Лойял сказал:

— Мне говорили, что я могу оставить змей в охотничьей избушке в округе Вебстер. Но в замке торчал сломанный ключ, и я не смог туда попасть.

— Ах ты черт, — растерянно сказал Юджин, — так это значит…

— Да, мне пришлось привезти их назад.

Последовала долгая пауза. Потом Юджин произнес:

— Понимаешь, у меня голова просто раскалывается от боли…

— Понимаю, но я не могу оставить их там на жаре. Не беспокойся, я сам притащу корзины. Обещаю, что завтра же утром я их вывезу. Я понимаю, тебе пришлось не сладко со мной, — вдруг сказал Лойял, глядя на Юджина с сочувствием и симпатией, — ты уж не сердись на меня.

— Да ладно, это не твоя вина.

Лойял провел рукой по вздыбленным волосам.

— Я хочу сказать, что мне приятна наша дружба, — произнес он церемонно. — А если Господь не хочет, чтобы ты проповедовал со змеями, так на то его воля. Иногда он и мне не дает этого делать.

— Понимаю. — Юджину было стыдно, что он никогда не сможет объяснить этому невинному мальчику истинную причину своей неудачи со змеями — что он сам от природы нечист и кровь его заражена пороком, что Господь презирает его и не хочет принимать его дары, как Он когда-то отверг дары Каина.

— Когда-нибудь это время настанет, — сказал он с уверенностью, которой не чувствовал. — Просто Господь еще не уверен, что я готов.

— У Господа есть много других испытаний для тех, кто славит его, — сказал Лойял. — Молитва, проповедь, предсказания, видения. Или исцеление страждущих, бескорыстное служение. Даже в твоей собственной семье, — мягко продолжал он, — у тебя есть возможность послужить Ему.

Юджин устало взглянул в ясные, безмятежные глаза своего гостя.

— Понимаешь, — тихо сказал Лойял, — дело ведь не в том, что ты хочешь, а лишь в совершенном желании Господа нашего.

Харриет быстро прошла через кухню — пол был мокрым, стол протерт, но Иды не было видно. Пронзительный запах чистящего средства, который использовала Ида, в жару проникал сквозь кожу. Харриет нырнула в полумрак столовой. Здесь господствовал массивный буфет из «Дома Семи Невзгод» — колченогий, приземистый, он громоздился посреди газетных пачек, как старый солдат, готовый вот-вот пойти на них в атаку. Два вертикально поставленных блюда на верхней полке придавали ему немного косоглазый вид. Харриет нежно провела пальцем по его выпуклому боку, и он как будто подобрал живот, галантно пропуская ее мимо себя.

Она нашла Иду в гостиной в любимом кресле перед телевизором, где Ида проводила все время, когда не хлопотала на кухне, — обедала, лущила горох, пришивала пуговицы, попутно одним глазом наблюдая за страстями, разворачивающимися на экране. Харриет обожала это кресло — иногда, в приступе тоски, она сворачивалась в нем клубочком, прижимаясь щекой к плюшевой обивке как к Идиной груди, и сама себе напевала странные, диковатые песни, которые помнила с самого раннего детства:

Рядом на ковре лежала Алисон, задрав кверху голые пятки и скрестив в воздухе тонкие щиколотки. Они с Идой смотрели в окно напротив — солнце, огромный оранжевый шар, опустилось уже совсем низко и позолотило антенны на крыше миссис Фонтейн.

Как же она любит Иду! Не в силах сдержаться, Харриет перепрыгнула через сестру, подбежала к Иде и изо всех сил обняла ее за шею.

Ида вздрогнула.

— Господи Боже, Харриет, откуда ты взялась?

Харриет закрыла глаза и прильнула к влажной черной груди. От Иды пахло клевером, чаем, дымом, землей и еще чем-то сладковато-горьким, до боли знакомым, чего Харриет не могла определить.

Ида засмеялась и осторожно отлепила от себя руки Харриет.

— Ты что, хочешь меня задушить? Посмотри-ка туда, — она показала на крышу дома миссис Фонтейн. — Мы за ним уже целый час наблюдаем.

Алисон, не поворачиваясь, сказала:

— Он каждый день прилетает.

Харриет заслонила глаза от солнца — действительно, между трубой и антенной на крыше стоял краснокрылый дрозд: щеголеватый, с военной выправкой, он косил на них внимательным взглядом. Ярко-алая оторочка крыльев придавала ему сходство с бравым генералом.

— Такой смешной, — нараспев сказала Ида, — послушай, как он поет. — Она сложила губы трубочкой и издала резкий звук, искусно имитируя призывный крик краснокрылого дрозда. Этот звук был не похож ни на жалкое пиликанье его лесного собрата, заканчивающееся сухим покашливанием цкк-цкк-цкк и снова взлетающее вверх рыдающей трелью, ни на отчетливый свист синицы-гаечки и даже на грубый, пронзительный крик сойки. Это был особый, незнакомый, жужжащий, стрекочущий крик, предупреждение об опасности — конгериии! — который резко обрывался на полузадушенной ноте.

Алисон рассмеялась, поднимаясь на колени.

— Смотри, смотри, он слышит тебя!

Действительно, птица внезапно насторожилась, склонила головку набок и стрельнула взглядом в их сторону.

— Ида, позови его еще раз, — попросила Харриет. Ида была известной мастерицей имитировать голоса птиц, она могла изобразить любую, если, конечно, у нее было на то настроение.

— Да, Ида, пожалуйста!

Но Ида только рассмеялась и покачала головой.

— Вы ведь помните, девочки, как он получил свои красные крылья?

— Нет, не помним, — хором сказали девочки, хотя уже десятки раз слышали эту историю. Теперь, когда Харриет и Алисон подросли, Ида все реже рассказывала им свои жутковатые, дикие сказки: про мертвых детей и призраки леса, про енотов с золотыми зубами, что нападали на лежащих в колыбели младенцев и откусывали у них мизинчики «на счастье», про заколдованные блюдца с молоком, которое по ночам превращалось в кровь…

— Когда-то давным-давно, — начала Ида, — жил один уродливый горбун, и он так всех ненавидел, что решил сжечь весь мир. И вот он взял в руку факел и пошел вдоль реки, где жили все звери. Потому как раньше на земле не было речек, речушек и ручейков, а была лишь одна большая река…

Птица вдруг деловито взмахнула крыльями и улетела.

— Вот, полюбуйтесь на него. Не хочет правду о себе слушать. — С тяжелым вздохом Ида взглянула на часы, потянулась и поднялась. — Да и мне пора восвояси.

— Нет, нет, расскажи до конца!

— Завтра доскажу.

— Ну Ида… — протянула готовая заплакать Харриет. Ида Рью медленно пошла к двери, волоча ноги, словно ей было больно наступать на усталые подошвы. — Пожалуйста!

— Имей терпение, — сказала Ида, подхватывая под мышку коричневый бумажный пакет и открывая дверь. — Ждите меня завтра.

— Слушай, Дэнни, — сказал Фариш. — Юный Риз завтра отбывает восвояси, так что придется нам с тобой сходить на площадь, посмотреть на эту их… — он запнулся, подыскивая слово, — на всю эту церковную бодягу.

— А зачем? — спросил Дэнни, откидываясь на стуле. — Зачем нам идти туда?

— Мальчишка уезжает завтра утром. И скорее всего, это будет раннее утро.

— Ну так что, поедем к Юджину прямо сейчас, да и дело с концом.

— Сейчас никак не получится, мальчишка куда-то укатил.

— Черт! — Дэнни на секунду задумался. — А где ты собираешься спрятать пакет? В двигателе, что ли?

— Я знаю такие места, что, даже если ребята из ФБР разберут грузовик на запчасти, они все равно ни хрена там не найдут.

— А сколько тебе нужно времени? Я говорю, сколько тебе нужно на это времени? — громче повторил Дэнни, увидев вспыхнувший в глазах Фариша злобный огонек. Фариш был глуховат на одно ухо и иногда, особенно когда был под кайфом или вздрючен, все понимал неправильно — например, ты просил его передать соль, а ему слышалось «иди на х…».

— Сколько времени, ты спросил? — Фариш поднял вверх растопыренную пятерню.