Капитан записал данные Ходунова и потом неожиданно спросил:

— Что вы можете сообщить по этому случаю?

— А что я могу сообщить? — пожал плечами Ходунов. — Я ничего не знаю.

— Какие у вас были отношения с Шутиковым?

— Нормальные, хорошие.

— Личные отношения у вас какие-то были?

— Да, мы были друзьями. — Ходунов посмотрел на Надю. — Ну, и домами дружили. Поэтому я и здесь.

— Когда вы видели его в последний раз?

— Вчера, на работе, часов в пять. Он был у меня в кабинете.

— Он вам не говорил о том, что его кто-то преследует или угрожает?

Ходунов покачал головой и вздохнул:

— Нет, ничего такого я не знаю.

— Так, понятно, — сдвинув брови, важно сказал капитан. Потом он быстро вскинул глаза на Ходунова. — А Егорова Сергея вы знаете?

Ходунов снова отрицательно покачал головой.

— Нет, не знаю.

— Ясно. А теперь вот что. Вчера его увезли отсюда на машине какие-то люди в камуфляжной форме и в масках. Это показали свидетели. И среди них был такой плотный круглолицый блондин лет тридцати пяти. Вы такого не знаете?

Ходунов пожал плечами:

— Нет. Да таких в Москве тысячи. Десятки тысяч.

— Понятно. Ну тем не менее я прошу вас и вас, — капитан посмотрел на Надю, — сегодня с одиннадцати до четырнадцати подойти ко мне в отделение. Сейчас там как раз опрашивают свидетелей и делают фоторобот. Это совсем рядом. Так что я с вами обоими не прощаюсь. Жду в отделении.

Проводив неприятного капитана, Надя и Ходунов прошли на кухню. Надя уже немного успокоилась, но руки у нее дрожали, а из глаз непроизвольно текли слезы.

— А где ребята? — чтобы как-то отвлечь ее, спросил Ходунов.

— Игорь в командировке. А Катя на работе. Я уже ей позвонила. Она скоро приедет. Ох, за что же это…

Надя села на табуретку и закрыла лицо руками. Ходунов, не зная, как ее успокоить, в нерешительности стоял рядом. Наконец Надя отняла руки от лица и, кухонным полотенцем вытерев слезы, выпрямила спину.

— Он вчера вечером с одним приятелем должен был встретиться, со старой работы. Вот с этим Сергеем. Он хороший парень. Леня сказал, что может прийти поздно. А я, как фильм закончился, спать легла. И даже ни какого предчувствия. Вот ничего не чувствовала. — Надя снова прерывисто всхлипнула. — А утром меня соседка разбудила. Около семи. Она рано на работу уходит. Вышла — а там кровь, на площадке. Ну, она мне и позвонила, на всякий случай. А я смотрю, Лени-то нет. Ну, я звонить стала и…

Тут Надя снова зарыдала, положив голову на стол. Ходунов молчал, понимая, что тут он ничем помочь не может и его утешения не остановят потока слез.

— Надя, — предложил он, — давайте, может быть, чаю попьём?

Надя подняла голову и тяжело вздохнула:

— Да, давайте. Я сейчас чайник поставлю.

За хлопотами она немного успокоилась и уже только изредка прерывисто всхлипывала. Потом они молча, сосредоточенно пили чай. Ходунов молчал, он просто не знал, что можно сейчас сказать. А Надя, уже внешне совсем успокоившаяся, невидящими глазами смотрела в окно и, казалось, вообще ушла мыслями куда-то совсем далеко.

Приехала Катя. Открыв ей дверь, Надя обняла ее, и они обе зарыдали. Понимая, что сейчас им лучше побыть одним. Ходунов прошел в гостиную. Подойдя к застекленному книжному шкафу, он по привычке начал просматривать корешки книг. Ходунов взял одну из книг и полистал ее, потом другую. Увидев на полке «Ходжу Насреддина» Соловьева, Ходунов взял ее и сел в кресло. Механически перелистывая страницы книги, которую Ходунов хорошо знал и любил, он, теперь уже спокойнее, попытался проанализировать ситуацию.

«Так что же делать? Если просто ждать — они меня точно достанут. А главное — Люда и Маша. Эти ведь ни перед чем не остановятся».

Ему снова стало нехорошо. Вдруг резко схватило голову, затылок просто отваливался от сильной боли. Такого страха он не испытывал с детства. Страх перед грубой силой, когда ощущаешь свою полную неспособность ей противостоять. Неспособность защитить самое дорогое, что у тебя есть.

«Нет, милиция тут точно не поможет. Ну что они, охрану ведь на день и ночь не дадут. Да и что может эта охрана, даже если бы она была? Нет, надо куда-то своих отправить. Срочно. Лучше сегодня. Крайний срок — завтра. Но как? Все рассказать Люде? Нет. Она начнет волноваться, со всеми советоваться, и всем все станет известно. А тогда, если даже они и уедут, их найдут».

Ходунов отложил книгу и, тяжело вздохнув, энергично потер затылок.

«Нет, главное, не впадать в панику. Надо думать. Думать, думать».

Он встал и поставил книгу на место. И тут его осенило: «Конечно! Ходжа Насреддин. У него же была точно такая же ситуация в „Очарованном принце“. Все точно. А теперь — прямо по этой схеме».

Ходунов прошел на кухню. Надя и Катя уже немного успокоились. Обе сидели молча, опустив головы. Услышав шаги, Надя подняла глаза на Ходунова.

— Ну, что, Надя, может, вместе сходим в отделение? — спросил он.

Надя кивнула и тяжело поднялась с кухонной табуретки.

— Да, хорошо. Я сейчас, немного себя в порядок приведу.

— И я схожу, — Катя тоже поднялась. — Вдвоём нам сейчас лучше.

В своём кабинете капитан Воропаев встретил их почти радушно.

— Проходите, пожалуйста. Я сейчас, возьму ещё один стул.

«Да, видимо, то, что Шутиков „оттуда“, сказывается, — подумал Ходунов. — Похоже, этот уже получил соответствующую установку».

Воропаев вернулся с недостающим стулом, на который усадил Ходунова. Сам он сел в кресло за столом и важно вынул из ящика стола лист с портретом.

— Вот, посмотрите, пожалуйста. Свидетели утверждают, что сходство с оригиналом довольно большое. Видели ли вы когда-нибудь этого человека?

Воропаев обращался в первую очередь к Наде и ей передал фоторобот. Надя взяла лист, и Ходунов, сидевший сзади, увидел изображенное на нем лицо. Никаких сомнений. Это был, безусловно, хот самый круглолицый блондин. Тот, который был тогда в аэропорту. И которого потом Ходунов случайно увидел около этой фирмы, не то Эр-Эр, не то Пи-Пи. Да, зовут его Николай Николаевич.

— Так что же? — подождав немного, спросил у Нади Воропаев. — Видели его?

Надя отрицательно покачала головой.

— Нет, я такого не видела.

— Понятно, — сказал Воропаев и нахмурился. — А вы? — спросил он у Ходунова, видя, что тот внимательно разглядывает портрет. — Знаете этого человека?

Ходунов ужасно не любил вранья. Не любил, когда врали ему, но еще больше не любил, когда приходилось врать самому. К сожалению, врать все-таки приходилось. Чаще всего из благих побуждений. Чтобы Люда не волновалась. Чтобы избежать лишних расспросов. И хотя это каждый раз заставляло Ходунова внутренне морщиться, это было, в общем, в пределах правил.

А вот тут уж совсем другое дело. Это серьезно. И тем не менее Ходунов не мучился никакими сомнениями. Уже когда Воропаев дома у Шутикова упомянул круглолицего блондина, у Ходунов возникли подозрения, и решение он принял еще тогда.

— Нет, — глядя прямо в глаза Воропаеву и отрицательно покачав головой, сказал Ходунов. — Я его не знаю.

Воропаев показал фоторобот и Кате.

— Вы не видели его?

Катя пожала плечами:

— Нет, никогда.

— Ладно, — сказал Воропаев, вздохнув, и хлопнул ладонями по столу. — У меня больше вопросов нет. Не смею вас больше задерживать.

Выйдя из отделения, Ходунов попрощался с Надей и Катей и быстро направился к метро. Через пятнадцать минут он уже был в одной из многочисленных туристических фирм, где, как он знал, часто бывали горящие путевки. А еще через сорок минут он уже был у себя в министерстве.

— Что тут было? — спросил он Валентину Андреевну. — Меня кто-нибудь спрашивал?

— Нет. На удивление тихо. Никому мы не нужны. Что там у Шутикова?

— Плохо. Совсем плохо.

— Так что же?

— Убили его.

— Господи, как же это?

— Не знаю. Сейчас, к сожалению, это вещь обычная.