— Да, — твердо сказал Макс. — Это его любимая комната. Тебя беспокоит, что он может слышать наш разговор?

— Что ты имеешь в виду? — требовательно спросил Гарри.

— Ровным счетом ничего, — пожал плечами Макс.

«Кое-что все-таки имеется в виду», — мысленно отметил я.

— Продолжай.

Гарри, обнажив в фальшивой улыбке зубы, продолжил:

— Сейчас тысяча девятьсот восьмидесятый, мой мальчик. Лас-Вегас. Озеро Тахо. Гора Рино. Театры в таких местах, где была настоящая глушь в те времена, когда ты начинал выступать. Телевидение. Кабельное тоже. Оплата за съемку. Видеокассеты.

Макс окаменел при этих словах, но Гарри, чувствуя силу своих доводов, наседал.

— Она видит, что происходит, Макс, — продолжал он. — Позволь ей помочь тебе.

Он по-прежнему прекрасно владел собой, это было очевидно.

— Это особенно необходимо теперь, когда… ну, когда твое здоровье пошатнулось.

Я был совершенно уверен, что он хотел сказать «когда ты так болен», но ему не хватило смелости.

Но даже при таком варианте на щеках Макса заходили желваки.

— Извини, мне не следовало этого говорить, — пошел на попятную Гарри.

— Но ты сказал.

Лицо Гарри опять ожесточилось.

— Да, сказал. И не отступаю. — Было слышно, как он скрипнул зубами. — Разве это не правда, черт подери?

Макс ничего не ответил. Не мигая смотрел он на своего агента, и Гарри испугался.

— Хорошо, извини меня, пожалуйста. Перейдем к делу?

Он перелистнул первую страницу контракта.

— Считай, что тебе повезло. Поступила заявка из казино. Учитывая обстоятельства… — Тоном он подчеркнул сказанные слова.

— Балтимор? — спросил Макс.

Жестом Гарри словно сказал: «Что же еще?»

«Боже мой, — подумал я, — как же далеко зашло дело?»

— Слухи быстро разлетаются, — кивнул Макс.

— Особенно по телефонным проводам, — подтвердил Гарри и перелистал еще несколько страниц. — Цифры указаны на странице шесть. И, могу добавить, будут еще доллары кроме тех, с которыми они готовы расстаться.

Макс изучающе смотрел на него.

Гарри собирался продолжать, когда вдруг услышал какой-то тихий звук (который услышал и я) и оглянулся.

— Что это? — пробормотал он.

Макс опять приложил ковшик ладони к правому уху:

— Извини, не расслышал?

— Я слы-шу ка-кой-то шум, — почти по слогам произнес Гарри.

Макс неопределенно отмахнулся.

— Я ничего не слыхал.

Если он действительно ничего не слыхал, он определенно глохнет, ибо я слышал этот звук совершенно отчетливо.

Гарри раздраженно кивнул.

— Ладно, не обращай внимания. — И снова перевел взгляд на листы контракта. — Это не так важно. Ты на шестой странице?

— На шестой.

— Видишь условия контракта? — спросил Гарри. — Десять недель, Два выступления за вечер. Семнадцать пятьдесят за каждое. Условия понятны?

Макс продолжал хранить молчание, но я видел, как напрягся Гарри. Макс всегда умел действовать ему на нервы — ледяной взгляд серо-голубых глаз, властные манеры. Каков отец, таков и сын.

— Ты согласен на эти условия? — Гарри произносил слова подчеркнуто резко, сильно артикулируя.

Но так как Макс все еще не отвечал, Гарри стал быстро и отрывисто продолжать:

— На афишах — вместе с Кассандрой. Твое требование насчет того, чтобы на сцене отсутствовала нагота, не пройдет. Я о том, чтоб артистка была обнажена по крайней мере до пояса. Не Кассандра, разумеется. — Он небрежно усмехнулся.

Они, не отрываясь, глядели друг на друга, и я, признаться, как и Гарри, не понимал своего сына. О чем он думает? Его лицо казалось высеченным из гранита, ни одна черточка не дрогнула.

— Ну как? — спросил Гарри.

И будто отвечая на его слова, опять послышался тот же самый звук. Теперь он был гораздо сильнее и отчетливее. Это был смешок. И исходил он из… глобуса.

Гарри нахмурился.

— Теперь я не сомневаюсь, что ты слышишь это тоже. И знаю, что ты это подстроил.

Улыбка, мелькнувшая на губах Макса, была еще более неуловимой, чем улыбка на портрете Моны Лизы.

Гарри вскочил на ноги и направился к глобусу. Макс тоже поднялся и лениво пошел следом.

— Всего лишь новый фокус. Я еще не подготовил его к демонстрации.

— Тебе не следовало бы экспериментировать на мне, — с деланой улыбкой произнес Гарри.

— Тебе он может не понравиться, — предупредил Макс.

— Я все-таки поинтересуюсь, в чем там дело.

Оказавшись прямо перед глобусом, он стал пристально его рассматривать, ища что-нибудь новое в его механическом устройстве. Пробежался пальцами по закругленной поверхности. Резко дернул обе половины шара так, что наружная оболочка распалась на две части, которые свернулись и упали вниз, обнажив стеклянную сферу. Я удивился — в той мере, в какой это было мне доступно.

Гарри почти отпрыгнул в сторону; он был так испуган увиденным зрелищем, что не смог удержать крика, сорвавшегося с его губ. Внутри стеклянной сферы глобуса покоилась человеческая голова.

Его собственная.

Гарри, затаив дыхание, рассматривал голову. Со всей очевидностью было ясно, что она принадлежала ему, и никому другому. И выглядела она в высшей степени реально. Глаза были закрыты.

— Господи Иисусе, — выдавил он из себя и наклонился, чтоб рассмотреть ее получше.

Размер головы превышал натуральную величину, я видел это. Но тем не менее она выглядела точной копией оригинала.

«Когда Макс сделал это? — задал я себе вопрос. — Должно быть, ночью, когда я спал. Когда все в доме спали».

— Какого же дьявола?.. — пробормотал Гарри и снова отступил на шаг, при этом вздрогнув и пожав плечами.

В этот момент глаза головы медленно раскрылись и уставились на него.

— Б-б-боже, — опешил он.

Но тут довольная ухмылка появилась на его лице, и он обернулся к Максу.

— Какой же ты сукин сын, — в полном восторге выдохнул Гарри. — Ну не хитрущий ли ты сукин сын!

— Тебе она понравилась?

— Понравилась? — Гарри прямо-таки взорвался от восторга и снова скосил на голову глаза. — Только не пойму, как ты эту штуку устроил?

— Лазерная технология, голографическое воспроизведение объекта. Модель прошла через запоминающее устройство, — коротко объяснил Макс.

Новый брошенный искоса взгляд Гарри был адресован Максу.

— А-а, понятно, — кинул он.

Гарри не сводил глаз с головы, и теперь она так же в упор смотрела на него. (Два Гарри Кендала в одной комнате — типичный пример порочной роскоши.)

— Трехмерное кино, так? — последовал вопрос.

Макс подавил улыбку.

— Не совсем. Чуть посложнее, — отозвался он.

Я почувствовал гордость за сына. Он ввел новейшие технологии в древнее искусство магии. Благослови, Господь, его душу.

— Эта модель управляется?.. — вопросительным тоном продолжал Гарри.

Вместо ответа Макс достал из левого кармана смокинга миниатюрный пульт и подбросил его вверх. Гарри просиял.

— Ну что за сукин ты сын! — восхищенно повторил он.

И прикоснулся к стеклянной сфере глобуса.

— Вот об этом самом я и толковал тебе. Это и есть нынешний день на сцене.

— Это точно.

Слова Макса имели совершенно не то значение, которое воспринял Гарри, и в тот же день мы получили подтверждение этому. Но сейчас агент сына просто лучился энтузиазмом.

— Публика обалдеет от восторга, дружище! Вот это дело! Да весь Лас-Вегас…

— Забудь, Гарри, — прервала его излияния голова. — Лас-Вегас отменяется. О нем тебя тут никто не спрашивал.

Гарри и я остолбенели от удивления (я, как вы догадываетесь, особенно). Мы глаз не могли оторвать от говорящей головы. Гарри расхохотался было, но тут же замолк, осмыслив услышанное.

— Не понял, — сказал он, и в голосе его явственно прозвучала нотка раздражения.

Он глянул на голову, будто ожидая, что разговор продолжит именно она.

— В таком случае позволь мне объяснить, — продолжала голова. — Великий Делакорте был звездой сцены на протяжении двух десятков лет, как был до него звездой его отец. Великий Делакорте с честью продолжил традиции искусства и мастерства. Как и его отца, Великого Делакорте почитали коронованные особы всей Европы. А теперь ты предлагаешь ему забавлять отару безмозглых баранов. Толпу олухов, для которых высшим наслаждением является скармливание монеток автомату. И это ты предлагаешь Делакорте, которого весь мир признал Великим, которого уважали, чествовали, которому аплодировал весь мир!