После обеда пару часов присматривала Дина Варгафтик, на следующий день с утра пришлось Клаве Ивановне, поскольку все женщины были на смене. До конца недели по очереди заходили опять Аня Котляр, Дина Варгафтик, Тося Хомицкая и Оля Чеперуха, а Гизелла Ланда два раза забирала Зиночку к себе домой и давала уроки по музыке.

Чтобы не допустить путаницы, на будущую неделю составили строгий график, но уже в понедельник утром, когда была очередь Оли Чеперухи, дежурство сорвалось по непредвиденным обстоятельствам: как раз в это время у Кати начались схватки, и надо было срочно отвезти в роддом.

Во второй половине дня Тося смогла уделить минут двадцать, не больше, Зиночка осталась без присмотра, убежала на улицу, и старуха чуть не умерла от страха, пока Марина не вернулась со службы и сама не пошла искать.

В пятницу картина опять повторилась, свекровь потребовала, чтобы Марина пожаловалась Дегтярю, который у них главный, а если не примет меры, пусть на самого Дегтяря жалобу напишет.

— Мама, — сказала Марина, — ну чего бы я молола чепуху: не знаете — помолчите. Люди за голое спасибо делают.

На третью неделю от графика осталась одна бумажка, Марина поставила в известность Клаву Ивановну, а та, вместо того, чтобы отнестись с сочувствием и принять меры, вспомнила, как росли дети в первые годы Советской власти, когда родители целый день проводили на фабрике. Марина разозлилась: у матери дитя гоняет, как беспризорное, по улице, а Малая разводит ей болтологию!

— Закрой свой грязный рот! — приказала Клава Ивановна.

— А вот и не закрою! — ответила Марина и опять повторила: хватит разводить болтологию и махать перед носом красными флажками.

Иона Овсеич, когда узнал, что график сорван, а все мероприятие поставлено под угрозу, осудил в первую очередь мадам Малую, которая не нашла ничего умнее, чем сравнивать Советскую власть сегодня, когда мы имеем конкретную программу строительства коммунизма, и тридцать лет назад.

По предложению товарища Дегтяря, актив решил заслушать отчет женсовета о проделанной работе, особо о помощи семье офицера Советской Армии майора Бирюка.

Как и можно было предвидеть заранее, председатель женсовета товарищ Котляр не проанализировала причины срыва, не наметила и даже не продумала мер по его ликвидации. Жалкие потуги объяснений, которые она пыталась выставить — мол, женщины чересчур заняты на производстве и по домашнему хозяйству, — могли бы иметь маломальский резон, если бы речь шла об одной отдельно взятой женщине, а не о коллективе в целом, работоспособном и здоровом. Заслушав отчет женсовета, актив постановил: строго предупредить товарища Котляр и потребовать коренной перестройки всей работы, а товарища Малую обязать оказывать необходимое содействие и, одновременно, усилить контроль и проверку исполнения.

Марина Бирюк просила уточнить, в чем должно состоять необходимое содействие от Малой, поскольку та лишь крутит одним местом, как невеста на смотринах, а дела нет ни на грош.

Клава Ивановна возмутилась: что здесь происходит, почему никто не заткнет рот этой женщине, которая вообще без году неделя живет в нашем доме!

— А вы не кричите, не испугались, — грубо ответила Марина. — Можете помочь — помогайте, а не можете — так сидите у себя в хате и молчите в тряпочку.

Дворничка Феня Лебедева качала головой и цыкала на Бирючку, чтобы придержала свой язык, Иона Овсеич наблюдал молча, как будто изучает, и чем больше люди выскажутся, тем лучше.

— Товарищи, — Ляля Орлова подняла руку и получила разрешение, — мне тяжело и больно слушать, какой тон гражданка Бирюк позволяет себе с нашей Клавой Ивановной. В конце концов, ей никто не обязан и сколько бы ни сделали, пусть скажет спасибо.

— Нет, уважаемая Орлова! — наконец сказал свое слово товарищ Дегтярь, — Нет! Коль скоро мы приняли решение, надо выполнять со всей ответственностью по законам нашей морали, и здесь жена майора Бирюк, которая желает приносить пользу непосредственно на производстве, а не сидеть дома, права по всем статьям, и товарищу Малой нет никакого резона играть с ней в прятки. А сколько лет семья Бирюк живет в нашем доме, это не имеет значения, ибо никто не давал нам права ни прямо, ни косвенно, под разным соусом, вводить ценз оседлости.

После актива у товарища Дегтяря был особый разговор с Малой, которая уже вторично за последние несколько дней держит себя так, как будто вокруг безвоздушное пространство и фактор времени не играет роли.

— Дегтярь, — голос у Клавы Ивановны дрожал от обиды и гнева, — я тебя не узнаю. Ты ведешь сильно хитрую политику, и люди могут не понять: они привыкли за всю свою жизнь, что черное — это черное, белое — это белое.

Иона Овсеич улыбнулся, улыбка была с перчиком, и привел известный факт из физики: когда круг, в котором много разных красок, сильно быстро крутят, получается один белый цвет, и увидеть простым глазом каждый цвет отдельно уже невозможно.

— Что ты хочешь этим сказать? — дернулась Клава Ивановна.

— Я хочу этим сказать, товарищ Малая, что на практике, когда жизнь с каждым днем идет все быстрее, нужен очень опытный глаз, чтобы правильно различать цвета и краски.

Значит, сказала Клава Ивановна, отсюда один вывод: Малая уже слишком старая, и в глазах у нее куриная слепота.

— Не перегибай, Малая, — рассердился Иона Овсеич, — а старайся немножко перестроиться, ибо можно отстать, а отсталых бьют. У людей каждый день должна быть перед глазами главная перспектива: они строят коммунизм, и не завтра, а сегодня, сейчас, сию минуту надо внедрять коммунизм в быт, ибо процесс долгий, потребуются годы. А личные симпатии и антипатии надо отодвинуть на второй план.

В следующую неделю Марина Бирюк не имела оснований жаловаться, наоборот, она сама благодарила Клаву Ивановну и восхищалась, какие золотые люди живут у нас во дворе. Но прошла еще неделя, в графике опять появились большие дыры, Зиночка с Алешей сами гоняли по городу, а один раз вылезли на крышу дома, стали вдвоем у карниза, люди во дворе и на улице прямо ахнули. Вечером Марина хорошо всыпала обоим, старуха кричала, что ее живьем толкают в могилу, целую неделю подряд Зиночка ходила с мамой на службу, начальство первые два-три дня смотрело сквозь пальцы, затем предупредило: здесь не ясли.

Марина обратилась к товарищу Дегтярю и напомнила про его обещание насчет детского сада для Зиночки. У себя на работе она говорила уже десять раз, но местком отвечает, что может дать ходатайство, даже два, а сделать из себя место в детском саду не может.

Хорошо, сказал Иона Овсеич, пусть Марина напишет заявление на имя председателя райисполкома, копия заведующему райнаробраза, детские сады непосредственно в его подчинении, и оставит. Как двигается дело, она получит через неделю-две официальный ответ, а Дегтярь, со своей стороны, будет регулярно подталкивать.

В выходной день, поскольку накануне Иона Овсеич был сильно занят у себя на фабрике и сразу, по горячим следам, не мог уделить внимания, Клава Ивановна, сообща с председателем женсовета Анной Котляр, давали объяснение по оказанию временной помощи семье офицера Бирюка. Точнее сказать, это было не объяснение, а беспомощный лепет, ибо, как в предыдущий раз, так и теперь, обе не нашли ничего более убедительного, чем ссылка на большую загруженность женщин своими собственными делами.

Иона Овсеич ударил кулаком по столу: что значит большая загруженность? А когда женщины с производства едут в колхоз, чтобы помочь нашим колхозникам собрать урожай, нет загруженности? А когда эвакуировали заводы и создавали заново в голой степи, не было загруженности? А в сорок первом, когда день и ночи рыли окопы и щели, не было загруженности?

Клава Ивановна и Аня Котляр, обе одновременно, как будто сговорились, ответили, что нечего сравнивать фронтовую Одессу с теперешней.

Нет, опять ударил кулаком Иона Овсеич, мы всегда на фронте: или на фронте, где прямо отдают жизнь, или на фронте мирного труда и строительства! Найдите мне хотя бы одну газету, в которой бы каждый день партия и правительство не повторяли нам про фронт!