв, и тот голландский паренек с велосипедом. И еще многие другие. Но ей никогда не приходило в голову, что Тьери может погибнуть. Разве можно брать такую цену с того, кто и так много заплатил?

В начале ноября Фейт стала работать на молочной ферме Руджес, затерянной среди холмов Сомерсета, неподалеку от Тонтона.

Когда она обмолвилась о том, что ее поселили к миссис Фицджеральд, девушки вытаращили глаза.

— Ты знаешь, что она колдунья? — спросила одна из них. — Бетти Лисмор сбежала от нее через неделю и получила комнату у почтальонши.

Дом миссис Фицджеральд стоял среди леса, в конце извилистой грязной дороги. По вечерам там кричали совы-сипухи и слабый свет месяца поблескивал на несимметрично скошенной крыше. К изначально одноэтажному кирпичному зданию пристроили несколько маленьких комнаток, сделанных из деревянных ящиков и выпрямленных молотком металлических коробок. На металлических стенах еще сохранились остатки рекламы тех продуктов, которые когда-то находились в коробках. Вечером, лежа в постели, Фейт читала на стенах: «Кастильское средство против старения кожи»; «Овалтин — лучший напиток для успокоения нервов».

Миссис Фицджеральд соответствовала своему дому. Лет пятидесяти, высокого роста, с седеющими рыжими волосами, закрученными на макушке в небрежный узел. Ее одежда была необычна по стилю и расцветке. Вместо пальто она носила длинную черную накидку — видимо, отсюда и пошел слух насчет колдуньи. Стены дома были увешаны домоткаными полотнами, а на полу лежали полосатые коврики.

Фейт вставала в четыре утра, съедала кусок хлеба с джемом, запивала чаем и ехала на велосипеде на ферму. В промозглом хлеву она чистила коров, мыла им вымя и доила их. Затем молоко надо было разлить в бутыли с помощью хитроумных металлических приспособлений и трубок. От холода у Фейт синели руки. Она завтракала на ферме, потом надо было почистить хлев, вымыть и простерилизовать оборудование. После обеда Фейт неминуемо засыпала на час. Иногда она сворачивалась в клубок прямо в хлеву, рядом с коровами, потому что там было теплее. Затем весь процесс повторялся сначала. В половине седьмого она отправлялась на велосипеде обратно к миссис Фицджеральд, съедала оставленный для нее ужин и снова засыпала.

К концу второй недели, проведенной в Сомерсете, Фейт подсчитала, что она и миссис Фицджеральд обменялись менее чем десятком фраз — отчасти оттого, что миссис Фицджеральд была неразговорчива, отчасти потому, что они редко встречались. Вероятно, так продолжалось бы и дальше, если бы однажды Фейт не надела платье «холли-блю». Как-то вечером она достала со дна рюкзака этот комочек крепдешина, напоминавший ей о лучших днях. Разглаживая складки, она едва не заплакала, но все же сдержала слезы. Вымывшись в оцинкованной лохани перед очагом, Фейт надела платье.

Миссис Фицджеральд вошла в кухню, когда Фейт ужинала. Остановившись, она внимательно присмотрелась к ней и сказала:

— Боже мой. Платье от Пакен.

— Да, от Пакен, но слегка побитое молью.

На подоле действительно было несколько крошечных дырочек.

— Выглядит гораздо лучше, чем те ужасные брюки.

— Но в брюках теплее, — рассмеялась Фейт.

Миссис Фицджеральд поставила на стол несколько банок.

— Когда я была моложе, у меня было пальто от Пакен. Я обожала его. Носила до тех пор, пока оно не развалилось.

— Это платье принадлежало моей подруге, которая жила во Франции.

— Какая щедрая подруга — подарить такое платье.

— Женя отдала его мне для моей коллекции. Я называю его «холли-блю». Знаете, есть такая бабочка-голубянка.

— А что за коллекция?

— Я люблю старинную одежду, — объяснила Фейт. — У меня были десятки платьев. Уезжая из Франции, я смогла взять с собой совсем немного. Пару платьев от Фортуни, которые я нашла на уличном рынке в Марселе, красивое платье от Дуйе и еще несколько вещиц.

— Какая ты удивительная девушка, — сказала миссис Фицджеральд. — Я думала, ты такая же скучная, как все остальные. Последняя из девушек, которая жила здесь, едва завидев меня, пряталась в своей комнате. Мне казалось, что я живу с мышью.

— Понимаете, они считают вас колдуньей.

Миссис Фицджеральд расхохоталась.

— Наверное, они видели, как я собираю травы при луне.

Она взяла одну из банок, открыла ее и подала Фейт.

— Лишайник, — сказала Фейт, заглянув в банку.

— Да, лишайник.

— А его обязательно надо собирать при луне?

— Конечно, нет. Но днем, пока светло, я сижу за ткацким станком, поэтому иногда приходится собирать растения вечером. Для красителей, детка, — нетерпеливо пояснила она. — Бразильское дерево дает красный цвет, вайда — синий, резеда — желтый… А от лишайника получается чудесный коричневатый оттенок.

Фейт посмотрела на коврики на полу и домотканое покрывало, накинутое на старый диван.

— Вы сами сделали все это?

— Да. Тебе нравится?

— Чудесные вещи.

— Но не настолько чудесные, как платье от Пакен. Какой изумительный цвет! Как бы я хотела воспроизвести его… — Она, прищурившись, вглядывалась в тонкий шелк. — Но тебе надо надеть кофту, а то замерзнешь. Давай-ка выпьем.

Фейт увидела, что она наливает отнюдь не чай.

— Вино. Как замечательно.

— Сначала попробуй. Оно из пастернака. Я сама его сделала. Урожай прошлого года.

Миссис Фицджеральд наполнила два стакана и подала один Фейт. Затем села на диван и слегка прикрыла глаза.

— Мне вспомнились мои счастливые дни… красивые платья… бокал вина в руке…

— У вас были платья от Пакен?

— Несколько. В конце концов я почти все продала. Гораздо дешевле, чем они стоили. — Она сверкнула глазами в сторону Фейт. — Пусть это будет тебе уроком. Счастливые дни никогда не длятся бесконечно долго.

— Я на это и не рассчитываю, — вежливо сказала Фейт.

— Очень мудро. — Миссис Фицджеральд подняла стакан. — Тогда выпьем за силу духа.

— За силу духа, — эхом отозвалась Фейт.

— Смею сказать, требуется много душевных сил, чтобы работать на этих мошенников с фермы Руджес. Не знаю, что ты там делаешь — пашешь землю или пропалываешь огород?

— Дою коров, — сказала Фейт. — Вообще-то, мне это нравится.

— Почему? Тянет к природе? — В голосе миссис Фицджеральд звучала насмешка.

Фейт задумалась.

— Потому что мне не приходится думать. Потому что к концу дня я так устаю, что падаю в постель и мгновенно засыпаю. Мне даже сны не снятся.

— Тебе не нравится думать?

— В данный момент — нет.

Фейт проглотила остатки вина. Оно было крепкое, с резковатым вкусом, и приятно кружило голову.

— Я не буду выпытывать, — сказала миссис Фицджеральд. — Терпеть не могу людей, которые начинают все выпытывать. Выпьешь еще?

Фейт кивнула и обвела взглядом комнату.

— Вы всегда жили здесь?

Миссис Фицджеральд фыркнула.

— Не тогда, когда я носила платья от Пакен. Я жила гораздо богаче. Но потом сбежала с одним мерзавцем — Джонни Фицджеральд был разведен, так что можешь представить, какой был скандал, — и потеряла все.