— Харриет, ты гений! Ты уничтожила его, ты его победила!

— Я… — Хоть мозг Харриет и работал на повышенной скорости, она не могла придумать, что ей ответить Хилли. К тому же она боялась, что мистер Дайл услышит восторженный щенячий визг на том конце провода.

— Ну ты даешь, Хар, — от возбуждения он с грохотом уронил телефон, потом его голос опять ворвался в ее уши, хрипловатый, оглушающий: — Утром это было в газетах…

— Что?

— Я знал, что это ты все устроила. Что ты делаешь в больнице? Что случилось? Тебя подстрелили?

Харриет прочистила горло особым образом, давая ему понять, что она не одна.

— Ах, так, — уже более серьезно произнес Хилли. — Извини.

Мистер Дайл поднялся, покрепче подхватил свою коробку и прошептал ей одними губами: «Мне надо бежать». Харриет проводила его тоскливым взглядом.

— Говори только «да» или «нет», — продолжал Хилли. — У тебя неприятности?

Харриет бросила испуганный взгляд в дверной проем. Похоже, что коридор был абсолютно пуст, но как можно знать наверняка? Впрочем, пока мистер Дайл поблизости, вряд ли они придут за ней.

— Эй, тебя арестуют? Там что, полицейские?

— Хилли, ты можешь мне помочь? — сказала она в трубку.

— Конечно! — Он сразу посерьезнел, насторожился, как терьер перед охотой.

Харриет, напряженно следя за дверью, сказала:

— Обещай.

— Да ладно тебе, говори, что надо!

— Около водонапорной башни. — Она пыталась говорить шепотом, но все равно слова громко разносились по комнате. — Там на земле лежит револьвер. Я хочу, чтобы ты пошел туда…

— Револьвер??

— …и забрал его, — безнадежно продолжала она. Можно и не шептать, откуда ей знать, кто стоит за дверью или подслушивает на том конце провода? Вот только что по коридору прошла сестра и с любопытством взглянула на нее.

— Господь всемогущий, Харриет!!!

— Хилли, я не могу пойти туда сама! — Она чуть не плакала от отчаяния.

— Слушай, но у меня репетиция оркестра, мы будем играть допоздна.

Репетиция оркестра? Сердце Харриет упало. Ее план не сработает. Да и какая разница? Что полиция найдет пистолет ее отца, что Хилли — все равно об этом завтра будет знать весь город.

— А вообще-то я могу сбегать туда прямо сейчас, до школы. Если потороплюсь. Мама отвозит меня через полчаса, — продолжал Хилли. — И что мне с ним делать? Спрятать у тебя на заднем дворе?

— Нет! — так резко воскликнула Харриет, что вошедшая в ее палату сестра удивленно подняла брови. — Ты… выброси его… — Господи, ну давай же, скажи это!

— В реку? — услужливо подсказал Хилли.

— Правильно, — с облегчением выдохнула Харриет, поудобнее устраиваясь на кровати, в то время как сестра взбивала ее подушку.

— А если он не утонет?

Харриет потребовалось несколько секунд, чтобы обдумать очередную глупость своего дружка.

— Это… сделано из металла, — выдавила она наконец. Сестра провела рукой по лбу Харриет, отцепила ее карту от спинки кровати и вышла из комнаты.

— Ну ладно, мне пора идти! — взволнованно прокричал Хилли. — Я тебе потом позвоню.

Щелк. Харриет осталась сидеть, приложив трубку к уху, пока короткие гудки в ней не сменились ровным гудением. Потом она тихо положила трубку на рычаг, откинулась на подушки и, полная мрачных предчувствий, задумчиво оглядела комнату.

Это было самое долгое утро в жизни Харриет. Книги у нее не было, голова болела просто отчаянно, но она боялась засыпать, чтобы не проворонить проповедника или еще кого-нибудь из этой семейки. Однако больше всего ее мучил вопрос: правильный ли выбор она сделала? Где гарантия, что Хилли вообще пойдет туда? Или что он выбросит револьвер в реку? С его мозгами он вполне может отнести оружие на репетицию своего дурацкого оркестра, чтобы попугать друзей. «Эй, Дейв, руки вверх! Пиф-паф!» Она поморщилась и спрятала гудящую голову в подушках. Пистолет ее отца, с отпечатками ее пальцев… Но кого еще она могла попросить об этом, кроме Хилли? Н-и-к-о-г-о.

Медсестра по имени Глэдис Кутс, напоминающая доброго слона, иногда заходила к ней в комнату, брала кровь, выносила судно, капала в глаза Харриет жгучую жидкость, меняла капельницы, и Харриет искренне радовалась каждому ее появлению. Чтобы сестра почаще заходила к ней, она выдумывала ей поручения: то она хотела холодной воды, то лимонада, потом сестра принесла ей какого-то зеленого желе, которое Харриет попробовала и отставила в сторону.

Из коридора доносились сонные звуки больничного утра: кто-то шаркал шлепанцами по коридору, а вот кого-то провезли на каталке; постепенно холл заполнился выздоравливающими из терапевтического отделения, а время от времени оживал интерком и женский голос начинал раздавать непонятные команды: «Карла, зайди на пост номер два», «Санитара в пятую смотровую»…

Харриет, загибая пальцы и бормоча себе под нос как безумная, пыталась понять, что именно ей известно, чтобы оценить опасность своего положения. Проповедник явно не знал о башне. Он не сказал ничего, что показывало бы, что он знает, где сейчас находится Дэнни. С этой стороны она прикрыта. Однако ситуация может измениться, если доктор выяснит, что причиной ее заболевания стала отравленная вода. «Транс Ам», конечно, припаркован на приличном расстоянии от башни; может быть, никому в голову не пришло его там искать, — пока не пришло.

Кто знает, а вдруг пустырь уже прочесывают? Может, они уже нашли револьвер ее отца? Из него стреляли — это они смогут определить сразу же. А раз он там валяется, логично, что им придет в голову заглянуть наверх.

Да еще Хилли и его дурацкие вопросы. «Тебя арестовали?» Он бы умер от зависти, если бы ее действительно арестовали, для него жизнь — это забавная игра. До сих пор. Вот младенец.

Тут ей в голову пришла ужасная мысль. А вдруг полицейские наблюдают за машиной? Как в фильмах, где они оцепляют место преступления и следят, не появится ли там преступник? Конечно, у Хилли достаточно ума, чтобы не лезть прямо в руки полиции, но вдруг они спрячутся и будут сидеть в засаде? Она выругала себя за то, что не предупредила Хилли об опасности. Впрочем, Харриет надеялась, что если он увидит людей, то просто повернет обратно.

Около полудня к ней зашел их семейный врач по фамилии Бридлав, которого Эдди за его высокие гонорары окрестила «мистер Жадюга». Это был высокий, довольно молодой человек с обвисшими щеками и таким неприветливым выражением лица, что напоминал бульдога на привязи. Говорил он всегда сухо, резко, язвительным тоном, как будто не доверял больным ни на грош, и Харриет терпеть его не могла, впрочем, как и другие его пациенты. Однако своей открытой неприветливостью доктор Жадюга избавлял ее от необходимости демонстрировать фальшивую общительность и улыбаться ему, когда ей того не хотелось, поэтому она невольно испытывала к нему что-то вроде уважения.

Доктор Жадюга мрачно обошел ее кровать, избегая смотреть ей в глаза, как дикий кот перед дракой. Потом он уставился на нее холодным взглядом и некоторое время рассматривал ее тело под одеялом. Наконец он спросил:

— Ты ешь много салата?

— Да, — сказала Харриет, хотя она вообще его не ела.

— А ты вымачиваешь его в соленой воде?

— Нет, — сказала Харриет, поняв, что он ожидает от нее именно такого ответа.

Доктор пробормотал что-то про дизентерию и немытый мексиканский салат и после паузы, повесив ее карту обратно на спинку кровати, вышел из палаты.

Зазвонил телефон. Забыв о капельнице, Харриет рванулась к нему и схватила трубку после первого звонка.

— Эй, привет! — Это был Хилли. Из трубки до Харриет доносились звуки из спортзала, в котором проходили репетиции их оркестра: нестройное звучание разных инструментов, — видимо, музыканты настраивали их перед репетицией.

— Подожди, — предотвратила она неудержимый поток слов, готовый излиться из Хилли. — Отвечай только «да» или «нет». Ты был там?