Асаф сел и посмотрел на неё спящую, и его сердце устремилось к ней. Он хотел укрыть её, смахнуть пыль с её лица. Сделать для неё что-то хорошее. Самое лучшее, что он мог для неё сделать – не будить её. Поэтому он не двигался. Только смотрел на неё пристально, не отрываясь, и думал, как она красива. Она вздохнула и свернулась калачиком, подложив под голову обе ладони. У неё были длинные тонкие пальцы. Её грязную щиколотку охватывала тоненькая серебряная цепочка, почти невидимая, он смотрел на неё и не мог насмотреться. Он мысленно разговаривал с ней, вёл оживлённую беседу: знаешь, что таких глаз, как у тебя, я никогда не видел? Да, мне уже говорили и, кстати, знаешь, отчего они стали такими? Оттого, что ты смотрела на мир удивлённо? Ой, с тобой невозможно! Ты просто всё прочитал, правда? Нет, только несколько страниц, урывками; так нечестно, что ты знаешь обо мне такое, а я о тебе ничего не знаю! Ты бы, например, согласился, чтобы я прочитала твой дневник? У меня нет дневника. Но если бы был? Если бы был?.. Да, если бы был, ты бы согласился? Но зачем тебе мой дневник? Я и так могу тебе всё рассказать.

Она приоткрыла глаз, увидела, что он улыбается про себя, и его пальцы по-детски сцеплены, будто загадывает желание, и снова уснула, успокоенная. Асаф встал. Потянулся. Подумал, что на каком-то этапе, не позднее, чем завтра, ему необходимо будет выйти, чтобы позвонить Носорогу и родителям в Америку, пока Носорог не вызвал всю израильскую полицию. Эта мысль вызвала в нём раздражение. Мир протянул извне холодную руку и тронул его за плечо. Снова возник вопрос, как рассказать Носорогу о Рели. Сейчас это казалось ещё сложнее, и он не знал, почему: может, он вдруг понял, что до сих пор не осознавал и ничтожной доли того, что чувствовал Носорог к его сестре? Может быть. Но, может быть, и Рели было трудно с Носорогом, осторожно подумал он и занялся аварийным освещением, неоновая лампа которого начала тускнеть. Он обшарил пещеру и нашёл пакетик с батарейками, приготовленный Тамар. Сразу же увидел, что она купила не те батарейки. Вспомнил, что всегда в душе обвинял Рели в недостаточной любви к Носорогу. Ему, да и всем, в сущности, всегда было ясно, что Носорог любит сильнее, и что невозможно сравниться с ним во всей его любви, заботе и щедрости к ней. Он порылся среди продуктов и консервных банок, нашёл несколько пачек печенья, плотно запечатанных жёсткими зажимами и начал обдирать с них целлофановую обёртку. Мысли не давали ему покоя. Например, Носорог всё время повторял, как он скучает по Рели, так что это уже стало каким-то ритуалом, неизбежной частью их разговоров. Асаф мог повторить слово в слово жалобы Носорога о том, как он потерял Рели, и какую непоправимую ошибку он совершил, что не настоял на их свадьбе сразу же после армии, и каким идиотом он был, когда согласился на её поездку в Америку. Он вытащил металлические проволочки из целлофановых обёрток и скрутил их, образовав два длинных проводка. Из кармана джинсов вытащил рулон чёрной липкой ленты ("Изолента – это тоже, как носовой платок", - говорил его папа), потом сложил вместе шесть маленьких батареек, минус к минусу, плюс к плюсу. Сказать по правде – он приклеил проводки к батарейкам, а их концы подсоединил к лампе, теперь порядок – они никогда в своих беседах не говорили о самой Рели, что она чувствует, подумал Асаф, и ощутил угрызения совести, не понимая почему, за кого из них двоих, испугался, что этими мыслями он как бы предаёт Носорога, и тут же направил себя на размышления о том, что должно произойти, и как Носорог выдержит новости из Америки, как сможет жить дальше, если та, кого он так любит, не будет с ним?

Когда он открыл глаза (похоже, он незаметно для себя задремал), Шая не было в пещере. Асаф мгновенно вскочил на ноги. Подумал, не разбудить ли Тамар, и решил, что пока не стоит. Тихонько свистнул Динке и вышел. Снаружи уже светало. В небе на востоке протянулась розовая полоса. Асаф побежал, и Динка за ним. Попробовал в одну сторону – и ничего не нашёл. В другую – и там нет. Постарался сохранить спокойствие. Он знал, что Шай в его состоянии не мог далеко уйти. Даже созванный против себя самого трибунал сумел он отложить на потом. Динка бежала впереди него, искала, нюхала. Асаф надеялся на неё больше, чем на себя самого, он бежал за ней и только сейчас обратил внимание, что с тех пор, как пришёл сюда, Динка как бы отошла на второй план, будто чувствовала, что её роль закончилась в тот момент, когда она привела его к Тамар. И, несмотря на всю срочность, он подозвал её к себе, опустился перед ней. Взъерошил ей шерсть, прижал её голову к своей. Смешал их запахи. И она стояла, снова впитывая его. Одно мгновение – и опять побежали.

По шоссе над ними проехал грузовик. Асаф испугался: нельзя, чтобы Шай добрался до шоссе. Его задавят. А если не задавят, он поймает попутку до города и там уж раздобудет свою дозу, и тогда все первые три дня отвыкания и все невероятные усилия пойдут насмарку. Могло быть и ещё хуже: как только Шай доберётся до города, его обнаружат те, кто его ищет. Асафа бросило в пот. Ему хотелось убить себя за то, что заснул и подвёл Тамар.

У лысой сосны на склоне стоял, согнувшись, Шай. Зелёные брызги изливались у него изо рта. Асаф побежал к нему. Подхватил его за секунду до падения. Его глаза уже закатились, но он все равно прошептал Асафу, чтобы не останавливал его сейчас, что он обязан добраться до шоссе. Даже предлагал Асафу деньги, взятку, если он расскажет ему, где Тамар спрятала дозу. Асаф просунул руку между ногами Шая и взвалил его себе на плечо, как раненого. Спустился с ним обратно в русло ручья и по насыпи скатился к пещере. За мгновение до того, как они вошли внутрь, Шай с силой сжал шею Асафа:

- Будь другом, если она спит, не говори ей, что я выходил, - взмолился он, - не говори ей, не говори ей.

Асаф заколебался, взвешивая. Его преданность Тамар против отчаянного желания Шая не огорчать её.

- О-кей, но это последний раз, что ты пытаешься бежать.

Шай пошевелил своими длинными пальцами, что, очевидно, означало "Да". Асаф уложил его на матрац. Расправил его длинные тонкие конечности, будто укладывал тряпичную куклу. Тамар услышала их движение рядом с собой и проснулась. Открыла глаза. С наслаждением потянулась, на минуту забывшись:

- Ой, как я выспалась... эй, ты почему стоишь?

Асаф молчал. Шай умоляюще смотрел на него. Асаф пожал плечами:

- Просто, захотелось немного выпрямиться.

Тамар улыбнулась ему сладкой утренней улыбкой. Шай благодарно моргнул ему со своего ложа. Проблеск живого, чистого чувства мелькнул в его мутных глазах, и Асаф улыбнулся ему в ответ. Тамар заметила, что они обменялись взглядами. Закрыла глаза и подумала, что всё ещё может наладиться.

Наступивший день был немного легче предыдущего. Шай меньше страдал, но всё ещё был вынужден часами искать свою дозу в матраце и в щелях пещеры. Он был уверен, что видел вчера недостающую дозу, в самом деле видел, только ему сейчас трудно вспомнить, где. Асаф и Тамар уже перестали отвечать на его снова и снова повторяющиеся вопросы. Они непрерывно массировали ему ноги, чтобы облегчить боль и усилить кровообращение. Каждый час заставляли его делать несколько глотков, иногда Асафу приходилось держать его силой, пока Тамар капала ему в рот из поилки для новорожденных, и тогда он был похож на большого болезненного птенца. Встретившись глазами с Асафом, она поняла, что он видит ту же картину, что и она, и, возможно, даже думает теми же словами, и почувствовала лёгкое потрясение, будто на миг заглянула в самую сущность Асафа, и сразу же удивлённо вспомнила, что она всегда о себе думала, о той недостающей её душе детали "Лего", которая должна соединить её с другим человеком, но, возможно, этот вопрос требует пересмотра, подумала она.

Внизу, в глубине русла, был маленький родник, тонкий, как ниточка. Она пошла туда, захватив с собой грязные простыни и одежду всех троих. Стоя на коленях и отстирывая в воде бельё, она думала, что с тех пор, как попала в общежитие Песаха, она почти никогда не была одна. Это была одна из самых трудных для неё проблем в общежитии, потому что всегда, с самого детства, ей было необходимо – как воздух для дыхания – уединение хотя бы на час или два в день. Сейчас она была в недоумении: ведь с той минуты, как появился Асаф, она, в сущности, может позволить себе такие маленькие "выходные", побродить по руслу, подышать в одиночестве, и все-таки, неизвестно почему, как будто именно сейчас у неё пропала эта глубокая потребность. Она выкупалась в роднике и встала после мытья, радостная, как ребёнок. "Друзья напоят и польют, как в знойный полдень, родничок... – весело напевала она, развешивая бельё для просушки на ветках кустов в укромном месте рядом с пещерой. - Как в знойный полдень, родничок, и счастлив наш цве..." – и сама вовремя остановилась, смеясь над собственной глупой патетикой, и прибавила ещё несколько резких и горьких слов, короче, заставила себя вернуться к действительности и напомнила себе кто против кого, но все эти несколько минут она стояла, уставясь на свой синий комбинезон, который слегка развевался рядом с футболкой Асафа.