А потом он понял причину.

Это очень похоже на настроение в последний день похода. Ты ужасно устал, твой ремень стал застегиваться на дырки, о которых ты и думать забыл; да и вообще много думать последнее время не приходилось. Вокруг было много красивых пейзажей и очень мало людей, а те, что были, не трепали тебе нервы. Все было отлично. Но теперь пора возвращаться к работе.

Мирелли-Лира знала, где он находится.

Он стал гораздо здоровее и может прожить юпитерианский год, если ничто его не убьет; Корбеллу-туристу эта мысль грела душу. Сумасшедшая старуха пообещала не трогать его на протяжении старого земного года. Он мог верить или не верить ее обещаниям, но разумный человек на его месте отсиделся бы в джунглях.

А можно ли выжить в джунглях вокруг Сараш-Зиллиша? Точно неизвестно. Он прибыл в Антарктику либо весной, либо осенью года длительностью в двенадцать старых лет. Через земной год длительность светового дня может составить двадцать три часа, а может и один. Вдобавок будет либо жарче, либо холоднее. Планета сохранила наклон и вращение вокруг своей оси с периодом двадцать четыре часа. Странно, что Девочки не исправили это. Впрочем, возможно, они хранили верность традициям. Еще более странно то, что они не отодвинули планету подальше от потока тепла, испускаемого Юпитером. Вряд ли Джером сможет выжить без одежды при температуре на двадцать градусов ниже, чем нынешняя; а бесконечная ночь может и вовсе свести его с ума.

Аромат супа начал пробиваться сквозь запах дыма.

Чувство, что надо делать что-то, причем немедленно, было совершено неуместным. У него есть целый год на то, чтобы спрятаться. Можно оставить лагерь там же, где и сейчас, а самому совершить несколько разведывательных экспедиций на окраину города. Ведь все, чего не было внутри городского купола, приходилось туда ввозить. Интересно, насколько это опасно? Парк Сараш-Зиллиша мог занимать тысячи квадратных миль. Бесконечные каникулы… Они могут оказаться очень кстати. Во второй жизни КОРБЕЛЛ Второй пережил такой футурошок, что хватило бы на целую толпу Элвинов Тоффлеров.

Значит, завтра — в путь. Машина довезет его до больницы, она находится как раз возле городского купола. А оттуда можно отправиться в джунгли, с копьем на одном плече и птичьей ногой — на другом. Правда, до завтрашнего дня нога может испортиться.

Корбелл перенес часть горящих поленьев в урну-очаг и растянулся на теплом граните.

На него лился теплый дождь. Он быстро перевернулся, встал на локти и колени и закашлялся, выплюнув примерно ложку дождевой воды. Такое случилось первый раз. Огонь наверняка погас, но успел ли свариться суп? Или дождь уже залил очаг?

Корбелл поднял голову и мигом забыл об этих важных вопросах.

Вокруг него сидела примерно дюжина Мальчиков, одетых только в набедренные повязки. Они смотрели на него и передавали по кругу кость от птичьей ноги, уже почти очищенную от мяса. Такое ощущение, что они несколько часов просидели в полной тишине.

Там, где у Мальчиков росли волосы, они были густыми. У некоторых черная поросль на голове кудрявилась, у других прямые волосы падали на плечи. Макушки у всех были лысыми, только надо лбом вился хохолок. Казалось, проливного дождя для Мальчиков не существует. Они сидели и наблюдали за Джеромом, едва заметно улыбаясь.

— Я должен был догадаться, — произнес он. — Кошкохвосты здесь почти ручные. Что ж, — он гостеприимно повел рукой, — добро пожаловать в Царство Корбелла, который гуляет сам по себе. Супа хотите?

Все мальчики разом нахмурились. Один из них, долговязый, похожий на будущего баскетболиста, поднялся с места и заговорил.

— Простите?

Тот повторил. В его голосе слышались гнев и привычка повелевать, поэтому он не казался мальчишеским, несмотря на высоту. Впрочем, Корбелла это не удивило: ведь это те самые бессмертные Мальчики, о которых говорила Мирелли-Лира.

— Я не понимаю ваш язык, — произнес Джером медленно. Это было глупо, но инстинкт сильнее разума: аборигены обязательно поймут, только надо говорить медленно и четко.

Тогда Мальчик подошел ближе и ударил его по лицу. В ответ Корбелл разбил ему губы. Но его правый удар угодил в ребра вместо солнечного сплетения, а левый и вообще прошел мимо цели. И тут на него бросилась вся группа.

То, что было после этого, Корбелл запомнил не очень четко. На его колени и руки что-то давило, а в спину врезался гранит. Будущий баскетболист с разбитой губой сидел у него на груди и повторял одну и ту же фразу. После каждого повтора он ждал немного, потом давал Корбеллу две пощечины — и все повторялось сначала. В ответ пленник ругался. Места, по которым его били, уже начинали болеть.

Наконец высокий Мальчик поднялся с его груди. Он сказал что-то остальным, они нахмурились и заговорили на своем странном языке, плюясь согласными, как арбузными косточками. В голове у Корбелла все еще звенело: его основательно приложили об камень. На его руках и ногах сидело четверо мальчишек, а в глаза заливался дождь. Думать в таких условиях получалось плохо.

Могли Мальчики решить, что он — сбежавший диктатор? Нет, ведь по нему ясно видно, что он стар. Значит… Снова нет! Здесь нет бессмертия диктаторов, и они старятся, как обычные люди.

Тем временем разговор окончился. Четверо встали с Корбелла, и он поднялся, растирая руки. Один из Мальчиков принял театральную позу, указал на землю перед собой и выплюнул несколько слов. Смысл их был понятен: «К ноге!» Или: «На колени!». Подчиняться Корбелл не собирался, а бежать просто не мог. Высокий Мальчик все еще разглядывал его, словно не мог принять окончательное решение. Остальные сгрудились вокруг котелка с супом, они зачерпывали его содержимое скорлупками кокосовых орехов. Наконец Мальчик снял с пояса керамическую чашку и предложил взрослому. Корбелл подождал, пока около котла освободится место, и подошел за своей порцией. Потом он осторожно сел, стараясь беречь ушибленные места, и принялся пить. Кошкохвосты ползали среди Мальчиков, как змеи, терлись о ноги сидящих, добивались внимания; несколько зверей занялись остатками туши индейки. Корбелл почувствовал прикосновение меха к щиколоткам, наклонился и погладил абсолютно черного кошкохвоста. Наградой ему стало глубокое урчание.

Ну что, меня снова взяли в плен? — спросил себя Корбелл. — Или сама Судьба направила меня в Антарктику? Понятно, какой вариант кажется предпочтительнее.

Мальчик пел сильным, богатым тенором. Сопровождение ему создавали девять других Мальчиков: восемь пели без слов, разделившись на четыре партии, еще один отбивал ритм птичьими костями по урне-очагу Корбелла. Импровизация казалась странной: сложное сопровождение — и нарочито простая, меланхоличная мелодия. Корбелл слушал ее, открыв рот, а на затылке у него дыбом вставали волосы. Произошло то, чего он и боялся: за три миллиона лет человеческий интеллект ушел далеко вперед.

В тот вечер, когда его пленили, он решился спеть, чтобы увеличить свою ценность как развлекательного объекта. С тех пор он пел различные песенки из рекламы, темы кинофильмов, а также простые и непристойные народные песни, которые они с Мирабель так любили петь на своей яхте. Вся эта музыка устарела на три миллиона лет, но Мальчикам нравилось. При этом они не любили, когда он пел одну и ту же песню дважды. Джером не понимал, почему, но делал, что от него требовали.

— У нас есть новый компьютер, но он никуда не годится, — пел Ктоллисп, — ведь он всегда дает один совет: нужны маленькие глаза, чтоб читать маленькие буквы, и чтоб доить мышей, ничего лучше крохотных ручек нет. — Насмешка в голосе певца предназначалась Корбеллу: он пел для Мальчиков эту песню. Певец не понимал слов, но произношение его было точным и чистым.

Рядом с пленником сидел Мальчик, который и ударил его первым неделю назад: здешний лидер. Нос и губы Скатольца были широкими, ноги и руки — длинными, волосы — курчавыми, а сам он выглядел немного изможденным. Он напоминал бы обычного чернокожего паренька лет одиннадцати, если бы не лысая местами голова и какая-то тюремная бледность, характерная для всех Мальчиков вообще.