Затем он улыбнулся. У него было маленькое, плоское и невыразительное лицо. Глаза его были окружены сетью морщинок и находились в беспрерывном движении, оглядывая меня с головы до пят, но чаще всего задерживаясь на моем лице.

— Арбуз на девяносто два процента состоит из воды, — сообщил он. — Этим и определяется его размер: количеством воды, которую он впитывает в период роста. Количество семян внутри него никак не связано с размером. Однако людям бесполезно это втолковывать. Они попросту не желают слушать. Так уж здесь принято.

При этих словах он мне подмигнул.

— О'кей, — сказал я, чтобы хоть что-нибудь сказать.

Я подумал, что в данной ситуации самым благоразумным будет во всем с ним соглашаться. Завлеченный незнакомцем в пустое и темное помещение, я начал испытывать страх и неуверенность. Лучше бы я остался на улице. Я чувствовал себя куда спокойнее в толпе чокнутых граждан, нежели находясь с одним из этих чокнутых с глазу на глаз.

— Послушайте, — сказал я, — мне надо идти. Они там меня ждут. Я не знаю, кто вы такой и что вам от меня нужно, но они там уже начали церемонию…

— Возьмем, к примеру, этот магазин, — продолжил он, игнорируя мои слова. — Это мой магазин. Он называется «Мелочи от Роберта» — читали вывеску над входом? Магазин существует на этом самом месте вот уже лет шестьдесят, то есть он лет на пятнадцать старше меня. Его открыл человек по имени Эдди Роберте; меня же зовут Роберт Оуэне. Мы с ним совершенно разные люди, не состоим даже в дальнем родстве. Но название осталось прежним, лишь одна буква выпала. Понимаете? — Он покачал головой. — Кое-кто из нынешней молодежи уверен, что магазин всегда принадлежал мне, и вы не сможете их переубедить. Это все равно что пытаться убедить ребенка в том, что арбуз — это овощ.

— Арбуз не овощ, — сказал я. — Это фрукт.

— Вот видите? — сказал он. — Я уже больше и не пытаюсь.

Он засмеялся, склонив набок голову и пристально глядя мне в лицо.

— Полагаю, мне известно, кто ваш отец, — сказал он.

— Мой отец?!

— Полагаю, мне это известно.

— Ну так кто же? Скажите. Он… он еще жив?

— Жив, — сказал он. — Вполне. По крайней мере, насколько я могу судить. Видишь ли, я полагаю, что я и есть твой отец, Томас. — Лысый человечек внезапно перешел на таинственный шепот. — Да, я думаю, что это так. Меня давно мучил этот вопрос. Ты ведь знаешь, для зачатия достаточно всего одного раза. И у нас с Люси один раз это было. По-настоящему, можешь мне поверить. Но я не знал наверняка; и никто не знал этого, кроме нее самой. Но когда я увидел тебя сегодня утром, я подумал: «А ведь он, может статься, мой сын».

— Может статься? — сказал я. — То есть это только ваша догадка?

— Дело в твоей хромоте, — сказал он.

— Вы что, тоже хромаете?

— Нет. Я не хромаю. Но мой отец был хромой от рождения. Мой дед опять же не хромал, зато хромал мой прадед. Улавливаешь? В нашем роду хромота передается через поколение. В моем поколении ее не было, но она должна быть в твоем. Все сходится.

— Но между нами как будто нет…

— Ни малейшего сходства, — завершил он мою фразу. — Согласен. Но так бывает часто. Наследственность сложная штука и передается по-разному. Мы постепенно изменяемся. Если бы не это, мы до сих пор были бы обезьянами, живущими на деревьях, разве не так?

— Возможно, — сказал я.

— Тогда в чем проблема? Неужели ты не обнимешь своего старика-отца?

Он раскрыл объятия и обхватил меня на уровне пояса. Его макушка едва доставала мне до груди. Я почувствовал себя обязанным также приобнять новоявленного родителя.

— Сегодня великий день, — сказал он, отодвигаясь и снова меня оглядывая. — Великий день для меня и для тебя, великий день для всего города. Я горжусь тобой, сынок. Горжусь тем, что у тебя хватило духу вернуться и дать старт фестивалю. Это вытащит нас из дерьма, в котором мы просидели столько лет. Мне очень приятно быть твоим отцом. Если, конечно, я в самом деле твой отец, а я в этом почти уверен. Меня убеждает твоя хромота. И еще твоя сила духа. Мы оба — сильные духом люди. У тебя хватило духу приехать, а у меня хватит духу прямо сейчас выйти наружу и объявить всему городу, что я твой отец, а ты мой сын. Я могу это сделать. Но я не стану этого делать, во всяком случае вот так, при всех. У меня есть семья, Томас. Жена и дочь. Все, что произошло между мной и твоей матерью, — это дело далекого прошлого. Я не могу открыто признать тебя своим ребенком, не разрушив при этом все, что я имею. Надеюсь, ты меня понимаешь. Поэтому пусть все сказанное здесь останется между нами. Мы с тобой унесем эту тайну в могилу — каждый в свою. Ты меня слушаешь?

— Слушаю, — сказал я, — конечно.

— Да, мой сын — парень что надо! — Он с чувством хлопнул меня по плечу. — А теперь иди покажись народу. Порадуй отца.

Он не был моим отцом. В этом я нисколько не сомневался. Я знал, что при встрече со своим отцом — настоящим отцом — я сразу это почувствую. Что-то внутри меня, какой-нибудь доселе не задействованный орган, наверняка подаст сигнал, или же я угадаю его присутствие шестым чувством, на клеточном уровне. Ничего подобного не произошло в мелочной лавке. Роберт Оуэнс был просто чужим человеком, который, по его словам, когда-то занимался сексом с Люси Райдер, что я автоматически отнес к категории «избыточной информации». Размышляя таким образом, я вышел на улицу, где, как с невидимой стеной, столкнулся с ярким, режущим глаза светом и тяжелым, раскаленным воздухом. Еще не было и десяти утра, но солнце пекло с полуденной силой. Когда я дошел до перекрестка, всего в полуквартале от магазина, мои рубашка, брюки и даже носки промокли от пота.

К этому времени здесь собралось человек пятьдесят. Около дюжины зрителей — многие из них попивали кофе — расположились вокруг приставной лестницы, на верхних ступеньках которой стоял человек, прикреплявший веревкой один конец транспаранта к фонарному столбу. Прочие мелкими группами стояли вдоль тротуара.

— Леди и джентльмены, прошу внимания!

Это был Карлтон Снайпс, который взгромоздился на решетчатый ящик из-под молочных бутылок, установленный посреди улицы. На нем была белая рубашка с короткими рукавами, под мышками потемневшая от пота, и серые брюки; галстук он не надел. И без того чрезмерно — чтоб не сказать карикатурно — интеллектуальный, он казался еще интеллектуальнее, стоя на ящике и глядя на всех сверху вниз.

— Сегодня знаменательный день для всего Эшленда! — провозгласил он. — День, которого мы все ждали на протяжении долгих и трудных лет. Друзья мои, сегодня я поднялся на этот деревянный постамент, чтобы сообщить вам великую новость: время ожидания закончилось! Предначертанное сбылось. Эшленд возвращается к прежней жизни! Что этому причиной, спросите вы? А причиной этому один молодой человек. Молодой человек, который — возможно, сам того не сознавая — способен вернуть Эшленду его былое процветание, сделать наше славное прошлое нашим сегодняшним днем. Леди и джентльмены, позвольте продемонстрировать вам живую связь между тем, чем мы некогда были, и тем, чем мы собираемся стать в скором будущем. Откроем двери наших домов и наши сердца сыну Эшленда и сыну известной вам Люси Райдер — Томасу Райдеру!

Горожане разразились аплодисментами, криками и одобрительным свистом. Снайпс узрел меня с ящика-постамента и подозвал к себе взмахом руки. Когда я приблизился, он шагнул вниз, уступая мне свое место. Я поднялся на ящик, оглядел собравшихся и помахал им рукой — я просто не знал, как еще поступить в данной ситуации. Они мне зааплодировали, и в тот же миг над толпой раскрылся доселе свернутый транспарант. Радостный шум усилился, происходящее начало напоминать цирковое представление: пара за парой пускались в пляс, все быстрее кружась под транспарантом и с каждым кругом задирая головы, чтобы прочесть надпись, гласившую: