— А теперь как раз пришла пора напомнить? — нехорошим голосом спросил Зиновий.

— Сынок, — вдруг зашумел старый Чеперуха, — не лезь поперед батьки в пекло. Никто тебе не угрожает, мы немножко погорячились, товарищ Дегтярь немножко погорячился, а надо все по-хорошему, как старые соседи. Овсеич, я не хочу подписываться на двадцать пять рублей, я хочу — на пятьдесят.

Товарищ Дегтярь высоко поднял брови:

— Что ты обращаешься ко мне? Орлова — общественный уполномоченный по займу, обращайся к ней.

— Лялечка, — Иона улыбался, как в далекие молодые годы, когда он еще не ухаживал за своей Олей, — покажите пальчиком, где мы здесь с вами распишемся.

— Тьфу! — сплюнула бабушка Оля. — Франц, подбери свой шванц!

Зиновий внимательно наблюдал, как отец подписывается, пересчитывает деньги — рубли, трешницы, пятерки — и кладет по одной бумажке на стол. Когда закончили, старый Чеперуха пожал руку товарищу Дегтярю и опять повторил, что с людьми надо только по-хорошему.

Ладно, сказал Зиновий, поцеловал Гришу и Мишу, остальным кивнул головой, и так хлопнул дверью, что за стеной у Граника загремело, как в жестяной мастерской.

— Иона, — обратился товарищ Дегтярь, когда тень Зиновия мелькнула за окном, — ты мне доказывал, что с людьми надо только по-хорошему. Я прошу тебя повторить эти слова.

— Овсеич, — ответил не сразу старый Чеперуха, — в народе говорят: утро вечера мудренее. Но бывает исключение, подождем до вечера.

Повторилась вчерашняя история: опять провозились целое утро с Чеперухами и прозевали всех остальных, в том числе Ефима Граника, хотя он живет здесь рядом, за стеной. По адресу Граника товарищ Дегтярь сказал: конечно, он слышал весь разговор от начала до конца, следовательно, мог сам зайти и подписаться, однако не зашел. Нет, возразила Ляля, просто Ефим такой человек, что без приглашения никогда не зайдет в чужой дом.

— Орлова, Орлова, — погрозил пальцем товарищ Дегтярь, — ты мне напоминаешь нашу Малую: она тоже всегда готова думать про человека хорошо — так для себя спокойнее.

Поздно вечером к Ионе Овсеичу заглянул старый Чеперуха. Он с порога предупредил, что на пару минут, но засиделся, пока кремлевские куранты не пробили двенадцать. Вспоминали прежние годы, Чеперуха качал головой, в глазах появлялась печаль, потому что жизнь идет-идет, и никто не остановит. До войны, особенно с тридцать девятого года, когда на восемнадцатом партсъезде товарищ Сталин сказал, что социализм окончательно построен и теперь мы начинаем строить коммунизм, каждый мог надеяться, что доживет до коммунизма, но потом напал этот бандит Гитлер, погибли миллионы людей, пришлось восстанавливать и строить все сначала. Теперь Иона Чеперуха тоже рассчитывает еще пожить при коммунизме, но возраст берет свое: сегодня, когда он возвращался с работы трамваем, одному пассажиру сделалось вдруг плохо. Пока растолкали людей, чтобы не было такой давки, человек уже был готов.

— Чеперуха, — товарищ Дегтярь говорил тихо, иногда прижимал руку к сердцу и слегка массировал, — твой пример — это обычный мещанский взгляд на жизнь. Люди умирают — какая новость! Карл Маркс последние десять лет своей жизни тяжело болел мозговыми сосудами, но ни на один день не прекращал работы и умер в своем кресле, когда его на две минуты оставили одного.

— Карл Маркс! — воскликнул Чеперуха. — Такой человек появляется один раз в миллион лет, а мы простые маленькие люди.

— Чеперуха, — товарищ Дегтярь наклонил голову, глаза смотрели в упор, — маленький простой человек иногда готов притвориться еще меньше, лишь бы снять с себя всякую ответственность. Это и есть мещанство.

— Овсеич, — горько скривился Иона, — ты все время стараешься назвать меня разными обидными словами, а я пришел к Дегтярю с открытым сердцем. Вот тебе семьдесят пять рублей на заем, это от моего Зиновия и Катерины.

Иона Овсеич на миг задумался, глаза сощурились, быстро отодвинул деньги назад и сказал:

— Лучше поздно, чем никогда. А деньги отнеси Орловой, она уполномоченная по займу, тебе уже раз объясняли, и только она одна имеет право подписывать.

Иона взял деньги со стола, попрощался, товарищ Дегтярь проводил до дверей, у порога остановился и спросил, но сначала потребовал, чтобы была полная откровенность: эти деньги Иона вынул из своего кармана или действительно передал Зиновий?

— Овсеич, — старый Чеперуха поднес рубли к носу, глубоко втянул в себя воздух, — один умный человек сказал, деньги не пахнут, а ты хочешь доказать наоборот. Адье, спокойной ночи.

Рано утром, как ни хотелось спать после второй смены, Ляля уже была на ногах и звонила Ефиму Гранику. Вместо окна, еще в прошлом году, он прорубил себе дверь, поставил две створки с большими стеклянными филенками, покрасил яркой оранжевой краской и провел электрический звонок-зуммер, как на корабле. Пришлось нажать кнопку несколько раз, прежде чем Ефим открыл, хотя на такой сигнал мертвый поднялся бы с первого разу. Когда зашли в комнату, Ляля осмотрелась по сторонам, указала глазами на пол под кроватью и сказала, что там, наверное, хозяин прячет даму, иначе он бы сразу открыл. Нет, ответил Ефим, он никого не прячет, ему незачем прятать, потому что с того света, где его Соня, плохо видно, что делается на этом свете.

— Я думаю, совсем не видно, — печально вздохнула Ляля. Возможно, сказал Ефим и поинтересовался, с какой целью мадам Орлова наведалась к нему в такую рань, когда еще петухи спят. Ляля объяснила, что она хотела зайти к нему еще вчера и позавчера, но завозилась с подпиской у других соседей.

— С подпиской? — удивился Ефим. — Я уже пять дней тому назад подписался у себя на судоремонтном заводе.

Ляля пожала плечами и улыбнулась:

— Фимочка, на заводе вы работаете восемь часов в день, а остальное время живете здесь. Двадцать четыре минус восемь — шестнадцать.

— Так вы пришли ко мне ни свет ни заря, чтобы учить арифметику? — нахмурился Ефим. — Но я уже чересчур старый для первого класса.

— Как старый? — возмутилась Ляля. — Наш Ефим Граник — старый? Плюньте тому в глаза, кто скажет такое.

— Короче, — перебил Ефим, — если вы пришли, чтобы я два раза подписался на один и тот же займ, можете идти и не тратить даром время.

— Фима, — громким голосом попросила Ляля, — успокойтесь и держите себя в руках. Я могу сию минуту позвать сюда товарища Дегтяря, который заранее предвидел ваше отношение.

Ефим подошел к дверям, раскрыл настежь и показал рукой на двор:

— Уходите.

Ляля стояла неподвижно на одном месте, и Ефим повторил:

— Я вас прошу по-хорошему: уходите.

— Фимочка, — Ляля смотрела грустными глазами, — я не сержусь на вас. Насчет Дегтяря — это была глупая шутка, я сама зайду к вам завтра утром.

— Хорошо, — согласился Ефим, — но имейте в виду, не позже шести, потому что в пять меня уже не будет.

Вечером, в десять — начале одиннадцатого, товарищ Дегтярь вместе с Орловой и Степой Хомицким зашли на чашку чая к Ефиму, бутылку молдавского вина принесли с собой. Хозяин наотрез отказался от вина, потому что у него разыгралась печень, а чай, если гости не имеют у себя дома, можно поставить.

— У него разыгралась печень, — пошутил товарищ Дегтярь, — так мы должны страдать!

Ефим поставил чайник на электроплитку. Иона Овсеич поинтересовался, как он расплачивается за свет с Чеперухами, поскольку счетчик общий, а Катерина такая, что у другого легче вырвать зуб мудрости, чем у нее копейку. Ефим ответил, что имеет дело исключительно с Зиновием, который отдаст скорее свой рубль, чем захватит чужой, а какие отношения у мужа с женой — это их личное дело.

— Граник, — шутливо погрозил пальцем товарищ Дегтярь, — что-то у тебя сегодня воинственное настроение.

Хозяин присел к столу, несколько секунд молча наблюдали, как раскаляется докрасна спираль электроплитки; товарищ Дегтярь сказал, что так в богатых домах Одессы старые барыни когда-то сидели у камина и завороженно глядели на пылающие угли. Ученые объясняют это как атавизм, то есть возврат к первобытно-общинному строю, когда люди только научились добывать огонь, садились в кружок возле костра и спасались от лютой стужи. Однако, перебил сам себя гость, нам от их каминов и костров ни холодно, ни жарко, поскольку своих дел по горло.