Маленький человечек подошел к бревенчатому настилу, внимательным взглядом окинул груду лежавших на нем свежевыделанных шкурок, взял одну из них и осторожно запустил узловатые пальцы в густой мех, чтобы проверить, достаточно ли он мягок и плотен, затем встряхнул так, что ворс пошел волнами, и подул, пристально всматриваясь в подшерсток. Похоже, такой осмотр не удовлетворил его, и он, поднеся шкурку ко рту, прикусил мездру зубами: опытный мастер мог легко определить плотность меха и, кажется, остался доволен: ни малейшего запаха тления, а значит, мездра очищена хорошо, и шкурка послужит долго.
Умение выделывать мех, как и многие другие ремесла, передавалось в Киммерии от отца к сыну. Но, видимо, Отнар разгневал великого Крома, и жена мастера несколько лет подряд исправно рожала дочерей. А теперь ей уже поздно думать о новых детях, и, похоже, скоро селение останется без умелого меховщика, а его жителям придется идти на поклон к соседям, поневоле соглашаясь на вовсе не выгодный для себя обмен: хорошая шкура стоила дорого. Конечно, у Отнара были ученики - дети из многодетных соседских семейств, но он доверял им лишь отдельные операции, а обучить главным заклинаниям и всему делу в целом ему было некого.
Помрачнев от тяжелых дум, стареющий мастер отправился проверить, как работают подмастерья. Проходя мимо длинных деревянных корыт, где в дождевой воде с солью отмачивали свежеснятые шкуры, Отнар ненадолго задержался, чтобы потрепать по щеке одного из подмастерьев и погладить по голове другого. Работа здесь была очень тяжелой, соль разъедала кожу, и мастер искренне жалел мальчишек. "Надо поменять их местами с мездровщиками, хоть ненадолго, а то совсем без рук останутся", - подумал он и двинулся дальше.
В довольно просторном помещении стояли узкие деревянные скамьи с укрепленными на них скобами. Верхом на скамьях сидели мездровщики и медленными осторожными движениями водили по скобам шкурками, сдирая с них жир и не срезанные кусочки мяса и сухожилий. Эта работа требовала пристального внимания. Шкурку обязательно надо было брать левой рукой за середину, а правой - за заднюю лапу, чтобы мездрить ее против ворса. Если подмастерье ошибался, шкурка оказывалась безнадежно испорченной. Посмотрев, как работают мальчики, и пробормотав только ему ведомое заклинание, помогавшее в работе, Отнар поспешил в противоположный конец помещения, где в глубоких почти квадратных корытах квасили очищенные подмастерьями меха.
Для закваски требовалась особая смесь, и мастер никому не открывал ее секрета. Отнар опустил руку в корыто, достал пригоршню закваски, лизнул ее и выплюнул обратно. "Светлые Боги, - мысленно взмолился он, - пошлите мне сына! Маленького, розовощекого, или взрослого, сильного. Пусть не кровного! Я назову его сыном и передам ему дело всей моей жизни!
Выйдя на улицу, мастер огляделся по сторонам и собрался было пойти домой, как заметил смотревшего в его сторону молодого красавца-воина. "Кром великий! Митра всемогущий! Неужто вы наконец-то откликнулись на мои мольбы?" - мелькнуло в голове у изумленного меховщика, и он, дрожа от волнения, поспешил навстречу гостю.
— Откуда ты, сын мой? — вскричал Отнар. — Ты пришел ко мне? Входи скорее в мой дом!
Ниун удивился такому радушному приему, но вида не подал и ступил на порог.
— Жена! — возбужденно крикнул меховщик. — Собирай на стол! У нас гость! — Затем, повернувшись к молодому человеку, сказал: — Присаживайся. Расскажи мне о себе.
— Я Ниун. Пришел с севера. Хотел, чтобы кузнец взял меня в ученики, а он послал меня к тебе.
— И правильно сделал! — воскликнул Отнар, вскакивая со скамьи. — У него трое сыновей, все красавцы и силачи, один к одному. А у меня, — тут мастер тяжело вздохнул, и глаза его подернулись печалью, — у меня пять дочерей... Кому я передам дело?
— Мне? — Только сейчас Ниун сообразил, почему хозяин так приветливо встретил его.
— Конечно же! Я назову тебя сыном и обучу всему, что знаю сам. Это дело прибыльное, хозяйство у меня крепкое, ты не будешь знать нужды.
— Но я вовсе не собирался становится меховщиком. Мои предки были кузнецами, и я хочу продолжить их дело. Они постоянно взывают ко мне!
— Погоди, не спеши с решением. Поживи у меня, осмотрись, подумай. — Отнар на мгновение замолчал и вдруг встревожено улыбнулся. — У тебя есть семья? Жена, дети?
— Нет, я один.
Старик облегченно вздохнул:
— Я покажу тебе своих дочерей. Поверь, ты нигде не найдешь более милых, добрых и работящих девушек. Хоть я и богат, но никогда не баловал их сверх меры. Они прекрасно умеют вести хозяйство, прясть нитки из шерсти, ткать полотно, шить... из любой из них получится прекрасная жена.
Не дав гостю опомниться, Отнар громко позвал:
— Девочки! Пойдите сюда! Познакомьтесь с нашим гостем!
В комнату, робко потупив глаза, медленно вступили одна за другой пять миловидных девушек, очень похожих друг на друга. Видимо, их мать принадлежала к другому племени, и, по счастью, дочери не унаследовали черты отца. На розовых пухлых щечках играли веселые ямочки, губы, яркие и влажные, манили и обещали сладкие поцелуи, руки, трепетно перебиравшие грубую ткань юбок, подрагивали, не то от волнения, не то от врожденном игривости, что мешала им долго стоять на месте.
— Дочери твои прекрасны, но... — начал было гость, однако хозяин перебил его.
— Я уже говорил: не торопись с решением. Поживи у меня. Ты шел долго, устал, наверное, в дороге. Вот и отдохни.
Киммерийский обычай позволил по-разному выбирать себе жену. Можно было просто заплатить выкуп отцу приглянувшейся девушки, можно было отработать за нее какой-то срок, который назначал отец прелестницы, можно было выкрасть невесту, причем ее согласие ничего не значило, а можно было и провести с ней ночь под кровлей ее собственного дома, и тогда долг чести обязывал назвать ее прилюдно своей женой.
Старый меховщик надеялся, что горячая кровь гостя взыграет, и кто-нибудь из его очаровательных дочерей разделит с ним ложе, и тогда северянин войдет в его семью на законных основаниях, и дело не пропадет, переданное в родные руки. Это, конечно, нельзя было назвать честным по отношению к молодому воину, но Отнар уже и не надеялся вымолить милости у Богов, и его можно было и понять, и простить.
Ниун не догадывался, какие мысли бродят в голове у радушного хозяина и, зная, что наутро все равно продолжит свои трудные поиски, согласился остаться в доме меховщика на ночь, проклиная себя за уступчивость.
Гостя устроили в отдельной комнате, приготовив ему пышное ложе, устланное самыми лучшими шкурами, какие только нашлись в доме, а уж Отнар знал в этом толк. Ниун и правда устал, и лишь стоило ему коснуться щекой мягкого, шелковистого меха, как он провалился в пустоту. Сон его оказался крепким и не принес столь долго мучивших Ниуна сновидений.
Тихий шорох разбудил молодого воина, и он, резко поднявшись, сел на своем великолепном ложе. В окно светила полная луна, освещавшая комнату достаточно ярко, чтобы разглядеть, что на пороге стоит одна из дочерей хозяина, едва прикрытая полосой какой-то тонкой ткани. Чудесные черные волосы, распущенные по округлым плечам, источали тонкий, едва уловимый аромат.
— Зачем ты пришла? — изумленным шепотом спросил Ниун.
— Ты пленил меня, воин. Я полюбила тебя с первого взгляда, — ответила девушка, смущенно опустив ресницы. — Можно я погорю с тобой? Только поговорю и уйду. — В ее дрожащем голосе было столько мольбы, что Ниун не мог ответить ей отказом.
— Присаживайся... Но что скажет твой отец, если застанет тебя в комнате у мужчины?
— Все так крепко спят, что никто ни о чем не догадается.
Юная прелестница кривила душой: она прекрасно знала, что отец, затаив дыхание, стоит за дверью и ждет удобного момента, чтобы войти и благословить молодых на долгую совместную жизнь.
— Ты так хорош, воин, — сказала девушка, садясь на край ложа. — Ты, наверное, видел так много... Расскажи мне о себе.
Ниун начал рассказывать о своем северном крае, о том, как любил и почитал отца, как горько оплакивал его раннюю гибель, как поклялся отомстить ненавистным рыжим псам за смерть отца, как верно выполнял свою клятву, обильно проливая кровь врагов, но в середине рассказа вдруг осекся и замолчал, почувствовав, что восторженная слушательница прижимается к нему все сильнее и сильнее, что ее нежная белая рука касается его плеча, груди, живота, скользит ниже... Язык северянина прилип к гортани, кровь ударила в голову, он готов уже был прижать к себе теплую и податливую ночную гостью, как неожиданно скрипнула половица, и он понял, что за дверью кто-то стоит. Возбуждение, охватившее его, мгновенно схлынуло, и Ниун оттолкнул от себя соблазнительницу.
