Так в конце концов Ходунов и Шутиков оказались в одном министерстве. И хотя все прошедшие годы они даже не встречались и не перезванивались, оба обрадовались друг другу. Ходунов не стал отказываться, когда Шутиков пригласил его к себе домой с Людой. Вечер получился очень удачным: Люда и Надя, жена Шутикова, которые не были знакомы, тоже понравились друг другу. Потом Шутиковы были у них дома. Дачные участки у них оказались сравнительно недалеко — километрах в тридцати. И как раз в майские праздники они договорились в последний праздничный день встретиться у Ходуновых на даче, отметить праздник и вместе на «Волге» Шутикова вернуться в Москву.

Поэтому, хотя Ходунов к педантичному, абсолютно лишённому чувства юмора Печникову относился очень хорошо, он обрадовался, когда узнал, что в делегацию включили Шутикова.

Бобров тоже обрадовался произошедшей замене. Во-первых, Печников его несколько достал своей не всегда разумной требовательностью в отношении подготовки документов. По этому поводу Ходунов-то просто посмеивался, а для Боброва это выливалось в многодневную и ненужную работу. Ну, а во-вторых, у Боброва с Шутиковым были совсем другие отношения, чем с Печниковым.

Когда Шутиков пришел в министерство, в первую же неделю ему поручили оформление документов Боброва, которого направляли на какой-то симпозиум. Они разговорились, и вдруг выяснилось, что жили когда-то совсем рядом и учились в одной школе. Когда они стали вспоминать общих знакомых, учителей, оба почувствовали друг к другу такое расположение, как будто действительно знали раньше друг друга и даже были друзьями.

Так что сегодня, после двух часов совместной работы, все трое были удовлетворены. Командировка в такой компании обещала быть прекрасной.

— Так что, заканчиваем на этом? — спросил Ходунов.

— А что с собой берем? — Шутиков, обрадовавшись окончанию официальной части, щелкнул себя под подбородком.

— Да как обычно, — усмехнулся Ходунов. — По бутылке. Можно и по две. Кроссовки и тренировочный берите. Бегать будем.

— Бегать — это что, шутка? — удивился Шутиков. — Едем-то на неделю.

— Какие шутки? Как раз в командировках-то самая лучшая возможность. Ну, Валентина Евгеньевича я агитировать не буду. Знаю, что вы к таким утехам безразличны. А, Леонид Павлович? Приглашаю.

— А что? Можно попробовать. Размять кости.

Ходунов встал:

— Ладно, на этом все. Ну, до свиданья, Валентин Евгеньевич.

Ходунов пожал руку Боброву и задержал собравшегося уходить Шутикова.

— Леонид Павлович, на минутку. Слушай, Леня, я хотел узнать, как там двигается соглашение с немцами. Так долго его рожали и в таких муках, а теперь что-то никакого движения. В чем там дело? Я у Макарова спрашивал, он говорит, что сейчас ты этим занимаешься.

— Занимаюсь. Уже целых три дня. Этому соглашению не повезло. То один им занимался, то другой. Не волнуйся. До отъезда все будет в порядке.

— Не подведешь?

— Обижаешь! Об этом просто можешь не беспокоиться.

— Ну, это я с удовольствием. У меня таких дел висит…

— Не беспокойся, сделаю. Слушай, жена меня достала. Говорит, что сумка у меня несерьезная. Хочет, чтобы я чемодан себе купил для командировок. Не солидно, говорит, без чемодана. Может, прогуляемся, посмотрим?

— Да, по-моему, хорошая у тебя сумка. Вполне можно на рынок ходить. — Ходунов засмеялся. — А вообще-то вполне нормальная сумка, не знаю, что ей не нравится. И я езжу с такой же. Но ведь с женой-то по этому поводу не поспоришь. Бесполезно, сам знаю. А какой тебе чемодан нужен?

— Да мне никакой не нужен. Волю жены исполняю. Настаивает, понимаешь. А вообще — среднего размера.

— Ты же раньше много ездил. Что у тебя, чемоданов, что ли, нет?

— Да есть у нас. Громадные такие. Смерть носильщику. А вот чтобы на неделю поехать — я всегда с сумкой ездил.

— А сейчас что изменилось?

Шутиков криво усмехнулся:

— Многое. Понимаешь, я последний раз выезжал четыре года назад. Тогда для нас жизнь совсем другая была. Я имею в виду финансовую ситуацию.

— Понимаю. Не пойму только, при чем тут чемодан? Он как раз денег стоит.

— Женская логика. Раньше, когда денег у нас вполне хватало, Надя вообще не обращала внимания на то, как я еду в командировку, сколько денег привезу. А сейчас, при моей-то зарплате, единственная реальная возможность хоть как-то поправить положение — командировки. Вот она и вбила себе в голову, что, если я буду солидней выглядеть, меня чаще посылать будут. Нет, ты понимаешь?

— Неужели она это серьезно? — искренне удивившись, сочувственно спросил Ходунов. — Она что, трудно пережила ваши потери?

— Не то слово. — Шутиков вздохнул. — Ты понимаешь, я как-то на жизнь легче смотрю. Ну, был студентом, вообще практически денег не было, а жил прекрасно. Мы ведь с Надей поженились, когда я на третьем курсе был. Жили у ее тетки, просто угол отгороженный, денег вообще не было. Я по ночам вагоны разгружал. И ведь так было весело, так хорошо. Ну, а потом… Потом просто везло. Я ей и говорю — мы же ещё нестарые, здоровые, дети уже большие, сами себя обеспечивают. Ну, пережить это просто надо. А она не может. Возраст, что ли. А тут еще наш финансовый крах совпал с валом товарного изобилия.

— Да, проблема, — понимающе согласился Ходунов. И чтобы переменить тему, которая скорее всего Шутикову была не слишком приятна, спросил: — Так про чемодан… Сколько ты готов отвалить?

— Ну, в долларах если… Я думаю, долларов двадцать.

— Ты знаешь, у меня такое ощущение, что за такие деньги здесь, в центре, ты вряд ли что найдешь.

— Да? А сколько, ты думаешь, потянет приличный чемодан?

— Я думаю, порядка сотни. Ну, восемьдесят. Ну, может быть, шестьдесят. Хотя и не уверен. Москва — город дорогой.

— Ну, это я не потяну. Поеду с сумкой. И привычней мне. Я как-то с ней сроднился. Как голый без нее.

— Правильно. Ну просто глупо покупать шикарный чемодан, когда денег не хватает. Но если Надя будет тебя доставать — покупай на рынке. Там за твои деньги обязательно купишь. Китайский или индийский. Только скорее всего это будет дерьмо. Ну, дешёвка есть дешёвка.

— Ладно, спасибо. Хорошо бы мне не пришлось воспользоваться твоим советом.

— Будем надеяться.

Но надежды оказались напрасными. Надежда Шутикова их развеяла в тот же вечер.

— Поедем на рынок. Полетишь ты все-таки с чемоданом.

Сидевший за большим полированным письменным столом пожилой человек поморщился. Утреннее солнце, освещавшее до этого только натёртый до блеска пол, добралось и до него. Пожевав губами, он нажал одну из вмонтированных в стол кнопок. Раздалось слабое жужжание, и большое окно закрылось наполовину опустившейся белоснежной шторой.

В большом кабинете снова стало совсем тихо, как будто в нем никого не было. А между тем, кроме хозяина кабинета, здесь был еще один человек. Он стоял сбоку от стола, чуть согнувшись, спокойно и терпеливо дожидаясь приказания или вопроса сидевшего за столом.

Кабинет этот был отделан и обставлен так, как обставлялись кабинеты больших начальников в советское время — дубовые панели, стоящие на когтистых лапах и украшенные резьбой массивный письменный стол и еще более массивный, высокий книжный шкаф, занимающий почти половину стены. Окна, закрытые легкой гармошкой занавески, были обрамлены тяжелыми, зелеными с золотом портьерами.

Но внимательный наблюдатель, если бы его, конечно, пустили сюда, заметил бы и то, что сильно отличало кабинет от ему подобных.

Письменный стол находился не напротив входной двери, а сразу слева от нее. И это, конечно, было странно. Обычно настоящий номенклатурный начальник предпочитает, сидя в своем кресле, наблюдать весь путь любого входящего к нему. И чем больше кабинет, чем длиннее этот путь, тем сильнее входящий проникается значимостью и важностью человека, к которому он приближается и который, сидя за письменным столом, разглядывает его поверх сидящих на носу очков.