Я с гордостью наблюдала за ним. Ну, старалась, хотя на самом деле задумалась, с какой бы стати ему быть со мной, если он может проводить время с ней.

Конечно, я понимала, что это не самые умные мысли. Возможно, как раз она ему не нравилась. Возможно, он ей не нравился. Возможно, его чувства ко мне были глубже всяких мысленных измерений длины ног. Однако наверняка я этого не знала. А в отсутствие знания существует миллион мучительных возможностей, чтобы часами их обдумывать.

После чего я задумалась над тем, сбежал ли бы Алекс с Мари Клэр, случись она в его брачную ночь на соседнем балконе. Не оказалась ли я с ним исключительно благодаря совпадению. Не то чтобы я жаловалась или что-то такое. Счастливое совпадение все-таки лучше, чем несчастливое.

Но я и не питала сколь-либо серьезных злокозненных мыслей о намерениях Алекса в отношении Мари Клэр. Наоборот – знала, что все это мои собственные измышления.

И тут же поймала себя на том, что никогда не забивала себе голову подобной ерундой касательно Эда.

Здесь я должна добавить, что горжусь полным отсутствием во мне ревности. Видите ли, какая-то часть во мне твердо верит, что я – единственная женщина на земле. И поскольку сама я не представляю себе других женщин, мне трудно вообразить, что мой парень представляет себе их. Как трудно, допустим, вообразить себя мужчиной. Но все то время, когда мне трудно вообразить, что мой парень представляет себе других женщин, я думаю, что все женщины в мире привлекательнее меня. И если в этом слышится противоречие, могу лишь сказать, что мой ум – очень изощренная штука. Он способен на великие выкрутасы – раскатывая на одном колесе по натянутому канату.

Например, один из его излюбленных трюков – прогуливаясь по улице, смотреть на проходящих по другой стороне делового вида блондинок и убеждать себя, что мой парень, кто бы он в данный момент ни был, предпочел бы встречаться не со мной, а с кем-нибудь из них.

И все же меня никогда не охватывала ревность к бывшим подругам моих приятелей. Деллины парни с бешенством воспринимают любое упоминание о своих предшественниках – ей приходится прятать старые фотографии. Я же всегда жалею прежних подруг моих парней – они напоминают мне сценарии с загнутыми страницами, что валяются на полках в офисе у Мака, – сценарии так и не снятых фильмов.

С Эдом, как я сказала, ревность почти не занимала места в повестке дня (стриптизерша по имени Черри – подтверждающее правило исключение). Эд тешил себя безумной мыслью, что ему со мной повезло, как будто бы он не мог найти ничего лучше. Очевидно, он все еще злится на меня, но в основе его чувств лежит… Ну… Я бы назвала это… благодарностью.

И потому я никогда не думала, что Эд заглядывается на кого-то другого. Я чувствовала полную безопасность.

О-хо-хо.

Тяжелый вздох.

Ничего удивительного, что это не помогло.

Вечером, расположившись за столиком под звездами, мы поели креветок на гриле и севиче.[55] В ресторане журчал маленький водопад, а в углу журчал небольшой оркестр. Гитары. Потом их сменяли маримбы. Когда мы сели, к нам подошел метрдотель и подарил мне прекрасный тропический цветок.

Алекс рассказывал про Лос-Анджелес, про свою жизнь там, про свои планы. Я поймала себя на том, что пытаюсь угадать, включена ли в эти планы я, и в конце концов, глубоко вдохнув, спросила:

– А что насчет нас?

– Ты, конечно, поедешь со мной, – ответил он. Я выдохнула.

– Правда? – Это должно было прозвучать с сарказмом: «Думаешь, я вот так возьму и угроблю всю свою жизнь ради тебя?» – но вышло довольно примирительно – вероятно, потому что я готова была угробить ради него всю свою жизнь.

– Конечно, – сказал он.

Я только глупо осклабилась. Не могла удержаться.

– Я не хочу больше здесь болтаться. Мне нужно назад, – сказал Алекс.

Я снова лишилась дыхания.

– Но ведь с Черил ты планировал двухнедельное свадебное путешествие? – спросила я, чувствуя, что тону.

Он наклонился через стол и, взяв меня за руку, проговорил:

– Мы будем вместе. А это главное.

Потом в постели я проделала в несметных подушках брешь для наших голов, обхватила ногами его стальные бедра и сказала:

– Нам надо поговорить об Эде и Черил.

– Ты так считаешь?

– Да, – сказала я. – Хочу прояснить обстановку.

– А нужно ли ее прояснять? – спросил он. Возможно, мне следовало сказать «взять быка за рога», или «посмотреть коню в зубы», или как там говорят.

– Что-то не так? – спросил Алекс. Я не ответила, и он добавил: – Не считая очевидного.

– А что очевидно? – спросила я.

– Ты вышла замуж не за меня. И я женился не на тебе. Это очевидно.

– Ничего страшного, – ответила я и попросила: – Расскажи мне про Черил.

– Что ты хочешь узнать?

– Почему ты влюбился в нее?

– Не знаю. – Он пожал плечами. – Спроси Черил.

– Ее здесь нет, – сказала я.

– Не знаю, – повторил он. – Когда я рядом с Черил, я думаю, что, возможно, Санта-Клаус существует. Вполне возможно, начальнику отдела разработок в «Юниверсал» пришла на ум причуда побеспокоиться о моих интересах. Не исключено, что я – образцовый парень, а не какой-нибудь степфордский пиджак,[56] пустой внутри, как высохшая тыква.

– Ого, – сказала я. – Наверное, тебе ее не хватает.

– Да, – ответил он. – Я подумал, что она – мое спасение. Но это оказалось иллюзией. Санта-Клауса не существует. А начальник отдела разработок в «Юниверсал» думает лишь о фильмах для взрослых, и больше ни о чем.

– А ты – высохшая тыква? – спросила я.

– Не знаю, – ответил он.

– Ты любил Черил? – Я вдруг поверила ему, решила, что он честный.

Он по своему обыкновению думал целую вечность, а потом сказал:

– Не совсем.

– Так что же это было?

– Не знаю, – ответил он, еще немного подумав. – Она вроде как поднимает дух – исправляет все, как надо.

– Так что же… Ты думаешь, что не был бы с нею счастлив?

– Наоборот, – ответил он. – Думаю, что я-то как раз был бы с нею счастлив.

Ой!

– Скажем так, – продолжил Алекс, – я думаю, что она не была бы со мной счастлива. – Небольшая пауза. – Я не хочу делать ее несчастной. Не хочу жить таким образом.

– Понятно, – сказала я. А чуть погодя добавила: – А меня ты разве не можешь сделать несчастной? – Словно мне не хотелось оставаться вне игры в ставках на несчастье.

– Могу. Но это будет совсем по-другому.

– Почему?

– Потому что, когда наутро после свадьбы я проснулся с Черил, я совершенно ясно осознал: это не то, о чем я мечтал. Это не моя мечта.

Мне хотелось спросить: а это – твоя мечта? Но что-то меня остановило. К тому же он сам сменил тему, наклонившись и покрыв поцелуями мой живот.

После акта любви Алекс повернулся ко мне спиной и собрался спать. Мне хотелось, чтобы он обнял меня. Мне хотелось, чтобы мы всю ночь лежали, прильнув друг к другу, как ложки.

Я ничего не сказала. Но он услышал меня.

– Я всегда сплю на левом боку, – сказал он. Но дело было не в этом.

Я закрыла глаза. И не могла отвязаться от мысли, что наши тела, когда мы позволяем им, говорят лучше, чем может сознание. Или когда-либо сможет.

Только на следующий день, когда я снова оказалась на своем одиноком лежаке, глядя на ту странную черепашью скалу и не читая книжку, я осознала, что Эда мы вообще не касались.

И вот я лежала там и размышляла о предложении Алекса сократить наше пребывание в «Ла-Посаде» и вернуться в Лос-Анджелес, чтобы встретиться с реальностью. Всякий раз, когда я задумывалась над этим предложением, оно меня коробило. Коробило то, что Алексу хотелось поскорее завершить наш медовый месяц.

Медовый месяц! Я вздрогнула от этого слова. Я напомнила себе, что у нас медовый месяц. Но потом поняла то, что какой-то частью ощущала и так: что наш медовый месяц… несколько нетрадиционен. И все же это медовый месяц. А потом я почувствовала, что не смогу сказать Алексу, как меня ранит его мысль о завершении медового месяца: ведь если он сам не догадался об этом, то и не понял бы, почему она меня ранит.