- Дурак!..
И они ушли.
Я обалдело покачал головой:
- Что это было?
Тут и к Воропаеву вернулся дар речи. Говорит:
- Флуктуация! Экстремум!
Он вообще любитель таких выражений. Потом представляете, смеется:
- А ты уж и испужался…
Я собрался было ему ответить, но тут обнаружилось, что, оказывается, все это время у нас был тайный свидетель.
Одинокий грузин в мохеровом шарфе и без шапки, выйдя из ближайшего телефонного автомата, аккуратно засовывал за пазуху квадратную фляжечку коньяка.
Он внимательно оглядел нас и, улыбнувшись так, как это умеют делать только интеллигентные кавказцы - будто они знакомы с вами сто лет - спросил:
- Гуляем?
Я кивнул:
- Как видите.
Грузин все устраивал свою четвертинку.
- Козлы, - он посмотрел вслед удалявшейся компании.
Я согласился:
- Н-да. Не очень, так сказать…
- Но ваш друг тоже хорош… - грузину явно хотелось поговорить. - Зачем пьяных задевать…
Я промолчал и подтолкнул Воропаева:
- Что берем?
Еще, - думаю, - с этим зацепиться не хватает.
Грузин посторонился, и мы подошли к окошечку.
- Один “Привет”, пожалуйста.
Чем-то недовольная продавщица протянула мне бутылку и сдачу.
Я положил зелье в сумку и потянул Воропаева - пошли…
Но тут грузин остановил нас.
- Извините, ради Бога, ребята, - вдруг сказал он, - за нескромный вопрос… Еще раз извиняюсь. Вы чем занимаетесь?..
- Онанизмом, - мрачно ответствовал Воропаев, выдержав небольшую паузу..
- А, - засмеялся грузин, - почтенное занятие. Ничто так не возвышает душу. Ну а по жизни, так сказать, в миру, вы кто? Случайно не живописцы?
- Литераторы, - сказал я, видя, что ситуация не опасная. Что перед нами, по крайней мере с виду, нормальный человек. - Русские писатели. Совесть народа, ё-моё…
- О, - сказал грузин, - кого же еще можно встретить в ночи в этих исторических местах. Я так и подумал, что вы не просто так… Что свои… То-то вы конфликтовали с этими йэху. - Он засмеялся. - Позвольте представиться: Георгий Иванович П-в, первый заместитель главного редактора журнала “Драматургия”.
И грузин церемонно протянул нам руку.
Я с деланным уважением, а Воропаев рассеянно ее пожали. После чего нам вручили визитные карточки, после чего я подумал, что Георгий Иванович, возможно слегка пьян, или находится, по национальному обыкновению, под наркотическим кайфом (да просят меня все грузины - но я говорю грустную, меня самого огорчающую правду), или это первые визитки в его жизни, иначе зачем бы он стал их вручать первым встречным? Может, голубой? Я тревожно вгляделся в мужественную бороду нашего нового знакомого. Вроде непохоже…
- Грустно вечером одному, - сказал Георгий Иванович, будто отвечая моим мыслям, а еще когда не пишется, совсем тоска… У вас как с этим делом?
- С каким? - я опять насторожился.
- С литературой.
- Да так, не очень, - сказал Воропаев. - Молчим пока…
- Жаль, - сказал Георгий Иванович. - Надо работать… Хотя сейчас трудные времена для творчества. Цензуры как будто бы и нет, зато писать не о чем… Кругом сплошная публицистика и чернуха. Времена осмысления. Смута. Как там, в “Федоре Иоанновиче”? Помните?
Мы не помнили. Георгий Иванович прочитал нам наизусть упомянутое место.
- Ну как? Из всех Толстых его люблю больше всего…
Немного помолчали.
Помолчав, Георгий Иванович предложил выпить за литературу.
- Нам бы не надо, - слабо запротестовал я. - Нам домой пора бы, этот “Привет” мы с собой взяли… Мы всегда с удовольствием, просто на сегодня хватит…
Пить с Георгием Ивановичем и вообще с кем бы то ни было мне уже не хотелось.
Но Воропаев меня остановил:
- Глупо, - сказал Воропаев. - Глупо отказываться. Неудачный день. Все равно. Надо закончить достойно. Мы ж не пьяные, не в полном ауте. Потом не просто же так, а за литературу.
- Вот именно, - засмеялся Георгий Иванович. - За литературу. Примем по чуть-чуть. Это же ерунда, а не доза, и вообще - за знакомство…
Угощал Георгий Иванович.
- Ну, ура!..
Воропаев, выпив, тяжело вздохнул.
Потом пояснил:
- Меня жена бросила.
Георгий Иванович сочувственно покачал головой: грустно.
Потом, видимо, решил Воропаева утешить и сказал:
- А может наоборот, хорошо? Я вот три раза был женат…
- Может, - сказал Воропаев. - Я пока не почувствовал…
- Еще почувствуешь, - засмеялся Георгий Иванович, - могу гарантию дать. Долго жили?..
- Четырнадцать лет.
- Солидно. Жизненный цикл. Пора менять, конечно… Алексей Толстой, знаешь, что говорил? Правда, не помню, кому. Может, Чуковскому? Жен надо менять. Классика…
- Я не хочу, - сказал Воропаев, - я к этой привык…
- Ничего, отвыкнешь. Все в природе обновляется. Ты уже не мальчик. Пора на молодой женится.
Мы выпили.
- За счастье в личной жизни!
- А то, что она тебя бросила, а не ты ее - это не расстраивайся, - сказал Георгий Иванович. - Это все самолюбие. Мы, творцы, народ инертный, живем в основном внутри себя, химерами, так сказать, сознания, решения на внешнем же плане принимаем с трудом. А кто-то же должен первый шаг сделать… Ты ей изменял?
Воропаев кивнул:
- Еще как.
- Ну, вот, - обрадовался Георгий Иванович, - видишь… Меня женщины тоже в основном сами бросали. Я не решался, путался на стороне втихаря, вот им и приходилось, бедным, даже это брать на себя… Они вообще стервы. Следующую ты бросишь.
- Ладно, - сказал Воропаев, - давай допьем, что ли… Будем считать, что вы меня убедили. На сегодня…
Постепенно разговор перешел на возвышенное. А именно:
Сначала вспомнили Серебряный век, как же без него? Саша Черный - Андрей Белый. Андрей Белый - Саша Черный. Есенин. Блок. Дыша духами и туманами. Разве духами? По-моему дождями. Сами вы дождями. Это вам не у костра песни петь. Ду-ха-ми… Моим духам, как драгоценным винам. Ну, а вы даете… каким духам?.. Стихам… Эсти Лаудер… Стихам Эсти Лаудер? Ха-ха-ха. Пауза. После паузы: Адамович - Ходасевич. Наоборот. Наоборот это кто?.. Берберова.
Когда мы обсудили разницу и сходство между Ходасевичем и Адамовичем бутылка кончилась. Взяли еще.
Потом, кажется, говорили о Пушкине, церковь-то рядом, (Георгий Иванович связно пересказал содержание редкой книги “Дуэль и смерть Пушкина”), потом о Блоке, потом о Горьком, потом (немного) об Алексее Толстом (обратите внимание, как он напряженно смотрит… - тоже мне, открыли Америку, я это давно вижу…), о мистике этого странного места, о том, случайна ли эта концентрация литераторов и случайно ли то, что мы, деятели, так сказать, современной культуры, собрались здесь сегодня.
Естественно, поговорили и о “путях”, которые олицетворяли упомянутые господа… Кто-то, возможно я, сказал, что площадь и примыкающие к ней улицы по форме напоминают пятиконечную звезду. Странно, да?..
- А-а…, - сказал Георгий Иванович, - масоны?!..
Дальше помню уже очень фрагментарно, так как сделался совершенно пьян и часто отлучался куда-то по малой нужде, да и просто уходил в астрал, а в перерывах говорил, что Пушкину к тридцати все надоело и он взял сам себя за хобот. Что я имел в виду, сейчас непонятно. Какой хобот? Может быть, это во мне уже заговорило подсознание? Язык Эзопа? Иносказания Дзен? Так как старая водка еще “не остыла”, когда на нее пролилась новая? Как говорят, вдогоночку. Представляете себе, такая внутренняя водочная Ниагара… - у-у-у - ревет… Ну, и эффект соответствующий. При таком эффекте может быть все что угодно, в том числе и иносказания Дзен.
Потом Георгий Иванович спел нам романс “Осенней ночи тень густая над садом высохшим легла” и предложил взять еще одну.
Мы согласились, уже даже без внешнего сопротивления.
Ходил опять Георгий Иванович. Наш человек. Воропаев, кажется, прочел по этому случаю что-то из Твардовского, “Василий Теркин”, он его хорошо знал. А может быть и не прочел, и мне просто сейчас, “по сюжету”, хочется, чтобы он прочел…
