– Чей ты? – спросил он его. – Что с тобой произошло? Почему ты так бушуешь? – Он говорил медленно, оставляя место для ответов и не смущая собаку продолжительными взглядами в упор. Он знал – его научил друг его сестры Рели – разницу между говорить собаке и говорить с собакой. Пёс лежал, тяжело дыша, и сейчас, впервые, выглядел усталым и ослабевшим и был меньше, чем казался раньше. В собачнике наконец-то воцарилась тишина, другие собаки начали бродить по клеткам, возвращаясь к жизни. Асаф просунул палец сквозь одно из отверстий и прикоснулся к его голове. И пёс не шевельнулся. Асаф поскрёб пальцем липкую и грязную шерсть. Пёс завыл быстро и возбуждённо, без перерывов. Как будто должен был кому-нибудь что-то рассказать, не в силах больше держать это в себе. Его красный язык дрожал, глаза были велики и выразительны.
С этого момента Асаф больше не спорил с Данохом, который поспешил воспользоваться тем, что пёс успокоился, вошёл в клетку и привязал длинную верёвку к оранжевому ошейнику, прячущемуся в спутанной шерсти.
– Давай, бери его, – скомандовал Данох, – теперь он пойдёт с тобой как миленький, – и слегка отпрянул, когда пёс вдруг возник перед клеткой, и, как бы стряхнув с себя усталость и тихую преданность, нервно посмотрел направо и налево, понюхал воздух и словно прислушался к далёкому голосу.
– Ну вот, вы и подружились, – попробовал Данох убедить Асафа и себя самого, – ты только береги себя, когда будешь ходить с ним по городу, я твоему отцу обещал, – последние слова застряли у него в горле.
Ибо в эту минуту пёс сосредоточился и напрягся. Морда его заострилась, и в облике появилось что-то волчье.
– Слушай, – пробормотал Данох с лёгким сомнением, – ничего, что я тебя с ним посылаю?
Асаф не ответил. Только посмотрел, поражённый переменой, произошедшей с псом на воле. Данох снова хлопнул его по плечу:
– Ты сильный парень, смотри, ты выше меня и своего отца, ты с ним справишься, да?
Асаф хотел спросить, что ему делать, если пёс не поведёт его к своему хозяину, и до каких пор он должен за ним ходить (в ящике стола его ждал обед из трёх бутербродов), и что, если пёс, например, поссорился с хозяевами и совсем не собирается возвращаться домой...
Эти вопросы так и не были заданы ни в тот момент, ни после. Асаф в тот день больше не виделся с Данохом, не видел он его и в последующие несколько дней. Иногда очень легко точно установить момент, когда что-то – жизнь Асафа, например – начинает безвозвратно меняться до неузнаваемости.
Как только рука Асафа сжала верёвку, пёс мощным броском сорвался с места и потянул его за собой. Данох испуганно взмахнул рукой, успел ещё сделать пару шагов вслед уносящемуся Асафу, даже побежал за ним – всё было бесполезно. Асаф с большой скоростью был протащен через двор муниципалитета, спущен с лестницы, выброшен на улицу. Потом его швыряло на стоящую машину, на мусорный бак, на прохожих. Он бежал...
Большой мохнатый хвост с силой мечется у него перед глазами, разметая в стороны людей и транспорт, и Асаф бежит за ним, загипнотизированный этим хвостом. Иногда пёс на мгновение останавливается, поднимает голову, принюхивается, затем сворачивает в боковую улицу и устремляется по ней, и похоже, он точно знает, куда бежит, так что есть надежда, что этой гонке всё-таки скоро придёт конец, пёс найдёт свой дом, и там Асаф передаст его хозяевам, и всё, слава Богу, закончится. Но, продолжая бежать, Асаф думает, что он будет делать, если хозяин собаки не захочет платить штраф, и Асаф скажет ему, гражданин, моя должность не допускает никаких компромиссов в данном случае. Или платите, или пойдёте под суд! И человек начинает с ним спорить, а Асаф вескими аргументами его опровергает, бежит и бормочет про себя, решительно сжимая губы, и хорошо зная, что ничего у него не выйдет, в спорах он никогда не был силён, ему всегда проще сдаться и не раздувать дело, ведь именно поэтому он вечер за вечером подчиняется Рои в вопросе о Дафи Каплан, только, чтоб не создавать проблем. Он мысленно видит перед собой длинную тонкую Дафи и ненавидит себя за слабость, и вдруг замечает высокого мужчину с лохматыми бровями в белом поварском колпаке, который у него что-то спрашивает.
Асаф смотрит, смущённый. Очень светлое лицо Дафи, с неизменно насмешливым взглядом и прозрачными, как у ящерицы, веками быстро перетекает в другое, полное и сердитое, и Асаф испуганно переводит взгляд и видит узкое, будто вырубленное в стене, помещение, в глубине которого пылает печь, и оказывается, что пёс решил почему-то задержаться у маленькой пиццерии, и пекарь, склонившись над прилавком, снова спрашивает Асафа, во второй или даже в третий раз, про какую-то молодую особу.
– Где она? – спрашивает он. – Уже месяц как мы её не видели, – и Асаф осторожно скашивает взгляд, может быть, пекарь говорит с кем-то, стоящим за ним. Но нет, пекарь говорит с ним, он интересуется, кто она ему, сестра или подруга, и Асаф в замешательстве кивает, пытаясь выиграть время. За неделю работы в муниципалитете он успел узнать, что у людей, работающих в центре города, манеры и речь отличаются своеобразием, и чувство юмора их несколько странновато. Возможно, работая со странными клиентами и туристами из дальних стран, они привыкают выражаться слегка театрально, словно за ними всегда наблюдает невидимая публика. И он хочет убраться оттуда и продолжить гонку за псом, но пёс усаживается и смотрит с надеждой на пекаря, высунув язык, а тот приятельски свистит ему, как будто они давние знакомые, и резким движением, как в баскетболе – рука за спиной, над поясом – бросает в него толстым ломтем сыра, который пёс хватает на лету и проглатывает.
И следующий ломоть тоже. И ещё один, и ещё.
У пекаря кудрявые брови, как два диких куста, они внушают Асафу беспокойство, укоряя его. Пекарь говорит, что никогда не видел её такой голодной.
– Её? – поражённо шепчет Асаф. Ему до сих пор не приходило в голову, что собака – она, он думал о ней как о псе, с его скоростью, мощью и упорством его бега. И ведь в их сумасшедшей гонке, в злости и растерянности, были же минуты, когда Асаф с удовольствием воображал, что они – команда, он и его пёс, молчаливый мужской союз, а теперь – теперь ему было ещё более странно, что он так гонится за собакой.
Продавец сводит кусты своих бровей, и, глядя на Асафа испытующе и даже подозрительно, спрашивает:
– Так что, она решила прислать тебя вместо себя? – И начинает вращать в воздухе сделанную из тонкого теста летающую тарелку, умело подбрасывая и ловя её. Асаф делает головой диагональное движение на грани между да и нет, врать ему не хочется, а пекарь продолжает намазывать тесто томатной пастой, хотя Асаф и не видит там других посетителей, кроме себя, и сыплет на тесто маслины и лук, и грибы, и анчоусы, а также кунжут и чабёр, и раз за разом бросает через плечо, не глядя, маленькие ломтики сыра, и собака, которая минуту назад была псом, хватает их в воздухе, как бы заранее предвидя его действия.
Асаф стоит, удивлённо глядя на этих двоих, на их слаженный танец, и силится понять, что он тут, собственно, делает, чего именно ждёт. В голове у него витает какой-то вопрос, который он должен задать пекарю, что-то связанное с молодой особой, которая, по-видимому, приходила сюда с собакой, но любой вопрос, приходящий ему на ум, кажется смешным, сопряжённым с путаным рассказом о путях обнаружения потерянных собак, о работе на каникулах в муниципалитете, и Асаф наконец-то начинает постигать, насколько запутана возложенная на него задача. Он что, должен спрашивать каждого встречного, не знает ли он хозяина собаки? Это входит в его обязанности? И как случилось, что он согласился, чтобы Данох послал его на такое дело, и даже не пытался ей обна возражать? И он быстро прокручивает в мозгу всё, что должен был сказать Даноху в собачнике; как прокурор, остроумный и немного высокомерный, он выдвигает блестящие аргументы против этого невыполнимого задания, и в то же самое время, как всегда в подобных ситуациях, он слегка сжимается, втягивая голову между широкими плечами, и ждёт.
