Отныне Кошкодавов и Пузявич держались с лордом Стьюпидом немножко свысока.

— Я думаю, князь, — обращался Кошкодавов к Пузявичу — что мы, как представители владетельной марсианской аристократии, должны дать понять этой выскочке Стьюпиду, с кем он имеет дело!

— Да, герцог, но… эта выскочка делает большие дела, и мы почти в полной от него зависимости!

— Жаль, что нельзя заключить сепаратного условия с марсианами. На первых порах недопустимы никакие бестактности. Мы можем, выражаясь вульгарно, остаться на бобах!

— Что значит: выражаясь вульгарно? Вы как будто избегаете широких русских образных и колоритных выражений, герцог. По-моему, ничего не может так очаровательно звучать на этих берегах, как крепкая, ядрёная, русская речь. «Вни-из по матушке, по Волге-е!..» — во всё горло завопил Пузявич.

— Вы страшный весельчак, князь! — утомлённо улыбаясь, протянул Кошкодавов. — В вас много бодрости для будущих работ.

— Да! Эти работы!.. Сколько сил надо отдать на служение будущему правопорядку! Вы знаете, князь, я готовлю императору всеподданнейшую записку.

— Что это ты там затеваешь, Казимир? — внезапно срываясь с тона и с некоторой ревностью в голосе сказал Кошкодавов.

— Великолепное мероприятие! Вообрази, Варсонофий, за нами могут потянуться всякие неблагонамеренные элементы… Надо устроить контроль, взаимную поруку и так далее. В общем развить… э-э… профилактический метод! Многим абсолютно воспретить въезд.

— Гениально! Между нами: мне страшно не нравится этот Ковбоев… Кажется, он — бывший эс-эр!..

— Вообще у него какое-то… левое выражение на физиономии. Мрачный такой, сущий бомбист!

— А как ты думаешь насчёт марсиан?

— По-моему, это страшно покладистые парни. Мы непременно заведём теснейшие отношения, — учредим смешанные школы.

— Изумительно! Марсиане заговорят прежде всего на богатом образном русском языке!

— Будут писать на русском языке!! И не телеграфными чёрточками, а чин-чином: с твёрдым знаком и с буквой ять!

— О, да, Варсонофий! С твёрдым знаком и с буквой ять! — роняя на песок слезу умиления, воскликнул Пузявич.

Луиджи Фамли-Дука. Как часто, как часто этот талантливый изобретатель оставался в тени и забвении! Не он ли выполнил всю чёрную работу, не он ли автор изумительных иллюзий?

Настало время и ему действовать решительно. В своей пилотской кабине он никем и ничем не стеснён, поэтому у него есть возможность распечатать и просмотреть письмо Генри Пильмса, адресованное в Нью-Орлеан мистеру Пайку. Чем более Луиджи углублялся в чтение, тем резче залегала на его переносице гневная складка…

Луиджи берётся за рулевое колесо, он уже намеревается повернуть обратно, но передумывает, и это и ещё другое обстоятельство останавливает его намерение. Луиджи смотрит сквозь толстое стекло, вделанное в пол кабины…

…Капитан Ллерингтон 4 секунды назад получил извещение о замеченном на горизонте аэроплане.

Через пять секунд капитан Ллерингтон уже знал содержание секретного пакета.

Оно гласило:

«На берег — десант. По аэроплану — огонь».

Громовой голос капитана осаживает ход миноносца, срывает чехлы с зенитных пушек, команда прицела, первые два выстрела холостые, как чудно сработалась команда миноносца и орудийная прислуга. На миноносце «Т98» живут на секунды. В промежутках между двумя выстрелами капитан Ллерингтон успевает подумать — какую пользу он приносит своей нации, встретив таинственного врага.

Джошуа и мистер Пайк выскакивают на палубу и видят, как аэроплан делает поворот назад, затем снова меняет направление.

Но это был не страх инженера Дука. Он просто раздумал возвращаться на остров требовать отчёта от Генри по поводу его письма. И вот, поворачиваясь-то, он и заметил два клубочка разрывов холостых предупредительных ракет. Луиджи знает, что незачем отвлекать внимание находящихся в главной кабине — тут дела достаточно и на одного, и действительно, в поле зрения бинокля капитана Ллерингтона проскальзывает какой-то предмет, отлипший от корпуса аэроплана. Капитан Ллерингтон кривит рот командой, но уже поздно, уже так поздно!

Бомба, внезапная и для капитана и для повествователя, падает на нос миноносца. Клочья железа путаются с клочьями письма, так равнодушно и спокойно действует инженер Луиджи Фамли-Дука, человек, у которого нет отечества, человек, у которого нет цели.

Берегитесь: Генри Пильм — человек, объявленный вне романа!

— Кудри! Славный мой Кудри!

Ирена висит на шее у толстого Самуила.

— Деточка моя! Директор мой хороший!

Старик доволен. Ирена возвратилась — и это всё. Он тщательно протирает очки и устремляет ласковый взор на Ирену.

— Ну, как, — улыбается он, — на «Марсе»?

— Ха-ха-ха, — залилась она, — как по нотам. Эти идиоты действительно твёрдо уверены, что они были на Марсе. Хорошо, что мы высадили Каммариона, он бы всю музыку мог испортить!

— Да, кстати, он теперь — академик!

— Ха-ха-ха!.. Вот что значит влияние прессы!

— Между нами: его, говорят, поколачивает жена за вашу кофточку!

— Ха-ха-ха!.. Что ещё нового?

— Да что у нас! Вот Юз уехал в Европу собирать денежки, а так, вообще, шум только из-за выборов президента — ждут Куллиджа.

— Неинтересно…

— Ну, а вы что расскажете?

— Вот, по порядку! Было решено вылететь в среду, это по нашему счёту, там мы, на «Марсе», считали как-то по-особенному. В общем фантазировали как пифии. Остаться решили О'Пакки, как представитель от Марса, Генри — переводчик.

— Вот о них расскажите что-нибудь.

— Пакки что-то загрустил, у него страшно подавленный вид… Чудаки, эти ирландцы! Вот Генри… Тут совсем весело, Кудри!

— Что? Подрался с Ковбоевым?..

— Хуже. Сделал мне предложение. Дышал на меня всяко. Потом ходил только с русскими.

— Что значит: потом?

— Что значит? Отказала.

— Чем же он не угодил? — лукаво спрашивает Кудри.

— Да как сказать… Красив? Да! Молод? Да!.. Всё на месте… Он, Кудри, буржуй…

— Буржуй?!!

— Вот именно! Слова имеют побочные понятия, не только тесный смысл… Так вот, Генри, я полагаю, буржуй. Но довольно о нём.

Кудри нейтрально пожал плечами.

— Лорда оставили, князя Межпланетского — оставили…

— Кто это — князь Межпланетский?

— Ха-ха-ха! Да тот русский, толстяк — Пузявич. Они оба получили по титулу; другой — герцог Марсианский. И цепи на шеи!.. Очень забавно выглядят!

— Где же другой?

— Прилетел с нами. На острове осталось только четверо… Этот герцог уже выехал в Нью-Йорк. У него страшно озабоченный вид! Да! У нас там нашлись новые компаньоны.

Подробный рассказ о французах.

— Я, как видите, всё замечательно уладила.

Ирена кокетливо взглянула на Кудри.

— На этот раз для приличия мы опустились в Мексике. Сначала нас хотели расстрелять, потом конфисковать аппарат, кончили тем, что отвезли к президенту. Очень воинственный субъект. К американцам благоволит, сдал концессии на днях и очень доволен. Обед подали замечательный. Дука улетел обратно на остров… Ковбоев остался с исполняющими обязанности марсиан в гостях у Мексиканской республики, русский герцог уехал и я тоже с ближайшим пароходом — сюда.

Ирена находит необходимым ещё раз обнять Кудри.

— Кстати, Дука! Он был чем-то раздосадован. Отговорился тем, что Генри дал ему письмо для Хоммсворда, а он его затерял.

— Ну что там, пустяки.

— Конечно! Приветы какие-нибудь — на словах просил — вот и ладно. Как вообще Реджи?

— Цветёт, молодеет; он сегодня вечером вернётся из Вашингтона. У него не то дядя умер, не то его выбрали в сенаторы, в общем что-то страшно весёлое…