Каммарион вынул из кармана скомканную кофточку и в волнении вытер глаза. В зале тотчас метнулись аплодисменты, и минута напряжения прошла.

Злые языки говорят, что за этот трогательный жест с кофточкой профессору немилосердно влетело от его супруги, женщины фундаментального сложения и каменного характера.

Пильмс хлопает марсианина по плечу и с интересом смотрит на какой-то моторный указатель.

— Ну, как, Луиджи, скоро прилетим на остров?

— Я думаю, Генри, часа через четыре, почти перед заходом солнца.

— Здорово подпоили мы наших спутников, вот уже часа три храпят!

— Пусть спят… на «Марсе» проснутся!

— Мне дьявольски наскучил этот лорд, — заявляет другой «марсианин» Пакки О'Пакки, вдобавок ещё, как ирландец, особенно недружелюбно относящийся к английскому аристократу.

— Ну, что мы будем делать с этими русскими идиотами! — патетически воздевает руки Ковбоев, вращая своими совиными глазами.

— Придётся положиться на фантазию Луиджи, он ведь хозяин-то на Марсе.

— Они наверное сразу пожелают иметь доступ к «правительству» — бог мой, это будет, пожалуй, первый и единственный случай из практики русской эмиграции, когда не удастся добиться внимания правительства.

— Заведём для них телеграфную «переписку» и порадуем согласием на предоставление им участков.

— Да, но им будет очень казаться странным пребывание на островке среди океана.

— Гм! Придётся объяснить такую массу воды каким-нибудь шлюзованием, приливами… Каммариона мы благополучно высадили, быстро же на него подействовало усыпляющее. Очень уж он приналёг перед отлётом на шампанское!..

— Да, что касается этой рыжей обезьяны, так он ничем лишним интересоваться не будет… — заметил О'Пакки, указывая на спящего лорда Стьюпида.

— Он хоть о чём-нибудь расспрашивал?

— Ещё бы! За две минуты до отлёта лорд поинтересовался, есть ли на аппарате уборная.

— Похвальная любознательность! Ха-ха-ха!..

— Генри! — послышался из-за перегородки голос Ирены.

— Иду, иду. — Пильмс поспешно вышел в главную кабину.

Трое мужчин весело переглянулись.

— Мисс Ла-Варрен спрашивает, где мы летим, — просовывает голову в будку управления Генри.

Дука внимательно рассматривает приборы.

— Высота девять километров, две тысячи триста миль от Орлеана… Если упадём, то в Тихий океан!

Голова Генри скрылась.

— Удивительно смело вы сконструировали аппарат, Дука! — удивляется Ковбоев, — и так скоро — три месяца!

— О! — горделиво тянет итальянец — ведь я уже четыре года как ношу в голове эту модель. Я во сне мог себе представить этот аппарат до последнего винта… Конечно, если б не миллион, предоставленный нашим синдикатом, мы бы не успели так скоро устроить!

— Да-а. Но всё-таки хорошо, что эта идея с Марсом пришла Пильмсу в голову не слишком поздно!

— Всё мог испортить Каммарион!

— Как он ворвался в редакцию, ужас! Я думал, с ним будет удар после статьи «Геральда»… Ну, теперь мы доканали эту газетку!

— Сколько, всё ж, это встало? Дикую цифру!

— О, расчётами занят Хоммсворд! Он говорил перед отъездом, что мы более чем удвоили наш капитал!

— Это самое дорогое артистическое выступление, когда-либо бывшее.

— Зам-мечательная авантюра! — восклицает О'Пакки.

Дука посмеивается, ни на минуту не отвлекаясь, однако, от механизмов. Лёгкая дрожь аппарата, его детища, сообщается ему. Какая это была горячка, его постройка! Одна перевозка рабочих!.. Молчание каждого — пять тысяч долларов! Это было безумие, — но дивное безумие — утверждать, что аэроплан с места без всякой выверки полетит так, как надо, — и Дука оказался прав.

Биение мотора — биение его собственного сердца.

Рядом в кабине Генри и Ирена болтают, позабыв, что они висят на высоте девяти километров над океанской бездной…

Тремя захлебнувшимися в храпе глотками дают знать о своём присутствии люди, занятые поисками нового отечества, и человек, мечтающий энергию жирных соверенов растянуть на перелёт в десятки миллионов километров.

Ирена, Генри и Ковбоев устраиваются поудобнее на сиденьях и койках и единогласно притворяются спящими. О'Пакки подымает жалюзи, и в окна кабины забираются догорающие краски заката. Аппарат летит уже совсем низко.

Для О'Пакки опять пришло время исполнять необременительные обязанности марсианина; однако прощай, милая человеческая речь!

Взяв за плечи лорда Стьюпида, О'Пакки начинает бороться с ослабевшими объятиями снотворного средства, которым был угощён лорд. Англичанин медленно пробуждается, делает попытку потянуться, но замечает Ирену (помилуйте — дама!), хотя и спящую, на полужесте обрывает своё намерение.

Оставив лорда стряхивающим со своей рыжей головы последние крошки сна, О'Пакки принимается за Пузявича и Кошкодавова… Пузявич бессмысленно всматривается; на его лице выползает припоминающее выражение.

О'Пакки уже направился к Ковбоеву, как услышал совершенно непонятные ему, даже как жителю земли, а не то что как марсианину:

— Послушьте, мил человек! Кваску нельзя ли у вас попросить! — протянул Кошкодавов.

— Дур-рак! — сочно уронил Пузявич.

Ковбоев чуть не погубил дело и только за счёт громадного напряжения не рассмеялся над словами Кошкодавова.

О'Пакки, повернувшись к русским эмигрантам, сделал любезное лицо, искренно решив, что они беседуют между собой, и начал трясти Ковбоева. Тот не замедлил «проснуться».

Когда был разбужен Пильмс и Ирена, началось перестукивание.

— Вы всю дорогу… — О'Пакки показал, как люди спят, Пильмс постукал, О'Пакки с удовлетворением кивнул… — спали!

— Всю дорогу?!

— Да-да! Это не так много, около десяти часов по-марсиански.

— Как так, ведь на Землю вы летели несколько суток?! — изумляется вдруг Стьюпид.

— Ха-ха! на Земле — несколько суток, а в пути несколько часов, — недоверчиво качает головой Пузявич.

После долгих перестукиваний Генри даёт очень специальный ответ, подкрепляя ссылками на Каммариона. Все удовлетворены.

— Это и лучше… А то такая масса беспокойства в пути, — делает замечание Ирена, бесцеремонно занявшаяся туалетом.

— Где же большой аппарат? — вежливо осведомляется Ковбоев и получил ответ, что аппарат находится в «зоне приёми». Никем это точно не было понято, но также найдено достаточно удовлетворительным.

— Наш путь?

— Реол-Рула, место стоянки аппарата, до приезда делегации.

— Мы летим, кажется, над морем, — заметил, выглянув, Пузявич: — на горизонте какие-то участки почвы.

Дука что-то воскликнул из рулевой будки. О'Пакки постучал.

— Через несколько минут — спуск! Реол-Рула!

Вскоре раздались какие-то завывания, и аэроплан с лёгким вздрагиванием начал готовиться к посадке: опустились червячные полозья, и, похрустев немного по песку, аэроплан остановился…

В ту же минуту Пулю ткнул Годара в бок и сказал, указывая на выходящих аэронавтов:

— О, старина! Я говорил, что это ангар и надо только подождать птичку!

— Нет, это я сказал, что это ангар!

— Ах, Годар, всё это не важно!.. Факт тот, что кто-то прилетел, я насчитал восемь человек.

— Из них одна женщина! — прошептал Годар.

— Тем лучше, что есть женщина!.. Однако, внимание!.. Давай лучше заберёмся подальше в кусты, пока совсем не смеркнется.

— В жизни не видал таких аэропланов, — бормочет Годар, уползая в кустарник вслед за Пулю.