Беглецы пробежали, наверное, шагов с тысячу, как вдруг кузнец заметил, что Прийду отстал.

— Прийду, эй, Прийду! — крикнул кузнец, останавливаясь и оборачиваясь. Издалека донесся страдальческий стон. Виллу поспешил туда и увидел, что Прийду стоит, прислонившись к дереву, и трет себе бока. Он так запыхался, что не мог издать ни звука. Но его несвязанных речей и не требовалось; и так было видно, что Прийду страшно устал и что его мучит болезненное колотье в груди. Он знаками показал, чтобы кузнец и Май уходили, а его оставили здесь.

Кузнец колебался; но Май твердо заявила, что еле. живого брата не оставит одного в когтях преследователей и хищных зверей. Как известно, женщины бывают смелее льва, когда в них говорит великодушие и сострадание. Будет ли от их помощи польза или вред, будет ли хорош или плох поступок, вызванный их взволнованным чувством, — он все равно должен быть совершен.

Поэтому пришлось выполнить желание Май и ждать, пока Прийду сможет продолжать путь. Виллу только теперь поставил Май на землю; он отправился на поиски места, где они могли бы спрятаться, и нашел хорошее укрытие в высоком, густом кустарнике, куда можно было проникнуть только с одной стороны через узкий проход.

Май и Прийду сели там на землю, а кузнец остался на страже у входа в заросли. В лесу завывал сильный ветер; он разогнал густые облака, покрывавшие небо, и сквозь них пробился бледный свет луны. Ее лучи с любопытством заглянули в укрытие беглецов, заиграли волшебным блеском на иглах сосен, усеяли лес таинственными тенями.

Вдруг Виллу показалось, что издалека доносится резкий, отрывистый лай собак. Он прислушался и понял, что лай приближается со стороны мызы Пуйду. Холодная дрожь прошла по телу кузнеца. Май и Прийду подошли к нему. Все трое в немом испуге смотрели друг на друга; все трое поняли, что это означает: преследователи гнались за ними с охотничьими собаками!

Теперь нет смысла бежать дальше, — сказал кузнец. — Если собаки напали на наш след, нам от них не уйти. А если собаки нас не учуют, мы тут хорошо спрятаны и можем надеяться, что преследователи пройдут мимо. Если же они все-таки нас найдут, я с мечом в руке буду защищать вход в укрытие; с других сторон сюда никто не попадет. А вы молчите и не шевелитесь.

Лучше сразу отдай меня им, тогда они вас нетронут, — попросила Май.

Ха-ха-ха! — рассмеялся кузнец тихо, но от всего сердца. — Что это за мужчина, который добровольно отдает похитителям свою невесту? Это никуда не годится… Едут! Я слышу топот копыт… Поцелуй меня, Май… Вот так. Теперь ты моя любимая жена. Пусть теперь попробуют прийти! Не легко будет им сделать тебя вдовой. Прячьтесь!

Собаки, тявкая, окружили кустарник и начали обнюхивать его. За ними со страшным треском и шумом со всех сторон появились всадники; они громким охотничьим кличем науськивали собак, чтобы те продолжали поиски. Перед входом в заросли псы, бежавшие впереди, залаяли сильнее, но в тот же миг с воем покатились по земле. Всадник, первым увидевший кузнеца и собиравшийся было открыть рот для победного клича, слетел со вставшей на дыбы лошади, как сраженный молнией. Человек десять всадников тотчас же собрались вокруг него. Луна в эту минуту выглянула из-за туч и насмешливо улыбнулась, увидев, как целый отряд всадников нападает на одного пешего, а тот и не думает бежать.

Стойте! — грянул Госвин Герике, которого Виллу, к своему изумлению, увидел целым и невредимым среди других всадников. — Послушай, кузнец, зачем ты убил моего человека?

По твоей вине, — ответил кузнец.

Дерзкими словами ты увеличиваешь свою вину, — произнес Госвин с надменным спокойствием. — Ты заслужил тяжкое наказание, ибо, как вор, проник в чужой дом, поднял руку на человека рыцарского рода и похитил девушку. За эти преступления по закону трижды полагается смертная казнь. Если ты хочешь хоть немного облегчить наказание, то немедленно возврати похищенную девушку и без сопротивления дай себя связать.

Чего ты тратишь попусту свои красивые слова? — ответил кузнец, теряя терпение. — Ты не настолько глуп, чтобы надеяться запугать меня ложным толкованием закона. Ты сам знаешь, что похититель не я, а ты. Я хочу спасти несчастного человека от разбойников, и это поступок не противозаконный, а похвальный.

Не возбуждай во мне гнева, кузнец! — сказал Госвин более сурово. — Разве ты не понимаешь, что я желаю тебе только добра? Ты можешь быть сто раз прав, но перед законом ты виновен. Ты считаешь себя хитрецом и хочешь быть умнее закона. Доброта моего дяди сделала тебя дерзким. Не забывай, что между мной и тобой огромная разница. Мне жаль тебя.

— Тогда проливай слезы, а не болтай зря, — проворчал Виллу. — Я человек справедливый и никогда никого не обижаю, а он, шалопай, вздумал меня поучать, как малого ребенка! Скажи на милость!

Тут сброшенный с лошади слуга пришел в себя и привстал: кузнец, оказывается, нанес ему удар по голове, повернув меч плашмя.

Видишь, твой человек невредим, — сказал Виллу. — Теперь тебе нечего больше требовать от меня, молодой господин. Отправляйся домой и ложись спать.

Куда ты девал Май? — вскричал Госвин с возрастающим гневом.

Ищи сам, — ответил кузнец.

Говорю тебе в последний раз: отдай девушку — и я подарю тебе жизнь!

А я говорю тебе: если ты не оставишь девушку в покое, я тебе жизнь не дарую.

Держите его! — рявкнул Госвин.

Слуги направили лошадей прямо на кузнеца. Но первые две лошади тут же упали с размозженными головами и придавили собой всадников. Видя, что кузнец, защищенный с трех сторон кустарником, может перебить всех лошадей, прежде чем его поразит чей-либо меч или копье, Госвин приказал слугам спешиться и снова напасть на Виллу. Госвин был, как все знали, храбрым человеком, но — то ли из гордости, то ли из какого-то суеверного страха — он не хотел сам выступить навстречу страшным ударам кузнеца. Одни слуги были вооружены мечами, другие пиками, но одновременно нападать на Виллу они могли только по двое. Первые двое слуг попытались поразить его пиками, но пики разлетелись в куски, и слуги со страхом отступили; следующие двое, выступившие с мечами, вскоре упали, окровавленные, к ногам кузнеца. Остальные не решались приблизиться к нему и лишь издали грозно потрясали оружием. Они охотно подожгли бы кустарник, если бы Госвин, боявшийся за жизнь Май, не запретил им это. Видя, что прямым нападением кузнеца не одолеть, Госвин тайком приказал трем слугам прорубить дорогу в заросли с противоположной стороны. Виллу понял это коварное намерение, и его охватил сильный гнев; он охотно напал бы на подлого рыцаря, если бы не опасался, что в это время слуги проникнут в убежище Май и Прийду. Он попытался язвительными намеками вызвать рыцаря на схватку.

— Позор тебе, Госвин Герике! — крикнул Виллу, презрительно усмехаясь. — Девушек красть ты умеешь, а выступить против мужчины у тебя духу не хватает. И этакий трус смеет думать о моей Май? Жаль, что она сама не может посмотреть, как у тебя от страха трясутся все поджилки. Если б она это видела, ей в следующий раз защиты против тебя и не понадобилось бы… Она прогнала бы тебя розгами или велела бы своей скотнице задать тебе хорошую трепку, чтобы ты больше не показывал свою глупую рожу.

Это подействовало. Госвин молча сошел с коня и решил собственноручно покарать дерзкого насмешника. Мечи скрестились. Оба бойца были сильные и искусные воины, но, хотя кузнец и устал, его мощные удары сыпались с такой быстротой, что Госвин сперва и думать не мог о нападении, а с большим трудом успевал лишь защищаться. Слуги сбежались к нему на помощь и начали с двух сторон пиками осаждать кузнеца. Будь на месте кузнеца человек рыцарского рода, Госвин, вероятно, с презрением отверг бы помощь слуг; но сейчас это ему и в голову не приходило. У себя за спиной Виллу слышал треск сучьев и звон мечей; это слуги прорубали дорогу через кустарник.

Слуга, первым попытавшийся проникнуть в укрытие, получил от Прийду такой удар дубиной по голове, что свалился оглушенный; но остальные напирали сзади, и дубина Прийду долго не устояла бы против их мечей и пик.