«Это может быть очевидно для вас, сэр, но для большинства из нас конфликт дает смысл существования, чувство, что мы живы. Без амбиции и соревнования наши жизни были бы серыми и бесполезными».

Так как вы поддерживаете этот основанный на конкуренции путь жизни, ваши дети, и дети ваших детей будут порождать дальнейший антагонизм, зависть и войну, ни вы, ни они не будете знать покоя. Будучи в зависимости от условностей этого традиционного образца существования, вы, в свою очередь, учите ваших детей это принимать, так что все в мире происходит таким печальным образом.

«Мы хотим измениться, но…» Он осознал свою собственную тщетность и прекратил говорить.

Море было за горами на востоке от долины, и через середину долины река неторопливо проделывала свой путь к морю. Река была полноводной круглый год, и она была прекрасной, даже когда протекала мимо города, который был весьма крупным. Горожане использовали реку для всего: для ловли рыбы, для купания, для питьевой воды, для сброса сточных вод, и отходы фабрики выливались в нее. Но река отбрасывала всю человеческую грязь, и ее воды были вновь ясными и синими вскоре после того, как она миновала места обитания человека.

Широкая дорога пошла вдоль реки на запад и вела к плантациям чая в горах. Она извивалась вправо и влево, иногда теряя реку, но большую часть времени река оставалась в поле зрения. Когда дорога поднялась, следуя за рекой, плантации стали побольше, и то там, то тут стояли фабрики, чтобы сушить и обрабатывать чай. Вскоре поместья стали обширными, а река зашумела из-за водопадов. Утром можно было бы видеть ярко одетых женщин, их тела были сутулыми, их кожа стала темной из-за обжигающего солнца, они собирали нежные листья с чайных кустарников. Это все нужно было собрать до определенного времени утром и отнести на ближайшую фабрику до того, как солнце станет слишком палящим. На той высоте солнце было сильным и глубоко проникающим, и, хотя они привыкли к нему, некоторые из женщин покрыли свои головы чем-то из одежды, которую они носили. Они были веселые, быстрые и умелые в своей работе, и скоро та особая задача на сегодня будет закончена, но большинство из них были женами и матерями, и им все еще придется готовить и заботиться о детях. У них был союз, и плантаторы обращались с ними достойно, поскольку это будет бедствием — получить забастовку и позволить нежным листьям дозреть до их нормального размера.

Дорога все продолжала подниматься вверх, и воздух стал весьма холодным. На высоте восьми тысяч футов больше не было чайных плантаций, но люди обрабатывали почву и много чего выращивали, что будет отправлено в города вдоль моря. С той высоты вид на леса и равнины был великолепным, а река, теперь серебристая, в нем преобладала. Возвращаясь другим путем, дорога вилась через зеленые, искрящиеся рисовые поля и дремучие леса. Всюду было множество пальм, манговых деревьев и цветов. Народ был весел, и вдоль обочины было выставлено много вещей, от безделушек до сочных фруктов. Люди были ленивы и спокойны, и казалось, они имели достаточно, чтобы поесть, в отличие от тех, кто жил в низменности, где жизнь была трудна, скудна и в тесноте.

Он был саньясином, монахом, но не какого-то специфического ордена, и он рассказывал о себе от третьего лица. Будучи еще молодым, он отрекся от мирской жизни и ее путей и блуждал по всей стране, останавливаясь у некоторых из известных религиозных учителей, говоря с ними и следуя их специфической дисциплине и ритуалам. Он много голодал, жил в одиночестве среди гор и делал большинство вещей, которые, как предполагается, делают саньясины. Он причинил себе физический вред из-за чрезмерной аскетической практики, и хотя, это было давно, его тело все еще страдало от этого. Тогда однажды он решил отказаться от всех этих практик, ритуалов и дисциплин как тщетных и не имеющих большого значения и ушел в какую-то далекую горную деревню, где он провел много лет в глубоком размышлении. Случилась обычная вещь, сказал он с улыбкой, и он в свою очередь стал известным и имел большое количество учеников-последователей, которым он преподавал простые вещи. Он читал древнюю литературу на санскрите, а теперь и это он оставил. Хотя было необходимо кратко описать, какой была его жизнь, добавил он, это не было целью, ради которой он пришел.

«Медитация превыше всякой добродетели, жертвы и акт беспристрастной помощи, — заявил он. — Без медитации знание и действие становятся утомительным бременем, имеющим очень маленькое значение. Но немногие знают, что такое медитация. Если вы желаете, мы можем поговорить об этом. При медитации это был опыт говорящего, чтобы достигнуть различных состояний сознания. Он имел переживания, через которые все стремящиеся люди рано или поздно проходят, видения воплощенных Кришны, Христа, Будды. Они — это результат собственной мысли и образования и того, что можно называть культурой. Существует различное многообразие видений, переживаний и сил. К сожалению, большинство ищущих оказываются в сети их собственной мысли и желания, даже некоторые из самых великих толкователей истины. Имея силу, чтобы исцелять, и дар слова, они становятся узниками их собственных способностей и переживаний. Сам говорящий прошел через эти опыты и опасности, и на высоте своих возможностей понял и ушел вне их — по крайней мере, давайте так надеяться. Что тогда является медитацией?»

Конечно, при рассмотрении медитации усилие и тот, кто прилагает усилия, должны быть поняты. Хорошее усилие приведет к одному, а плохое к другому, но оба обязывающие, верно?

«Говорят, что вы не читали Упанишады или какую-либо из священной литературы, но вы говорите так, будто читали и знаете».

Это правда, что не читал ни одну из этих вещей, но это неважно. Хорошее усилие и плохое усилие являются оба обязывающими, и именно эту неволю необходимо понять и разрушить. Медитация — это разрушение всякой неволи, это состояние свободы, но не от чего-нибудь. Свобода от чего-то — это только культивирование сопротивления. Осознавать, что ты свободен — это не свобода. Сознание — это переживание свободы или неволи, и это сознание является переживающим тем, кто прилагает усилия. Медитация — это разрушение переживающего, что не может быть сделано сознательно. Если переживающий разрушается сознательно, то происходит укрепление воли, которая также является частью сознания. Наша проблема тогда касается целостного процесса сознания, а не одной его части, маленькой или большой, доминирующей или подчиненной.

«То, что вы говорите, кажется истинным. Пути сознания глубоки, вводящие в заблуждение и противоречащие. Только через беспристрастное наблюдение и осторожное изучение этот клубок может быть распутан, и порядок возобладает».

Но, сэр, распутывающий-то все еще здесь, можно назвать его высшее «я», атман, и так далее, но он все еще часть сознания, прилагающий усилия, тот, кто постоянно пробует добраться куда-нибудь. Усилие — это желание. Одно желание может быть преодолено большим желанием, а то желание еще одним и так далее до бесконечности. Желание порождает обман, иллюзию, противоречие и видение надежды. Всепобеждающее желание наивысшего или желание достигнуть того, что является, не имеет названия, является все еще путем сознания, переживающего хорошее и плохое, переживающего, который ожидает, наблюдает, надеется. Сознание не принадлежит одному специфическому уровню, это единое целое нашего бытия.

«То, что вы сказали, превосходно и истинно, но если можно поинтересоваться, что же это, что даст мир и спокойствие этому сознанию?»

Ничто. Естественно, что ум вечно ищет результат, путь для определенного достижения. Ум — это инструмент, который создали, это механизм времени, и он может только думать с помощью понятий результата, достижения, чего-то, что нужно получить или избежать.

«Это так. Вы утверждаете, что пока ум активен, выбирая, ища, переживая, должен быть тот, кто прилагает усилия, кто создает свой собственный образ, называя его различными именами, и это сеть, в которую поймана мысль».