В дверь постучали. Фейт, не в силах пошевелиться, осталась сидеть на диване, поджав под себя ноги и накинув на плечи старый свитер Ральфа. «Если я не открою, тот, кто пришел, постоит и уйдет», — решила она и закрыла глаза. Ей надо вздремнуть, а когда она проснется, то отыщет список или составит новый.

Стук прекратился. Засыпая, Фейт услышала шаги, шуршащие по засыпанной шлаком дорожке рядом с домом. «Ральф!» — бессознательно промелькнуло у нее в голове, и, окончательно проснувшись, она едва не разрыдалась снова.

От двери черного хода раздался голос Николь:

— Фейт! Ты здесь? Это я!

Похороны состоялись в конце следующей недели. Николь все организовала. Она убедила викария, что хотя Ральф и не был прилежным прихожанином, он вполне заслуживает того, чтобы быть похороненным на церковном кладбище рядом со своей женой. Николь выбрала гимны и договорилась обо всем с гробовщиком. Николь нашла и переписала все адреса и телефонные номера друзей Ральфа, записанные на клочках бумаги, конфетных обертках и полях книг. Она всем позвонила и отправила телеграммы. Во время службы деревенская церковь была заполнена до отказа. После похорон Николь пригласила всю компанию в коттедж, где Элизабет уже приготовила стол.

Квартиранты поглощали огромное количество бутербродов, печенья и пива. Элизабет наклонилась к Фейт и прошептала:

— Она проснулась, тетя Фейт. Пойдем посмотрим на нее.

Фейт поднялась следом за ней наверх. Кристабель лежала в переносной колыбельке в спальне Ральфа и зачарованно смотрела широко открытыми глазами на оклеенные обоями стены. Элизабет наклонилась и взяла дочь на руки.

— Давай-ка познакомимся с тетушкой Фейт. — Она осторожно передала малышку из рук в руки. — Тетя Фейт, присмотри за ней, пожалуйста. Мне надо ненадолго спуститься вниз, а то этот итальянский граф совершенно замучил бедного папу разговорами о сельскохозяйственных субсидиях.

Элизабет закрыла за собой дверь. Держа малышку на руках, Фейт села в кресло. Она догадывалась, что Лиззи заметила слезы, блеснувшие в ее глазах, и тактично поспешила уйти. Фейт не знала, отчего она плачет — то ли от горя, то ли от почти забытого удовольствия держать на руках младенца, но была рада этой небольшой передышке после череды мучительных и изматывающих дней.

Она вытерла глаза рукавом и с восхищением посмотрела на Кристабель: на эти согнутые пальчики с крошечными перламутровыми ноготками, на приподнятую верхнюю губу. Такое миниатюрное совершенство! Взгляд синих глаз встретился с ее взглядом, задержался на мгновение и уплыл в сторону. Фейт все еще иногда мечтала о том, чтобы родить собственного ребенка. Как бы безжалостно она ни подавляла в себе это желание, время от времени оно прорывалось на поверхность.

Дверь открылась, и вошел Оливер.

— Я принес еще одну шаль. Боюсь, как бы она не замерзла.

Фейт потрогала щечку Элизабет тыльной стороной ладони.

— Я думаю, все в порядке, Оливер.

— Все равно, лучше ее укрыть. Лиззи сказала, что она чихает. Вдруг она простудилась? — Он с тревогой склонился к дочери, взял ее на руки и поднес к окну. — Мне кажется, у нее лицо покраснело. Видите, Фейт?

— С ней все в порядке, Оливер, честное слово. — И чтобы отвлечь его от родительских забот, она спросила: — Ты подумал о моем предложении?

Он улыбнулся.

— Вообще-то, дело уже завертелось, поэтому я надеюсь, вы не передумаете.

«В нем каким-то необъяснимым образом сосуществуют ранимость и практичность, щедрость и прижимистость», — подумала Фейт. Впрочем, чему здесь удивляться, если вспомнить, что он сын Гая и Элеоноры. Опасения Фейт, что брак Оливера и Элизабет окажется неудачным, несколько развеялись. Конечно, судить еще рано, но, по-видимому, амбиции Оливера и идеализм Лиззи — качества, которые в другой ситуации сочетались плохо, — отлично уживались в вопросе сохранения усадьбы Комптон-Деверол и заботе о дочери. К тому же молодых супругов явно влекло друг к другу.

— Я поручил это дело юристу. Он обещал подготовить все бумаги как можно быстрее. — Оливер внимательно посмотрел на Фейт. — Вы точно согласны? Не передумали? Такие перемены…

— Я не передумала, Оливер, — твердо сказала она. — Время от времени бывает полезно встряхнуться, не правда ли?

— Да, — горячо подтвердил он. — Конечно, да. — Он запечатлел поцелуй на лбу Кристабель и сказал: — Чуть не забыл. Я получил письмо от папы. То есть не письмо, а телеграмму. Она пришла как раз перед нашим отъездом из Комптон-Деверола. — Держа малышку на согнутой руке, Оливер начал рыться в кармане. — Там было сообщение для вас.

Сердце Фейт забилось чуть быстрее.

— Для меня? Ты не ошибся?

Он извлек из кармана носовой платок, пустышку, ручку, розовый вязаный чепчик. «Как фокусник», — с нетерпением подумала Фейт.

— Вообще-то, мы пытались сообщить папе о Ральфе — они ведь, кажется, были хорошо знакомы, — но папа заболел, и, видимо, телеграмма не дошла до него.

— Твой отец болен? — спросила Фейт.

На этот раз голос мог выдать ее, но Оливер, похоже, ничего не заметил. «Когда ты молод, — вспомнила она, — весь мир вращается вокруг твоих собственных забот».

— Судя по всему, ничего особенно страшного, — сказал Оливер. — Нашел! — победно воскликнул он, вынимая листок бумаги. — Вот она. Немного помялась. Я прочитаю ее вам, Фейт, хорошо?

— Такси, Дэвид. Вызови, пожалуйста, такси, — сказала Николь.

Было четыре часа дня, и ноги почти не держали ее.

— Хочешь, я отвезу их на станцию, всех по очереди?

Она покачала головой.

— Ты нужен мне здесь.

Дэвид озабоченно посмотрел на нее.

— У тебя усталый вид. Чем мне тебе помочь?

Николь заставила себя улыбнуться.

— Просто организуй их отъезд, пожалуйста. Я и забыла, как они утомляют.

Через полчаса все Квартиранты были отправлены из Херонсмида. Элизабет и Оливер удалились наверх — чтобы отдохнуть, как сказал Оливер, но Николь сомневалась в этом, а Фейт заснула на диване в гостиной, чему Николь была очень рада, поскольку знала, что сестра почти не спала в последние дни.

Дэвиду и Николь ничего не оставалось, как заняться уборкой на кухне.

— Я буду мыть посуду, — сказал Дэвид, снимая черный пиджак и вешая его на спинку стула. — А ты будешь говорить со мной. — Он похлопал по сиденью стоящего у плиты кресла.

— Ты, как всегда, командуешь. — Николь опустилась в кресло.

Дэвид хмыкнул и открыл кран.

— Какие у тебя планы, Николь? — спросил он некоторое время спустя.

— Планы? — Она покачала головой. — Понятия не имею. Ты же знаешь, я никогда ничего не планирую.

Наступило молчание, потом она медленно проговорила:

— Сказать по правде, Дэвид, я не знаю, что буду делать. Надо навести здесь порядок, но мы с Фейт уже сделали большую часть работы.

— Что будет с коттеджем?

— Тетя Айрис собирается продать его. Странно, что Херонсмид будет принадлежать чужим людям. — Она снова помолчала, глядя на силуэт Дэвида на фоне окна. — Дело в том, что я не в состоянии представить, что будет завтра. Я имею в виду — после похорон. Это похоже на конец. Огромную жирную точку.

Дэвид поставил в сушилку последнюю тарелку, вытер руки посудным полотенцем и присел на подлокотник кресла рядом с Николь. Она расплакалась, уткнувшись ему в рубашку, — в первый раз после того, как получила от Фейт сообщение о смерти отца.

— Боюсь, мне снова придется проявить властность, — сказал Дэвид. — Я хочу сказать, Николь, что тебе надо поехать со мной в Комптон-Деверол.

Она высморкалась и подняла голову.

— Ты имеешь в виду, в отпуск?

— Если хочешь. Или… — Он на мгновение закрыл глаза. — Николь, за все те годы, что прошли с тех пор, как ты оставила меня, я ни разу не просил тебя вернуться. Ни когда ты ушла во время войны. Ни когда переехала в Америку, ни потом, когда ты жила во Франции… Я ведь не просил тебя вернуться?

Она покачала головой.