Галина Михайловна при этом улыбнулась и закрыла глаза. Ей было просто очень, очень хорошо. Как летним вечером на пустынном пляже у теплого спокойного моря, когда солнце уже не палит, а нежно греет, слышится легкий шелест волн и охватывает сладкая истома.

Двигатели ещё не остановились, а к самолёту уже подкатили трап. Все спешили. При спуске по трапу Алексей бережно поддерживал Галину Михайловну под локоток. В свободной руке он нес свой лёгкий кейс, прикрывая им непросохшее пятно на брюках.

Когда они спустились вниз, Галина Михайловна подошла к стоящему внизу какому-то человеку в форме и принялась его расспрашивать. При этом она временами поглядывала на Алексея. Ей было приятно, что она может вот так свободно разговаривать и на французском, не теряясь, без всякого напряжения и с достоинством.

Вернувшись к ожидавшему её Алексею, она сказала:

— Надо сначала получить наш багаж. А офис — это в основном здании.

Совсем недолго подождав, они получили свои чемоданы и встали на длинную ленту транспортера, доставившего их в основное здание.

Нужный им офис оказался совсем рядом. Алексей с чемоданами остался ждать, а Галина Михайловна постучала и вошла в офис. Это было совсем небольшое помещение, в котором стояло два стола и большой конторский шкаф. За одним столом сидела женщина лет сорока, за другим — совсем молодой смуглый парень. Богатова поздоровалась и обратилась к женщине:

— Извините, вы говорите по-английски?

— Да. Что вы хотите?

— Очень хорошо. Я хотя и говорю на французском, но плохо. Неделю назад тут с нашим пассажиром случилось несчастье, он умер в самолете. Его родственница дала мне доверенность на получение чемодана, который был в багаже. Могу я получить этот чемодан?

Таможенница прочитала текст доверенности и паспорт Богатовой. Потом вынула из стола большой журнал и нашла нужную запись. Что-то переписав из доверенности в журнал, она сняла копию паспорта.

— Все в порядке, — сказала она Богатовой. — Вы получили свой багаж?

— Да, конечно. Мой чемодан здесь, в коридоре.

— Этот чемодан на складе. Через пять-семь минут я вам его доставлю.

Довольно скоро она появилась в том же тоннеле, везя на тележке чемодан, и протянула Богатовой папку с пришпиленной к ней бумагой:

— Распишитесь здесь, пожалуйста.

Оставив чемодан на тележке, женщина что-то сказала Галине Михайловне, улыбнулась и ушла.

Сумбат ждал в толпе встречающих с листом бумаги, на котором было написано «Госпожа Богатова». Галина Михайловна подошла к нему, поздоровалась и представила Алексея. Сумбат ей не понравился. Грузный, одетый в дешевую голубую тенниску, из-под которой везде — и на руках, и на шее — прорывалась обильная курчавая растительность. Какие-то потертые, старые джинсы. Хмурый, насупленный, как будто нехотя бросающий слова, он разительно контрастировал с легким, элегантным и приятным Алексеем. Правда, Галина Михайловна тут же вспомнила, что предмет их встречи не должен был располагать к веселью, так что немногословность и мрачность Сумбата могли быть вполне-объяснимыми.

Когда она попросила его довезти Алексея до гостиницы, Сумбат только пожал плечами, бросил не слишком дружелюбный взгляд на ее элегантного спутника и сухо сказал:

— Как вам будет угодно, Галина Михайловна. Пожалуйста.

В машине Галина Михайловна и Алексей расположились на заднем сиденье. Несколько минут они ехали в полном молчании. Когда живописная суета около аэропорта осталась позади и машина выехала на шоссе, Сумбат обернулся к Галине Михайловне:

— Поедем другой дорогой, Галина Михайловна. Не той, что обычно ездят в город. Я хочу показать вам вид на озеро. Это место мало кто знает. Очень красиво. Не пожалеете.

— Спасибо, — улыбнулась Богатова и подумала, что часто так бывает — хорошие люди выглядят неприветливыми. Вот Сумбат — такой с виду сумрачный, а ведь подумал же. Хочет сделать ей приятное.

Минут пятнадцать они ехали по широкой автостраде, минуя спальные пригороды Женевы с яркими магазинчиками, новостройки. Потом повернули на какое-то узкое шоссе, ведущее вверх.

Здесь с одной стороны нависал густо заросший могучими деревьями и кустарником склон, с другой — открывавшаяся постепенно долина, уходящая к озеру. Вдоль шоссе сплошной чередой расположились скрытые за заборами и воротами разные дома и виллы — от убогих и кажущихся совсем нежилыми до роскошных. Вверх и вниз по склону в буйной зелени тоже проглядывали крыши и белые стены домов.

Наконец шоссе вывело на довольно большую площадку. Дорога здесь круто поворачивала вдоль по склону. Два громадных дерева, нависавшие над площадкой, делали это место чем-то похожим на сцену, с двух сторон обрамленную гигантскими раскрытыми зелеными занавесями. А декорацией была лежащая внизу Женева.

— Вот отсюда вид на Женеву, — остановив машину, сказал Сумбат. — Вы посмотрите, а я сейчас задний скат подкачаю. Это буквально пару минут.

Здесь было совсем тихо. На площадку со стороны склона выходила только высокая стена какого-то владения. По пустынной дороге, забросанной пожухшими листьями и почерневшими влажными ветками, ездили, видимо, нечасто.

Прямо из стены, из отделанного старым камнем источника тихо лилась прозрачная вода. В воздухе чувствовался запах цветов.

— Жалко только, сейчас воздух не такой прозрачный, — сказал Сумбат, выходя из машины. — Парит после дождей. А то горы хорошо были бы видны.

— А Монблан тоже бывает виден отсюда? — спросила Богатова, подходя к краю дороги.

— Наверное, — пожал плечами Сумбат. — Я здесь только в третий раз.

Он стоял у машины, открывая багажник. Алексей был рядом с ним, видимо, собираясь помочь.

Далеко внизу лежал ухоженный, красивый мирный город. Сквозь легкую дымку просматривалось голубое озеро, терявшееся вдали. А еще дальше — нечеткие в тумане очертания гор, окружавших долину со всех сторон. Видна была и белая лента фонтана.

Галина Михайловна некоторое время стояла молча, наслаждаясь этим великолепным видом. Она чувствовала себя зрителем какого-то совершенно невероятного, грандиозного театра. И этот театр давал представление ей, только ей одной. Ей было очень хорошо. Может быть, так хорошо, как никогда в жизни.

— Здорово, как красиво! — в восторге сказала она, оборачиваясь.

И тут тысячи ослепительных искр вдруг взорвались в ее голове, и, даже не успев почувствовать боли, она стала оседать на землю.

Удар был не слишком сильным, но очень резким. Алексей ударил ее сбоку монтировкой, обернутой грязным полотенцем. Удар пришелся точно в основание черепа. Оба они, Алексей и Сумбат, уже успели надеть перчатки и, подхватив падающую Богатову, положили ее на землю.

Положив полотенце на землю, Алексей подошел к люку в бетонном тротуаре. Монтировкой он подцепил край люка и приоткрыл его.

— Давай, что стоишь? — со злостью сказал он стоявшему неподвижно Сумбату. — Помогай!

Сумбат нехотя подошел, и они вместе с Алексеем подняли тяжёлую литую крышку и откатили её в сторону.

Потом они подошли к лежавшей ничком Богатовой. Алексей наклонился и проверил карманы её костюма, быстро ощупав её всю, извлёк из лифчика пачку долларов и сунул их себе в карман.

— Вот бабы, мозги куриные. Думают, сюда не полезут! Ладно, с паршивой овцы… Ну, всё. Вроде чисто, нет ничего. Давай, берём её. Тяжёлая, чёрт.

Они подтащили её к открытому люку и положили так, что голова свесилась вниз. Рыжеватые волосы Галины Михайловны закрыли лицо, и на затылке хорошо была видна ссадина от удара. Алексей поднял лежавшую рядом монтировку, обмотал полотенцем рукоятку и сильно ударил ее по голове. Кость хрустнула, и кровь полилась, заливая голову. Как будто разъярившись при виде этой крови, Алексей с искаженным гримасой лицом ударил еще раз, потом еще. Из проломленной головы кровь полилась широкой пульсирующей струёй по слипшимся волосам.

Сумбат резко отвернулся. Потом, отойдя к машине, достал из багажника пластиковый пакет. Вернувшись к люку, он, все так же молча, раскрыл пакет и показал подбородком Алексею. Тот положил в пакет монтировку и полотенце. Приподняв тело за ноги, они сдвинули его к отверстию люка. Еще рывок, и тело сползло в отверстие, а потом глухо ударилось внизу. Одна изящная лакированная туфля соскочила с ноги и осталась лежать рядом с люком. Сумбат поднял ее, на секунду подержал ее в руке и бросил вниз. Потом он посмотрел на Алексея, сильно побледневшее лицо которого нервно подергивалось.