Тэруко (тетушке, заметив недоумевающее выражение ее лица). Это годовщина духовного возрождения папы. В этот день он раскаялся в том, что вел неправедный образ жизни, и перешел в христианскую веру.
Тетушка. Да-да, помню, как-то раз было что-то такое…
Тэруко. Да, мы каждый год празднуем это событие. Знаете, тетя, останьтесь у нас до этого дня, вот будет чудесно!
Тетушка кивает.
Идет?
Кадзуо (проникновенно). Сэнсэй, возможно, вы посмеетесь надо мной, но… Мне не дает покоя одна мысль…
Пастор. Какая же?
Кадзуо. Ведь учение Христа проповедует всеобщее равенство, стало быть, речь идет не только о духовном, но также и материальном равенстве…
Пастор. Да, конечно. Однако…
Кадзуо. По-моему, все богатства, накопленные в стране, надо бы передать под контроль либо правительства, либо церкви, чтобы не было ни капиталистов, ни пролетариев, а каждый работал бы в меру своих сил и способностей.
Пастор. Совершенно с вами согласен. Но для этого прежде всего необходимо перестроить души людские…
Умпэй. Вот именно. Я тоже немало размышлял над этим. Но когда начинаешь думать, кому доверить такой контроль, выясняется, что некому.
Тоёдзи. Об этом, Кадзуо, французские поэты ломали себе голову еще сто лет назад…
Кадзуо. Правда? Но в нашем обществе говорить о перестройке души не приходится. Взять, к примеру, хотя бы меня… Стыдно сказать, но я, да и не только я помним о боге, только пока находимся в церкви…
Пастор. Никакого особого греха в этом нет. Невозможно денно и нощно думать о боге. Но время от времени критически взглянуть на самого себя, вернуться в лоно души своей – вот в чем истинное спасение!
О-Маки. В последнее время у Кадзуо такие странные рас суждения!..
Пастор. Переутомился, наверное, и нервы пошаливают. Да и неудивительно! Столько всяких забот и волнений! (К Кадзуо.) Но это прекрасно, что в нашем деловом мире есть такие честные люди! На свете множество бессовестных дельцов, старающихся использовать любое банкротство или крах фирмы в своекорыстных целях… Разве вы или ваш отец могли бы пойти на подобный обман?! Нет, конечно! Такие, как вы, – опора общества.
Кадзуо. Может быть… Одно лишь я знаю точно: даже то небольшое имущество, которым я владею, доставляет уйму хлопот, и меня это тяготит. А пожелай я заняться каким-либо трудом, вряд ли общество предоставит мне такую возможность.
Умпэй. Если пожелаешь, то предоставит. Только едва ли найдется работа тебе по душе.
Кадзуо. Нет, отец, я не согласен. Ты начинал совсем в другое время. Возьми, к примеру, правительство. Слепому ясно, к чему приведет отмена эмбарго на золото. Ради прибылей крупного капитала власти просто решили принести в жертву средние и мелкие фирмы, небольшие предприятия на местах. А произойдет, скажем, смена кабинета, и снова введут эмбарго. Я читал в каком-то журнале статью обо всех этих махинациях…
Пастор. Что творится на белом свете! Помощник управляющего банком проникся красными идеями! (Смеется.)
Умпэй. Нет, он прав. Поневоле начнешь так думать.
Пастор. Ого, даже вы… (Смеется). Нет, это все от переутомления…
Кадзуо. Кстати, папа… Помнишь, недавно шла речь о земельном участке на побережье Мацусимы. Там как будто и нам причитается доля, та, что раньше принадлежала Тояма-сан. Так вот, вопрос должен решиться со дня на день.
Умпэй. Тояма-сан? Ты был в суде?
Кадзуо. Когда мы встретились, я как раз шел оттуда. Разве я не сказал? Тоёдзи. Это отличное место. За пять тысяч иен, которые в свое время мы дали взаймы Тояме, – просто находка. Кадзуо. Ты видел участок?
Тоёдзи. Разумеется. Как раз собирался поговорить об этом с отцом.
О-Маки (пастору). Вот и Тояма-сан оказался в трудном положении… Бедный! Это Тояма-сан из коммерческого банка.
Пастор. Да-да, я слышал, он разорился.
О-Маки. Муж тоже ссужал его деньгами, оттого Кадзуо и вызывали в суд как нашего представителя… Наша доля там невелика, мы готовы были от нее отказаться, но нам сказали, что этим его все равно не спасти…
Пастор (кивает; к Кадзуо). Значит, Тояма-сан сегодня тоже был там?
Кадзуо. Да. Его узнать нельзя, так он переменился! Тяжко было смотреть!..
Тэруко. Его дочка училась в одном классе со мной. Теперь она работает в кафе-кондитерской Моринага.
О-Маки. Неужели? Бедняжка.
Тэруко. Мы сегодня туда ходили чай пить, так она покраснела и спряталась от нас.
О-Маки. Вот и не нужно ходить.
Тэруко. Подумаешь! Она всегда была ужасная воображала! Хвасталась, что ей пианино из Германии выписали. Пусть теперь поработает официанткой… Мы нарочно туда пошли… (Заметив сердитый взгляд матери, умолкает.)
Тоёдзи. А ты, Тэруко, что стала бы делать на ее месте?
Тэруко. Я? Я бы уехала. Далеко-далеко. Туда, где нас никто не знает. Верно, папа?
Сэцуко все это время испытующе смотрит на отца.
Пастор. Истинно верующим ничего не страшно. Пусть страшатся те, кто бога забыл. (Встает, с улыбкой.) Ну-с, позволю себе откланяться.
О-Маки. Ну что вы, побудьте…
Пастор. Нужно посетить еще один дом… Итак, о праздновании мы с вами договорились, можно начать готовиться.
О-Маки. Мы всегда доставляем вам столько хлопот.
Пастор. Почаще бы такие хлопоты. (Смеется.) Извините, что отнял у вас столько времени.
О-Маки. Помилуйте, что вы…
Пастор (смотрит на флоксы в саду). Как они у вас всегда красиво цветут! Сейчас самое время любоваться. (Идет направо.)
Все направляются вслед за ним, но тут оке возвращаются. Доносятся голоса. Входит горничная.
О-Маки (горничной). Что там такое? Успокойся и говори толком.
Горничная. Там какие-то люди, говорят, что они представители семей забастовщиков, хотят поговорить с госпожой…
О-Маки. Со мной? За… забастовщики?
Кадзуо. Ты сказала, что госпожа дома?
Горничная. Нет, я им ничего не сказала, но…
О-Маки. Я выйду к ним. (Обращается к Тэруко, которая удерживает ее.) Ничего страшного. Это жены рабочих нашей фирмы.
Кадзуо. Но все же, мама…
О-Маки. Нет, я должна принять их и выслушать. (Оглядывается на пастора.)
Пастор отводит глаза.
Кадзуо. Где? В этой комнате?
О-Маки. Да, в самом деле… (К горничной.) Сколько их там?
Горничная. Да, пожалуй, человек тридцать, а то и сорок.
О-Маки (изумленно). Сорок?!..
Кадзуо. Может, сказать им, чтобы прислали двоих-троих?
О-Маки (горничной). Скажи.
Горничная уходит.
(Пастору.) Простите за беспокойство.
Пастор. Да нет, я… (Смотрит на карманные часы.)
О-Маки. Мой муж не имеет никакого отношения к забастовке. Дела фирмы ведут другие директора. Но ответственность, видимо, ложится и на нас.
Кадзуо (горничной, вернувшейся с растерянным видом). Ну, что еще там?
Горничная. Не хотят.
Кадзуо. Чего не хотят?
Горничная. Я сказала им, как велели, а они говорят, что не будем, мол, выделять представителей, желаем все говорить с госпожой.
Кадзуо. Что за нелепость!
Тоёдзи (он все это время иронически усмехался). А зачем, собственно, существует полиция? Я позвоню. (Идет направо.)
Кадзуо. Тоё! Не надо! Тоёдзи. Вот как?
Входит вторая горничная.
Горничная. Звонят из полиции.
Кадзуо. Из полиции? Сейчас подойду. (Выходит. Слышен его голос.) Алло. Да… Это вы, Исикава-сан? Это Кадзуо… Так, так. Простите, что доставляем вам хлопоты… Да, только что… О, значит, вам уже все известно?… Да как будто человек сорок. С детьми, даже грудных младенцев притащили. Мать хочет выйти к ним, но… Да-да, правильно… Вот именно. Вы нас весьма обяжете… Прошу вас… Хорошо, мы сделаем так, чтобы они подождали… Напротив, это я вам обязан!.. Да что вы?! (Смеется. Возвращается в комнату.) Сейчас пришлют нескольких полицейских в штатском. Встреча будет при них.
