Обратная поездка через город не заняла много времени — Александрию даже с натяжкой нельзя было назвать большим городом. Основной городской достопримечательностью считалась река Хума, что в переводе с языка индейского племени чокто означало «Красная», хотя на самом деле большую часть года река была грязно-желтого цвета. Широкая, неухоженная и неприветливая, она делила город на юг и север. Жилые кварталы около реки занимала беднота — там, среди груд мусора и пунктов по сбору утильсырья, ютились кое-как сколоченные домишки с жестяными крышами и на дороге среди грязных луж возились детишки и бегали тощие, голенастые курицы. Немного лучше дела обстояли в районе Марджин-стрит и Хай-стрит, где среди заброшенных сараев для хранения хлопка да старых депо Хилли и Харриет облюбовали себе несколько интереснейших игровых площадок. Ну а на Мейн-стрит дома стояли высоченные, старинные, привольно раскинувшиеся на просторных участках, отгороженных от улицы высокими заборами.
— Эй, Пем, а ну-ка притормози около мормонского дома, — сказал Хилли.
— Зачем это? — спросил Пем, но притормозил.
Кертиса не было видно, на площадке перед домом стоял грузовик, но Харриет сразу же заметила, что это другой грузовик. На улице не было ни души.
— Боже, а это еще что? — вскрикнул Хилли, на секунду прервав поток своих жалоб на Эсси Ли.
— Черт возьми, там что, окно завешено фольгой? — произнес в пространство Пембертон, останавливая машину посреди улицы.
— Харриет, расскажи ему, что ты видела…
— Я даже знать не хочу, что там происходит. Может, они там порнушку снимают? Да уж, — продолжал Пем, качая головой. — И какому извращенцу понадобилось занавешивать окна фольгой?
— Слушай, Пем, давай поскорее уедем отсюда.
— Ну чего ты теперь испугался, трусишка?
— Посмотри сам.
В центре окна появился черный треугольник — невидимая рука оттянула фольгу, очевидно чтобы выглянуть на улицу. Взревев, машина с воем понеслась по улице.
Юджин проводил взглядом удаляющийся автомобиль и тихо опустил фольгу на место. У него начиналась жуткая мигрень. По щекам непроизвольно текли слезы, и когда он отступил от окна, то случайно задел батарею банок с тоником и звон падающей жести отозвался пронзительной болью в левой части головы.
Мигрени, или, как их называли в Александрии, «рвотные боли», были наследственным бичом семейства Ратклиффов. Рассказывали, что их дед, Ратклифф (слава богу, давно почивший), во время особенно сильного приступа выбил корове глаз битой. А отец Юджина так сильно стукнул маленького Дэнни, что тот пролетел через всю комнату, ударился головой о холодильник и выбил коренной зуб.
Головные боли приходили внезапно, а эта так вообще налетела ниоткуда. Конечно, в последнее время Юджину пришлось поволноваться — чего стоили одни змеи, да еще не знаешь, когда этому уроду Дайлу придет в голову наведаться с инспекцией. Просто чудо, что они успели тогда вынести всех змей наружу! Но кому понадобилось сейчас следить за ним?
Услышав на улице шум работающего вхолостую двигателя, Юджин бросился к окну, ожидая увидеть полицейскую машину или даже самого шерифа. Однако этот вызывающий светло-голубой автомобиль с откидным верхом никак не мог принадлежать полиции. Он не разглядел его марки (Юджин вообще плохо понимал в машинах), зато ясно увидел три белых лица на переднем сиденье, — один из сидевших в машине показывал рукой на его окна. Вот так штука! Может, это люди Фариша? Трясущимися пальцами он набрал номер брата, сел на табуретку и опустил голову на руки. После пятого или шестого звонка Фариш поднял трубку. Он что-то очень шумно жевал и не остановился, слушая Юджина.
— Я тебе одно скажу, — заявил он, громко рыгнув, когда Юджин замолчал, — это точно не копы и не репортеры. Никто из них не станет так тупо тормозить прямо напротив дома. Может, это ребята из синдиката с побережья? Долфус с ними немного поцапался в свое время.
— А от меня-то им что надо?
— Откуда я знаю? Может статься, у них на тебя что-то есть?
— Не может быть, сам знаешь, я — агнец невинный.
— Ну, не знаю, верю тебе на слово. А с чего ты взял, что они ищут именно тебя? Вдруг их интересует твой дружок Лойял? Черт его знает, он мог где-то наследить.
— Слушай, Фарш, давай начистоту. Ты хочешь меня во что-то втянуть, и я думаю, что это связано с распроклятыми наркотиками. Не спрашивай меня, откуда я это знаю, — просто знаю, да и все. Так скажи мне, для чего ты пригласил Лойяла к нам…
— Я его не приглашал. Долфус мне сказал, что малец едет на какой-то там праздник…
— Ну да, в Восточный Теннесси, это как раз по дороге!
— Знаю, знаю, но он никогда раньше в наших краях не бывал, и я подумал, что, может статься, вы с ним подружитесь. Я решил, что ты у нас только начинаешь проповедовать, а у них там уже огромный приход, вот и все, понял?
По тому, как Фариш дышал, Юджин мог ясно представить себе издевательскую усмешку на его лице.
— Однако ты прав в одном, — продолжал Фариш. — Старый Долфус замешан во всех делах и делишках, какие только могут в голову взбрести, за это я должен попросить у тебя прощения.
— Не надо мне твоего прощения, просто оставь меня в покое.
— Чего у тебя с голосом? — спросил Фариш. — Голова болит, что ли?
— Да, немного.
— Ну так пойди ляг и проспись. Кстати, вы сегодня вечером будете проводить службу?
— А что? — с подозрением спросил Юджин. После вторжения Дайла Лойял извинился и обещал немедленно забрать змей и спрятать их в надежном месте, чтобы больше не подвергать Юджина опасности.
— Мы с Дэнни хотели бы приехать посмотреть на вас, — неопределенно протянул Фариш. — Где вы будете?
— Незачем вам приезжать.
— А когда Лойял отбывает?
— Завтра. Слушай, Фарш, оставь мальчишку в покое. Он в этих делах не замешан.
— А ты-то чего вдруг так всполошился?
— Не знаю, — сказал Юджин, надавливая на левый глаз.
— Тогда пока, увидимся вечером. — Фариш так быстро повесил трубку, что Юджин ничего не успел ему сказать.
— Ласточка моя, я не знаю, что происходит в этой квартире, — сказал Пембертон, поворачиваясь к Харриет, — но снимает ее у Дайла старший брат Кертиса и Дэнни Ратклиффов. Он проповедник.
Хилли повернулся к Харриет и уставился на нее широко открытыми глазами.
— Этот проповедник — законченный псих, — продолжал Пем. — И еще у него что-то с лицом. Он стоит на дороге, трясет перед проезжающими Библией и занудно несет какую-то лабуду.
— Это что, тот самый, что подошел к нам, когда папа остановился тогда на перекрестке? — спросил Хилли. — С таким ужасным лицом? Харриет, ты слышишь? Я знаю, кто это! Он каждую субботу произносит проповеди на центральной площади. У него есть такая черная коробочка, а к ней приделан микрофон, и он… Знаешь что? — спросил он брата, пораженный новой мыслью. — Может быть, он дрессирует змей?
Харриет сильно ущипнула его за ногу.
— Каких еще змей? Совсем с ума сошел, змеи не поддаются дрессировке, — авторитетно заявил Пембертон.
— Не стоило говорить Фаришу о машине, не стоило. — Юджин беспокойно заворочался в кресле. За последние два часа Фариш дважды позвонил, выспрашивая, не видел ли Юджин на улице людей, одетых как рабочие, или почтальона, обходящего дома в неурочный час, и не было ли за его машиной «хвоста».
В конце концов Юджину удалось задремать, примостившись в широком кресле, набитом бобами, но посреди беспокойного сна он вдруг почувствовал, что над ним стоит Лойял и смотрит на него.
— Лойял? — спросил он, едва ворочая языком, пытаясь понять, где он находится и что происходит вокруг.
— У меня плохие новости, Юджин, — молодой проповедник выглядел очень уставшим. — Кто-то сломал замок. Я не смог туда попасть.
Юджин сел, пытаясь понять, о чем идет речь, — в его сне дело тоже было в ключах, в ключах от машины, они остались внутри, а он сидел на грязном пустыре и никак не мог попасть домой.
