Раннее утро. Свежий прохладный воздух настолько чист, что хрустит на зубах, отзываясь приятной ломотой в эмали. Все спят. Только солнце надумало вставать, но еще не торопиться выбраться из теплых одеял облаков, плотным слоем укутавших горные вершины. Постепенно меркнут фиолетовые сумраки, уступая место нежному розовому цвету нарождающегося дня-младенца. Какое-то время два оттенка борются, то сливаясь друг с другом, то вновь расходясь на разные полюса неба. И вдруг рассвет. Это всегда происходит неожиданно, как бы долго ты не готовился к его приходу. Стоит моргнуть, пошевелиться или просто подумать о другом, как все вокруг утопает в свете ликующей зари.

Дриана печально вздохнула. Снова она пропустила секунду победы дня над ночью. Уже столько ночей подряд она до рези, до боли в глазах бдительно поджидала восход солнца, и каждый раз упускала решительный момент. Она привыкла обходиться почти без сна, проводя время за бесцельным наблюдением ночного небосклона. Поначалу, обнаружив за собой такую удивительную и внезапно открывшуюся способность, она попыталась использовать ее во благо государства, но быстро отказалась от этой затеи, увидев испуг и непонимание на лице своего мужа. Ей было легче прикинуться обычным человеком, чем пускаться в длительные объяснения, будоража память плохими воспоминаниями о с таким трудом забытых событиях. Режим дня вернулся на привычный распорядок. Она послушно ложилась вечером в постель, дожидаясь, пока дыхание Леона не становилось тихим и едва уловимым на фоне вздохов ласкового, как котенок, полумрака. Тогда она открывала глаза, и лишь звезды плескались в зеркальном омуте ее очей.

Дворец просыпался. На кухне послышался звон посуды, запахло ванилью. Императрица без труда следила за жизнью замка. Вот хорошенькая служанка игриво рассмеялась, укоризненно пригрозив пальчиком обнаглевшему ухажеру. Где-то в чаще леса перекидыш поднял голову, приветствуя свою повелительницу и бесшумно поскользил по следу очередной жертвы. И солнце неумолимо поднялось из-за скалистых вершин и многократно отразилось в снеговых шапках сурового края. Леон по-хозяйски прижимал к себе молодую женщину, зарывшись лицом в густые волны ее благоуханных волос. Осмелев, Дриана повернулась на другой бок, с трудом поведя затекшим от неудобной позы плечом. Оно моментально наполнилось теплом, запульсировав остренькими иголочками. Леон недовольно буркнул сквозь полуоткрытые губы, но не проснулся, и Дриана, стиснув зубы, пережидала боль. Это было не самое сильное, хоть и весьма неприятное ощущение. Его можно было перетерпеть, выстрадать, заглушить. Любую боль атлантка в состоянии побороть, кроме одной – тоски одиночества. Она часто ловила себя на непонятном чувстве. Ей иногда, особенно в последние годы, начинало казаться, будто все вокруг погружено в студенистое вещество, не пропускающее звуков. Люди двигались, ходили, что-то требовали от нее, но смысл их поступков ускользал от женщины. В такие минуты она напоминала себе рыбку, смотрящую из аквариума на бесцельно шатающихся особей человеческого вида. Только Леону удавалось относительно быстро вывести ее из безжизненного ступора: развеселить, растормошить, словом, привести в себя. Тогда она виновато улыбалась, и все возвращалось на круги своя.

А жизнь текла обычной чередой. Новообразованная империя ширилась, набирала промышленную мощь и торговые обороты. Как и ожидалось, атланты с восторгом приняли предложение о создании новой Атлантиды на берегах материка Миа. Правда, государство получило название Зантивия – "возрождающаяся". Постепенно осваивалась дикая природа севера, отличающаяся бескомпромиссным климатом. Дриане сначала было сложно привыкнуть к холоду здешних земель, но со временем она привязалась, а потом даже полюбила короткое, как вспышка молнии, и прекрасное, словно перо Феникса, лето с резким переходом к зиме, минуя осень и весну. Это место стало для нее и тысяч других обездоленных второй родиной, тем более что первая осталась в людской быстротечной памяти. Десять лет назад они заложили первый камень в основание империи, восемь лет прошло, как Дриану с Леоном короновали на престол Зантивии. Причем ради такого знаменательного случая пришлось основательно переделать ритуалы вступления в престолонаследие. Ранее корону на голову императора возлагал верховный жрец Рина, Леон же, за неимением такого, самолично провозгласил себя правителем, а после подобной участи удостоилась и Дриана. Корону подарили им эльфы, причудливо переплетя в ней нити желтого и белого золота, добавив капельку платины, ну а ведущую роль в сплаве занимало, конечно же, истинное серебро. В диадему же Дрианы Анаира искусно вплела три фиалки из голубых топазов, украшенных росинками алмазов. Первая указывала верную дорогу, ориентируя владельца по счастливой звезде Сириус, вторая оберегала от злых сил, а третья вселяла уверенность в лучшем исходе дела. Слабое утешение, если знаешь, что итог твоей жизни предопределен.

По коридорам дворца уже вовсю сновали люди, торопливо дожевывая на ходу завтраки, обмениваясь пустыми словами приветствия. И тут… Нет, показалось… Снова! Словно черная тень неведомой птицы закружилась над замком, подхваченная порывом ураганного ветра. Отблеск мрака кольнул сердце, сжав его судорогой боли. Незаметно колыхнулась занавеска, пропуская что-то внутрь, еле слышно звякнуло стекло и все стихло. Пропало, как будто и не было. "Показалось, – облегченно вздохнула Дриана, настороженно прислушиваясь к тишине комнаты, – Пустое". Обняв Леона в безотчетном порыве нежности, она пробежалась чуткими пальцами по нахмурившемуся лбу, разминая складки тревоги, пытаясь разобраться в окружающем мире. Она давно поняла уникальный талант Леона. Нет, он не обладал даром мага даже в зачаточном состоянии, зато прекрасно ощущал малейшие нюансы неустроенности вокруг и внутри особы, к которой он не равнодушен. Он буквально окружил Дриану паутиной заботы, и легчайшее воздействие на нее моментально становилось известным ему. Способности мужа должны были помочь атлантке развеять нежданные дурные предчувствия. Без особого труда углубившись в лабиринты его памяти, она скорым шагом направилась к отделу восприятия информации. "Далее, далее, – нетерпеливо шептали ее губы по мере продвижения вперед, – Было, было… Вот!"

Черным уродливым пауком застыла в мозгу Леона мимолетное видение. Не похожая ни на что из ранее виденного, она цепкими лапками-крючками вцепилась в сознание атланта, прочно запечатлевшись в нем. Дриана колебалась только миг. Раз – и жутковатое воспоминание исчезло, как по мановению волшебной палочки. "Незачем ему тревожиться из-за всяких пустяков", – оправдала себя императрица, с волнением и любовью всматриваясь в такие знакомые, и в то же время изменившиеся черты лица своего мужа. Ему было 36, ей 32. Самый расцвет жизненных и творческих сил. Но многие замечали, что Дриана будто совсем и не изменилась со времени гражданской войны в Миа. Напротив, она словно помолодела, излучая вокруг ровную силу и уверенность в собственных возможностях. Безусловно, у них был еще не тот возраст, который следовало бы замалчивать, но контраст между истинным числом прожитых лет и внешним видом Дрианы постоянно становился все заметней. Она оставалась прежней тоненькой, невысокой девушкой, ввязавшейся в игру с богами, исправлявшей летописи времен мечом и словом. Иначе дело обстояло с Леоном. Он все-таки приобрел необходимую для столь высокого ранга респектабельность и важность, но в минуты, свободные от скучных повседневных обязанностей, император превращался в того же веселого циничного насмешника, которого когда-то полюбила атлантка. Его уважали, даже начинали бояться. Так или иначе, мало кто осмеливался возразить ему и никто – ослушаться приказа или, тем более, перебить его. Но он охотно спорил, принимал аргументы чужой стороны, в конце-концов, ему было не зазорно признавать ошибки и неправоту. Он оставался человеком. А вот Дриана пользовалась среди своего народа куда как более сильным страхом, хоть и абсолютно не стремилась к такой популярности. Ничто не могло скрыться от нее в пределах Зантивии, поэтому атлантка крайне редко вступала в какие-то ни было противоречия, зная, что ее решение станет окончательным. Лишь ее муж не чувствовал на себе силу убеждения и продолжал безбоязненно смотреть в болотные глаза колдуньи. Впрочем, магией она не пользовалась в настоящее время, предпочитая обходиться обычным арсеналом средств всемогущей императрицы. Неприхотливая в быту, помнящая сырость бесчисленных темниц и горечь утрат, она с живым интересом выслушивала жалобы простого люда, и всегда исполняла обещанное, хотя люди предпочитали бесконечную бюрократическую волокиту недолгой аудиенции с правительницей. Ей все труднее удавалось сдерживать мощь, рвущуюся из глазниц, и выражение "убить взглядом" почти стало для нее трагической правдой. Перекидыша она отпустила на волю, но он оставался ей верен до последней капли крови, готовый перегрызть горло всякому, осмелившемуся обидеть ее. Но разве существовал такой смельчак?