– Пиццерия, – сказал он.
Черил изумленно воззрилась на него:
– Ты же знаешь, я не ем пиццу, слад… милый. От меня не ускользнуло, как она запнулась на слове «сладкий». С другой стороны, я не придала этому особого значения. Возможно, если бы в этот момент спросили мое имя, я не смогла бы его вспомнить.
– Это они пойдут есть пиццу, – сказал Алекс и не совсем уверенно добавил: – Они в Нью-Йорке, им нужно попробовать пиццу.
– А мы хотим попробовать суши, – сказала Черил. – У вас в Лондоне, наверное, такого еще нет.
– Вы шутите? – сказала я. – У нас в Лондоне суши уже лезут у всех из ушей. – Мои слова вызвали у всех легкое смятение. – У многих, – поправилась я и только усугубила ситуацию.
– Суши – это… – начал Эд.
– … вовсе не то, что нам сегодня нужно! – выпалила я. И с этими словами схватила Эда за локоть и потянула за собой.
На улице он сказал:
– Вовсе не то, что нам сегодня нужно? Что-то я не помню в брачных обязательствах ничего об односторонних решениях, обязательных для обеих сторон. – Эд иногда выражается подобным образом, у него отец был юристом.
– Мне хочется суши, – заявил он.
Что-то в его тоне напомнило мне о всех перипетиях прошедшего дня, и потому я решила не перечить.
И вот таким образом мы оказались в местном суши-баре, всего через два столика от Алекса и его ухоженной.
Возможно, я могла бы вывихнуть лодыжку, или заявить, что у меня выкидыш, или завыть волком, или еще каким-то образом предотвратить кошмарное развитие событий. Но, во-первых, я не очень умею притворяться, я просто цепенею, как в лифте, а во-вторых, какой-то своей частью я этого хотела – не для того, чтобы наказать Алекса, а для того, чтобы он хотя бы почесался.
А в-третьих… в-третьих… – хотя в это время я, вероятно, сама не смогла бы в этом признаться, поскольку все это было немыслимо, – в-третьих, мне просто хотелось быть с ним. В любых обстоятельствах. Даже в этих.
Наверное, лучше всего мне следовало бы потихоньку улизнуть, пока посетители между нашими столиками не ушли и Эд не услышал, как Черил сказала что-то официанту про фэншуй, и со своим неизменно воодушевленным и бесцеремонным видом завел:
– Фэншуй?! А сестра Хани устраивает свадьбы по фэншуй!
И конечно же, связь между ними была немедленно установлена.
Алекс бросил на меня свой самый пронзительный взгляд – будто это я подослала Флору в качестве тайного агента или что-то такое. Эд все поворачивался ко мне, приговаривая: «Ну разве не удивительно!» Черил в конце концов добилась того, что мы сели все вместе за один стол отведать суши в нашу общую брачную ночь.
– Наверное, нам следовало коллективно потрахаться в гостинице, – сказал Эд, вряд ли сам понимая суть сказанного.
– Потрахаться! – завопила Черил в восторге, что услышала употребление истинно английского слова.
– Заняться сексом, – сухо проговорил Алекс. До того он не отличался многословием. Хотя ему, конечно же, было что сказать.
– Вместо того чтобы есть здесь суши, – продолжил Эд.
– Еда – это и есть современный секс, – сказал Алекс.
– Мне неприятно вас разочаровывать, – сказал Эд, – но современный секс – это дизайн интерьеров.
– Нет, – вмешалась я, – это новый рок-н-ролл.
– Да что угодно, – сказал Алекс, и наши глаза встретились.
– Секс в брачную ночь, – проговорил Эд, воодушевленно ныряя в разговор, – уже не актуален, не правда ли? Он перестал быть моментом истины.
– Бог мой – заниматься этим после такого дня! – вмешалась Черил. – Наверное, нелегкое бремя.
– Все равно что соскребать фольгу с лотерейного билета, – проговорила я, чувствуя приближающуюся истерику, и тут же добавила: – А клитор свидетельствует о выигрыше.
Я уставилась на калифорнийские булочки, подумав, что, наверное, получила сотрясение мозга или что-то такое, и постаралась выправить положение вопросом:
– А куда вы собираетесь на медовый месяц? – но меня никто не услышал.
И вот мы здесь, весело подумала я. Все четверо. Поглощаем суши и обсуждаем скользкий вопрос – хотя на самом деле не такой уж он и скользкий – о сексе в брачную ночь.
– Представьте себе, – вдруг обратилась ко мне Черил, – представьте, что вам надо возвращаться в отель – после всех этих свадебных хлопот – и переспать с кем-то в первый раз. Ну, представьте, например, что вам надо сейчас переспать с Алексом.
Я не отрывала глаз от калифорнийских булочек. Не знаю, как вел себя Алекс.
– Не уверен, что мы достаточно хорошо знаем друг друга, чтобы представить себе такое, – сказал Эд.
На следующее утро Эд разбудил меня, сел на кровати и мрачно проговорил:
– Итак, мы не занимались Сексом В Нашу Первую Брачную Ночь. – Он произнес это именно так, словно расставив заглавные буквы. – Наш брак, следовательно, обречен.
Я продрала один глаз, потом другой – словно облупила вареные яйца. Красные цифры на часах в изголовье показывали в полутьме 5.47 утра.
– Еще ночь, – сказала я. – Ложись спать. – И накрыла голову подушкой. Примерно три секунды я удерживалась на краю забытья, мое сознание свободно скользило, как граммофонная иголка поперек пластинки. Потом на секунду-две у меня возникло какое-то отдаленное знание и отдаленное незнание, что именно я знаю. Потом иголка попала на дорожку, и музыка заиграла. Тут уже стало не до сна.
Алекс.
Я нехотя стащила с головы подушку.
– Обречен, – повторил Эд и голым вышел на балкон, чтобы полюбоваться рассветом.
Я лежала и размышляла: уйти я не могу, я не знаю, что делать, мне с этим не справиться, я сдаюсь, – все в таком духе. И ничего не могла придумать – разве что сейчас войдет Ричард Гир и унесет меня. Пожалуй, я была бы не прочь провести остаток своей жизни с Ричардом Гиром. Я думала о том, как мне не нравится то, что, повзрослев, самой приходится влачить свою жизнь – повсюду, все время. Без передышки, черт бы ее побрал. Я чувствовала себя как ломовая лошадь, узнавшая вдруг, что ей придется перевезти Тадж-Махал через Гималаи.
Эд вернулся, напевая, как Синатра, «Нью-Йорк, Нью-Йорк».
– Налицо некоторое проявление радости? – спросила я.
– Нет, – ответил он, – на данном этапе никакой радости не предвидится.
– Эд, – сказала я, – я честно и искренне сожалею о том, что опоздала на самолет.
Он только скользнул по мне взглядом. Было очевидно, что просто так он это не оставит. Мне хотелось закричать. Вместо этого я укусила подушку и перекатилась вместе с ней по кровати с громким рычанием: «А-р-р-р-х!»
– Что это значит? – спросил Эд.
– Я не собиралась опаздывать на самолет.
– И однако же опоздала, – сказал он. – И не думай, что твои извинения исправят положение. Ты извиняешься, а потом все повторяешь снова.
В этом была доля правды.
– Неужели мы обречены? – спросила я.
– Нет. Скажи еще раз «а-р-р-р-х», это было очень аппетитно.
– Эд! – сказала я.
Он запрыгнул на кровать, подполз ко мне и спросил:
– Ты меня любишь?
– Да, – ответила я с подозрительной осторожностью в голосе, как делаю, когда кто-то звонит, говорит, что представляет компанию по производству кредитных карточек и спрашивает, нельзя ли ему поговорить с мисс Хани Холт?
– Что означает этот голос и этот тон? – спросил Эд.
– Он означает: а что потом?
– Любовь, – ответил он.
– Да, я тебя люблю, – сказала я. – Но иногда мне хочется, чтобы не любила. Это многое бы упростило.
– Упростило?
– Да, все было бы не так утомительно.
– Утомительно? – спросил он.
– И я была бы не такой замужней.
– А-а, – сказал он. – А как это для тебя – быть замужней?
Я замолчала, пытаясь придумать какую-нибудь шутку, но быстро сдалась.
– Страшно, – сказала я.
– А, – проговорил он со вздохом.
Я восприняла этот вздох в том смысле, что ему тоже страшно. Потом Эд взял меня за руку и заглянул в глаза. Уж не знаю, что он там увидел, но он спросил:
