Таким образом, по мере осознания ситуации складывалась следующая картина: начальная школа учит читать, считать и писать, причем последнему плохо, – но всему перечисленному дети выучились бы и без нее. Средняя же школа учит большому объему довольно детализированных знаний по всем основным научным и гуманитарным дисциплинам, которые практически никто не помнит уже через год, не говоря уж про более долгое время, прошедшее после окончания школы. Но эта близкая к нулю результативность – лишь одна сторона медали. Другая же, на первый взгляд парадоксальная, состоит в том, что, может, и слава Богу, что ничего этого дети не запоминают, может, и не надо этому учить? Может, как раз и нормально, что никто никогда не научился ни петь, ни рисовать на соответствующих уроках музыки или изо: почему государство должно волновать, умеет ли человек все это – что, не умеющий петь – разве второсортный гражданин? Может, и ничего, что никто не научился на физкультуре прыгать через «козла» – а собственно, зачем через него уметь прыгать, особенно когда определилось, что в армии служат только добровольцы-опричники, а остальным не надо даже делать вид, что они потенциальные воины? И то, что никто не помнит из курса стереометрии, что такое призма, может, и не повод для печали? Или все-таки повод? Тут вспоминается персонаж известной русской классической пьесы «Недоросль», который говорил, что незачем знать географию – извозчик довезет куда надо. С одной стороны, не хочется ему уподобляться – а с другой, в обратную сторону можно легко дойти до того, чтобы учить детей географии в объеме университетского спецкурса. Одним словом, комиссия пришла к заключению, что не просто огромные средства тратятся почти впустую, но и невозможно определить – как, собственно, должно быть, чему и как надо учить в школе. Во всяком случае, пока не будет сформулирован абсолютно четкий ответ на вопрос: в чем состоит для государства цель школьного образования и вообще воспитания детей?

В попытке найти ответ на этот вопрос комиссия проанализировала все типы школ и системы образования, существовавшие с античных времен и по наши дни, и пришла к довольно парадоксальным, но достаточно аргументированным выводам. Идея всеобщего образования в том виде, в каком она сложилась на рубеже XIX—XX веков, и не могла появиться раньше – но вовсе не из-за нехватки материальных ресурсов или отсутствия новых взглядов на гуманизм и справедливость. Дело в том, что до этого сам подход к образованию был антиподом подхода, возобладавшего в ХХ веке, – подхода всеобщности образования.

Раньше образование мыслилось и практиковалось как признак отличия положения в мире молодого человека, а не как способ уравнять его до известной степени со всеми сверстниками. Для европейского Средневековья и начала Нового времени характерным было образование, закрепляющее сословные отличия, в первую очередь феодальные (позже – дворянские); именно здесь находятся корни понятия «классически образованный человек», или иначе джентльмен. Подрастающее поколение учили географии не потому, что извозчик без этого не довезет, и уж никак не для того, чтобы они выросли гармонично развитыми личностями – таких представлений то время не знало, а если бы узнало, то не приняло бы. Нет, детей растили дворянами, плотью от плоти своего сословия, не жалеющими жизни за его права и статус, – а для этого они, как члены сословия, должны были отличаться от других чем-то, кроме паспорта: иначе и своего не отличишь в нештатных ситуациях, и природное свое право быть над остальными не обоснуешь.

Религиозные школы в той же Европе также были инструментом воспитания сословных отличий, только другого сословия – духовного. А образование в Китае служило инструментом воспитания членов их главного сословия – чиновничества, игравшего там примерно ту же роль в управлении государством, что дворянство в Европе.

Так что нынешние сторонники изучения латыни и античной литературы, вздыхающие о разностороннем человеке Возрождения, должны четко понимать, что этому учили исключительно с целью воспитания человека, отличного от других. Весьма вероятно, что это вполне благородная мотивация, но абсолютно неприменимая к всеобщему образованию – если этому учат всех, она просто теряет смысл. Что же касается античных школ Эллады и Рима, то они тоже воспитывали отличия, только не сословные, а национальные (точнее, племенные). В языческо-племенную эпоху важнее всего было воспитать не столько верных сынов своего сословия, сколько своего племени – и античные школы прекрасно с этим справлялись. И в греческом, и в латинском языках было слово «варвар», означающее любого человека из иного племени, как и в еврейском аналогичное слово «гой» – а в основных современных языках таких слов нет.

Важно, что до определенного времени образование всегда рассматривалось как подготовка молодого человека к тому, чтобы он был верным сыном какой-то определенной группы – сословия, Церкви, племени. Оно должно было в разных аспектах сделать его способным к выполнению своего национального, религиозного или сословного долга – а задачи сделать его подготовленным к жизни в плане личных успехов и преуспевания образованием никогда не ставилось, поскольку это считалось его личным делом.

С конца же XIX века, когда все европейские страны уже готовились к мировой войне, как раз из-за изменения типа войны и появилась новая задача – ее решением послужила система современного всеобщего образования. Школы современного типа, где изучали светские науки, существовали и раньше и кое-где – например, в США – были довольно популярны, поскольку окончить такую школу означало сделать первый обязательный шаг на пути к ставшим весьма желанными профессиям юриста, врача и инженера. Но такие школы не были государственными и бесплатными, как не были всеобщими и обязательными. Но война нового типа в массовых количествах требовала офицеров и унтер-офицеров, владеющих науками. То есть офицеры и унтеры существовали и за сто лет до этого, но их обязанностью было в основном палкой выбивать дурь из солдат, что непросто, однако же не требует никакого особого образования. А вот для контрбатарейной артиллерийской стрельбы унтер-офицеру надо по воронке и хвостовику вражеского снаряда, используя логарифмическую линейку, вычислить по формулам баллистики местонахождение вражеской батареи, причем достаточно быстро, – для этого надо знать механику, геометрию, тригонометрию и прочее. Для этого, и ни для чего другого, государства и ввели всеобщее обязательное среднее образование – они готовили пушечное мясо, во всяком случае его элитную часть. То, что такое образование весьма полезно и для работы на промышленном оборудовании и со сложными механизмами, выяснилось уже потом – индустриальные гиганты тоже нуждаются в пушечном мясе.

Но сейчас подобные требования уже перестали быть актуальными, поняли члены комиссии: не только армия, состоящая теперь исключительно из опричников с отдельной системой образования, не нуждалась больше в массах образованных солдат и сержантов, но и мирная техника, хотя сама по себе стала сложнее, вследствие автоматизации не нуждалась более во всесторонне образованных рабочих и служащих. Это был удивительный, хотя и достаточно бесспорный вывод – техника сама по себе стала сложнее, но работать на ней стало намного проще. Хотя, если вдуматься, это довольно очевидно – стрелять из ружья гораздо эффективнее, чем из лука, но при этом еще и легче, а вовсе не сложнее.

Таким образом, комиссия подошла к ответу на вопрос, чему же надо учить в рамках всеобщего обязательного образования, – а с другой стороны, сделала выводы, чему учить не надо. Был принят Закон «О всеобщем обязательном школьном образовании», в котором провозглашались три цели школьного образования: первая – воспитать из учащегося хорошего гражданина Империи, вторая – создать у учащегося базу, информационную и особенно методическую, которая в дальнейшем, уже вне рамок школы, облегчит усвоение им нужных для карьеры или хобби специальных предметов и навыков, и третья – подтянуть физические кондиции учащихся до считающихся приемлемыми и научить их в дальнейшем поддерживать себя в физической форме. И всё!