Собравшись, я подошел к бармену Марату, болтавшему с какой-то симпатичной девушкой у выхода, и, пожимая ему на прощание руку, тихо спросил:

- Слушай, это кто у тебя там, вон за тем столиком? Сюда что, топтуны ходят?

Бармен сильно напрягся, посмотрел, куда я показываю, и я увидел, что он сначала удивился, а потом посмотрел на меня с сочувствием и каким-то смешанным чувством, которое я не берусь определить. Он даже заботливо поддержал меня под локоть.

- Старик, - тихо сказал мне бармен Марат. - Старик, ты что? Это же охрана!… Час-то поздний. Вот они и пришли… Ты что, старик?!

Моя знакомая с телевидения изменяет мужу. Это началось вроде бы случайно, на обычной редакционной пьянке, но продолжается уже полгода, и она говорит, что, наверное, влюблена… Я, может быть, еще расскажу о ее романе, но сначала вот что.

Лет пять назад она, только поступив на ТВ и еще не будучи даже знакома со своим нынешним мужем, ездила в Вологду с одним теледеятелем с первого канала. У них не было романа, он только намечался, просто молодая девчонка и заслуженный артист поехали на пару дней посмотреть на знаменитые вологодские купола ХVI века, а в кассе Ярославского вокзала не было билетов СВ, в общем, они приехали в Вологду и после ночи в поезде все еще не были любовниками.

А днем, в местном краеведческом музее, куда забрели скорее даже от скуки, чем из любопытства, они познакомились с местной девушкой-библиотекарем, двадцати двух или двадцати трех лет от роду. Кстати, если кто не знает, Вологда славится своими девушками среди отечественных Дон-Жуанов, они необыкновенно красивы.

Так вот, к вечеру местная библиотекарь была сильно влюблена в заезжего теледеятеля, чему моя знакомая была даже рада, так как в ее планы не очень входило совмещать работу и личную жизнь. Короче, деятель взял в местной гостинице два номера, один побольше, на себя с библиотекарем (по странному совпадению ее звали Женя Волчанинова, как героиню у Чехова, это моя знакомая сразу вспомнила), и другой, поменьше, - на мою знакомую. Три дня они проколбасились в Вологде, знакомились с какими-то местными художниками и поэтами, пили на квартирах и в гостиничном ресторане, а через три дня, вечером, провожая их на московский поезд, Женя Волчанинова неожиданно разрыдалась. Никто сначала не понял, почему, но потом разобрали “возьмите меня с собой”. Это было тем более неожиданно, потому что девушка попалась неглупая, с чувством юмора, ну и вообще, кто же устраивает такие сцены на вокзале - ими можно только напугать и немного растрогать, но переехать в Москву - навряд ли.

Разумеется, теледеятель испугался, а моя знакомая ее пожалела и даже дала свой телефон, чтоб приезжала сама, без Первого канала, просто осмотреться, куда-то устроиться, - но как это часто бывает в таких случаях, никто никому не позвонил и тем более не приехал.

- А он женат был тогда? - спросил я, вспоминая какие-то читанные в прессе сплетни.

- Да нет, - сказала знакомая. - И сейчас, кстати, тоже нет.

- А что ж он ее не позвал, ведь мог бы пристроить в телевизор, каким-нибудь младшим редактором элементарно, ну пожила бы она у него месяц-полтора, помыла бы ему посуду, что такого, - искренне огорчился я.

- Ну вот, как-то не получилось, - пожала плечами знакомая, - почему-то он не стал. У него есть посудомоечная машина, - пошутила она.

Я вспомнил этого деятеля. Уже начинающий полнеть, лысый, с капризным лицом тридцативосьмилетнего мальчика.

Моя знакомая посмотрела на меня с ироническим интересом: ты что, переживаешь за провинциалок? В Москву, в Москву? Она сама разберется, чего ты? Я ведь ей даже телефон оставляла.

Я вспомнил, как я был в Вологде в 1990-х - две недели жил относительно неподалеку (70 км), на Сиверском озере, у города Кириллов. Помню леса, стоявшие по сторонам шоссе, рассказ водителя автобуса о том, как в полутора часах езды от города как-то осенью через шоссе медленно перешел медведь, и огромные городские церкви ХVI-ХVII века, о которых знаю еще с института - студентов художественных вузов возили туда на практику… От провинциальных городов у меня лично остается странное, двойственное ощущение чего-то медленного, как будто сонного, но, одновременно, и прислушивающегося к чему-то в себе и вокруг.

Впрочем, возможно, мне все это только кажется, и вологодская девочка, которая плакала на вокзале, провожая теленачальника и мою знакомую, просто посмеялась бы надо мной и моими впечатлениями, да еще и добавила, как это иногда делают провинциалы в разговоре с “любящими провинцию” москвичами: а ты попробуй, поживи здесь! Кроме исторического центра, там есть кварталы новостроек, брежневских и даже хрущевских блочных 5-ти и 9-этажек, вот где идет настоящая провинциальная жизнь. Там не “тишина”, а вакуум, отсутствие кислорода, агрессия, пьянство, зассанные подъезды, безумные подростки и бультерьеры на вечерних прогулках.

Мы помолчали. Я вспомнил ее нынешнего мужа, он носил длинные волосы, перевязанные на лбу цветной тесьмой на индейский манер, и увлекался боевыми искусствами. Знакомая говорила, что не перестает его любить, несмотря на любовника, но уже по-товарищески. Любовник тоже был женат…

Я, кстати, даже не понял, почему ее вологодская история произвела на меня такое впечатление, может быть, из-за случайного совпадения с Чеховым? Сам я не очень люблю провинциалок, во всяком случае московских и особенно последних десять лет. С одной стороны, во многих из них есть, конечно, какая-то пассионарность (надо обладать некоторой смелостью для переезда в незнакомый город), иногда чистота или, скорее, неискушенность, столь милая сердцу москвичей, но с другой - временами что-то хищное и одновременно жалкое.

Но когда тележурналистка рассказала мне об этой Жене Волчаниновой из Вологды, я ужасно разозлился и на деятеля с ТВ-1 и на нее тоже. Очень.

Но за что? Они-то причем? Ведь никто же не восклицает на далекой веранде: “Мисюсь, где ты?!.” Это было бы просто смешно.

“Полчаса - поезда под откос, полчаса - не твоя полоса, полчаса - полчаса не вопрос, полчаса не ответ - полчаса-а…” - гремит музыка в клубе. Это “Тату”.

“…Не моя карусель, и мечта не моя”…

Люблю этих девочек - в них есть какая-то сила. Новая Россия - вот она. Молодые - другие. Не их карусель. Те, кому сейчас двадцать, - они выросли в свободное время, этим они обязаны нам - кому после тридцати пяти, кто в свои двадцать пять и тридцать вышел в 1991-м к Белому дому! Но им плевать на наши “подвиги”, “мысли” и “опыт”. Они могут с нами переспать, это в лучшем случае. Они относятся к нам с уважением, пока мы разговариваем с ними иронически или шутим. С ними почти нельзя быть серьезным - тогда они смеются, пугаются или испытывают неловкость.

Иногда я из-за этого злюсь и даже комплексую, иногда думаю, что это все ерунда, и колесо сансары, повернувшись, просто подцепило цветные бумажки другим боком. Ну-ка, где моя бамбуковая флейта? Вот она. Сейчас я вам сыграю и спою. “Звенела музыка в саду таким невыразимым горем, свежо и остро пахли морем на блюде устрицы во льду”.[4] Я уже немного пьян, они сидят за соседним столиком - две девчухи, черненькая с кудряшками и беленькая с распущенными волосами. Сколько им? - думаю я, заказывая еще сто красного сухого. - Черненькая, она наверняка закончила какую-то школу в центре, у нее такой вид, что она… она могла быть моей одноклассницей, - вдруг спьяну думаю я. В школе я не обратил бы на нее внимания - меня тогда интересовали другие типажи, а сейчас, наверное, от выпитого, я смотрю на нее и умиляюсь. Привет, “одноклассница”! Это твой клон или твоя дочь сидит напротив меня в начале ХХI века? Они студентки? Склонившись над столом, что-то увлеченно набирают на мобильном. У брюнетки в ухе наушник, и она периодически передает его блондинке. Слушают, хохочут. Наверное, музыка. Это сейчас модно. Блондинка - или не москвичка, или откуда-то с окраин. У нее неплохое декольте, но какое-то странное, злое, взрослое лицо. 25 лет назад она была бы комсомольской активисткой.