Вайман, непроизвольно заткнув уши, блуждал глазами по ленте, двигавшейся на восток, и свалился на скамью, двигающуюся со скоростью 5 миль в час. Он тупо смотрел на ленты, несущиеся рядом со скоростью 10 и 15 миль в час, но не отважился ступить на них. Он беспробудно пьянствовал уже месяц и мог упасть, разбив свою бутылку.
Он перешел с движущегося тротуара на эскалатор Ривередж. Он был один. Ривередж был сплетением складов и подъездных путей, подземных, наземных и надземных. Здесь он работал.
Вайман пробирался между грохочущими конвейерами, покрытыми коробами от мелких воришек, между булькающими трубопроводами, по которым подавались вода и топливо, между металлическими складскими ангарами и цистернами. В Ривередже было совсем не темно. Для того, чтобы обеспечить Манхэттен всем необходимым и забрать оттуда его ежедневную продукцию, не хватало и 24 часов. В дневном свете мощных ламп инженеры в своих стеклянных будках следили за цифрами и поворачивали переключатели. Аварийные бригады при звоне сигнала тревоги выбегали из своих диспетчерских для замены прогнувшихся пластин транспортеров, уборки упавших контейнеров и разгребании куч свалившихся ведер на каком-нибудь слишком крутом повороте.
Он нашел 26-ю аварийную диспетчерскую, спрятал бутылку под полой и вошел, слишком пьяный для того, чтобы подумать, что его поведение может показаться эгоистичным.
— Привет, — громко сказал он сменному мастеру. — Черт подери эти праздновании с их толпами.
— Даже отсюда было слышно, — ответил мастер, пристально посмотрев на него. — Ты в порядке, Макс?
Вопрос его задел.
— Сомневаешься? — завелся Вайман. — Конечно, я принял на грудь! Думаешь, я пьян? Т-ты ведь т-так д-думаешь?
— Боже. — тихим голосом проговорил мастер. — Слушай, Макс, сегодня я не могу поставить тебя на работу, тебя может убить. Мне хочется быть справедливым, ведь ты много для меня сделал. Что тебя гложет? Никто не против пары глотков, небольшого развлечения. Я сам в прошлом месяце хорошенько поддал. Но ты настолько упился, что я не могу допустить тебя к работе, и никто не допустит.
Вайман бросил в его сторону несколько грязных ругательств и попытался полезть в драку. Он удивился и ему стало себя жалко, когда кто-то перехватил его руку, а еще кто-то захватил вторую. Это были Дули и Вайнтрауб, его сменщики, внимательные и не очень-то веселые.
— Грязные крысы! — Вайман пришел в себя. — С-сволочи!.. — Он начал кричать, полный ненависти к ним, и тут же уснул прямо но ногах. Дули и Вайнтрауб положили его на пол.
Сменный мастер покачал головой и спросил Дули:
— Он всегда такой?
Его перевели на этот участок только две недели назад.
Дули пожал плечами.
— Можно сказать, да. Он здесь работает около трех месяцев. При поступлении сказал, что работал в аварийной бригаде в Баффало, в доках. Работу он знает. Но я никогда не встречал такого нелюдимого парня. Ни разу никому доброго слова не сказал. Ни разу не пошутил. Пьянка, пьянка, пьянка. На этот раз он действительно набрался.
Вайнтрауб неожиданно проговорил:
— Мне кажется, он — это то, что называют алкоголиком.
— А что это такое, черт подери? — спросил сменный мастер.
— Я читал об этом. Это слово когда-то, еще до Синдика, было в ходу. Я читал. Тогда все было немного по-другому. Тогда все время к тебе кто-нибудь цеплялся, постоянно кто-то сходил с ума. Девчонки старались от этого в ужасе избавиться, а парни наоборот — но им это не удавалось, и это было что-то наподобие внутренней борьбы с самим собой. Эта внутренняя борьба иногда заходила настолько далеко, что люди не выдерживали. Вместо того, чтобы выпить иногда для смены обстановки, как это делали нормальные люди, они пьянствовали постоянно — и их внутренняя борьба доводила их до того, что они напивались еще больше. — Он виновато посмотрел на их скептические лица. — Я действительно об этом читал, — еще раз повторил Вайнтрауб.
— Ладно, — нерешительно сказал сменный мастер. — Я слышал, что дела у них были паршивые. И удавалось этим алкоголикам вылечиться?
— Не знаю, — ответил Вайнтрауб. — До этого я не дочитал.
— М-м-м, думаю, мне лучше его уволить. — Мастер внимательно посмотрел на них, пытаясь уловить реакцию на их лицах. Оба рабочих, похоже, вздохнули с облегчением. — Да, лучше его выгнать. Если ему хочется расслабиться, он может пойти в Синдик. Здесь это до добра не доведет. Подготовьте бумагу об увольнении и отдайте ему, когда он очухается. — Сменный мастер, самый обычный добрый человек, думал, что эта бумага тому поможет.
Но около полчетвертого, после двух аварийных вызовов, они заметили, что Вайман исчез с участка, никому не сказав ни слова.
Коренастый, плотно сбитый мужчина пробился сквозь новогоднюю толпу. Его одолевали неприятные заботы. Командору Гриннелу было не до праздников. Когда он вспоминал, что до 15 января остается только 15 дней, он очень сомневался, что ему еще когда-нибудь придется праздновать Новый Год. Пятнадцатого ему предстояло выполнить задание, в котором должны были участвовать двое, а он до сих пор не нашел этого второго.
Он ехал по движущемуся тротуару по направлению к Коламбия Сквер. Ему дали минимум явок и связных. Один из них переехал, и на территории Синдика с его ужасным бардаком проследить за передвижением кого-либо было совершенно невозможно. Другой умер — от слишком большой дозы морфина. Еще одна избила ножкой от стула почти до смерти своего мужа и сейчас сидела в КПЗ, ожидая суда. Командор удивлялся про себя: «Почему наши люди здесь всегда такие? Или эта сволочь Эмори специально мне их подсовывает, когда я иду на задание?»
Последней явкой в списке была женщина. Для задания, намеченного на 15 января, она была самой непригодной — оно требовало физической силы, технических знаний и постоянной полезности для Правительства. Профессор Шпайсер уже проделала хорошую работу по организации акций на промышленных предприятиях, но ее держали подальше от возможных мест проведения мероприятий, она была для них нечто вроде привода. Ему было о чем подумать.
Саботаж…
Если бы ухмыляющаяся троица с противоположной скамьи на движущемся тротуаре не смотрела в его сторону, он бы заскрипел зубами от злости. За последние недели он сделал то, что можно было бы оценить в три миллиона долларов ущерба для территории Синдика. Но эти проклятые сукины дети даже не заметили этого! Бригады ремонтников восстановили разрушенные стены, механики отремонтировали станки или заменили их на новые, аварийные бригады восстановили линии связи и нефтепроводы.
Он тогда околачивался там поблизости.
— Сэм, видишь? Все расплавлено, как от какой-нибудь термитной бомбы. Как, черт возьми, все это могло случиться.
— Не знаю. Меня здесь не было. Давай-ка подготовим бумагу.
— Ладно… думаешь, нам следует об этом кому-нибудь сообщить?
— Если хочешь. Я скажу об этом Ларри. Но не знаю, что он со всем этим будет делать. Должно быть, это натворил дети. Можно будет списать все на естественный износ. Мальчишки — они и есть мальчишки.
Вспоминая все это, Гриннел заскрипел зубами. Но он уже был на Коламбия Сквер.
Профессор Шпайсер жила в одном из старых факультетских зданий из пластикового кирпича. С экрана переговорного устройства глядело ее лошадиное лицо.
— Слушаю? Что вам надо?
— Профессор Шпайсер, вы должны знать мою дочь, мисс Фримен. Она просила меня навестить вас, когда я буду в Нью-Йорке. Я не очень поздно?
— А-а! Почему же, не поздно. Думаю, что еще не поздно. Заходите… э-э-э… мистер Фримен.
При этих словах лицо ее выражало какую-то тревогу. В разговоре она строила предложения так, как обычно делала это на лекциях.
— Мистер Фримен, я полагаю, вы позволите обращаться к вам так — минуту назад вы спросили, не пришли ли вы слишком поздно. Мне кажется, вы задали этот вопрос только из вежливости, но я отвечу вам вполне серьезно. Вы действительно пришли слишком поздно… Я решила… дистанцироваться от… от, скажем, вашей дочери, мисс Фримен.
