— Эти господа просят вас выйти в соседнюю комнату по очень важному делу… — добавил лакей.

Савин вышел к ожидавшим его незнакомцам. Они объяснили, что приехали от имени господина Карлони, которого он сегодня оскорбил в казино, вызвать его на дуэль.

— Этот вызов мне кажется очень странным… — произнес Николай Герасимович, — господин Карлони покушался на мою жизнь, а таких людей во всех странах мира называют убийцами и предают в руки правосудия, но не дают им удовлетворения чести.

— Если вы отказываетесь драться с моим приятелем, посягавшим, как вы говорите, на вашу жизнь, то надеюсь не откажетесь драться со мной, так как я считаю ваш отказ для меня личным оскорблением… — сказал граф Лардерель.

— Я буду ожидать ваших секундантов у себя в Ницце завтра утром… — с поклоном ответил Савин.

Прибывшие удалились.

Вернувшись к столу, Николай Герасимович передал о случившемся Деперьеру и графу де Ренес, прося их быть его секундантами и приехать утром к нему для переговоров с секундантами графа Лардерель.

На следующий день, в одиннадцать часов утра, Петр доложил Савину, что его желают видеть по известному ему делу граф Диджирини и маркиз Кассати.

Это и были секунданты графа Лардерель, приехавшие для переговоров с секундантами Николая Герасимовича.

Приняв их, согласно правилам дуэли, сухо, но вежливо, Николай Герасимович представил их уже сидевшим в его кабинете Деперьеру и графу де Ренес и затем оставил их для переговоров с глазу на глаз.

Спустя некоторое время, Деперьер и де Ренес пришли сказать Савину, что между ними все условлено, что драться назначено завтра утром на шпагах, и местом поединка выбрана франко-итальянская граница близ Ментона.

На другой день рано утром, с первым отходящим поездом, Савин со своими секундантами и доктором Гуараном выехали в Ментон. Приехав туда, они взяли экипаж и поехали к назначенному месту.

Местом поединка была выбрана глухая местность, у самого берега моря, в полуверсте от проезжей дороги, так что туда приходилось идти пешком по узкой горной тропинке.

Прибыв на место, они застали уже там графа Лардерель с его секундантами.

Противники и их секунданты вежливо раскланялись друг с другом, и последние тотчас же принялись за исполнение своих обязанностей.

Разыскав ровное удобное место для боя, они бросили жребий, на чьих шпагах драться, так как секунданты обеих сторон привезли свои шпаги.

Жребий достался графу Лардерель.

Затем Савин и граф сняли сюртуки и взяли из рук секундантов шпаги.

Отсалютовав последним, как это в обычае, они скрестили шпаги и начали бой.

Граф Лардерель дрался хорошо, но был слишком горяч, так что после нескольких пасов ослабел.

Его удары легко отпарировал Николай Герасимович и наконец ловким наступательным ударом ранил графа.

Шпага Савина попала ему в левую сторону груди, скользнула по ребрам и нанесла только легкую рану.

Секунданты прекратили бой, считая честь достаточно удовлетворенной.

Николай Герасимович и граф Лардерель подали друг другу руки.

Доктор Гуаран сделал графу перевязку.

Вернувшись домой, Савин застал Мадлен у ворот виллы, ожидавшую его с нетерпением и тревогой.

Увидав Николая Герасимовича целым и невредимым, она с неподдельным восторгом бросилась ему на шею.

После этой дуэли любовь к нему молодой женщины стала безгранична — она не знала, чем его отблагодарить за его отношение к ней, за то, что он, защищая ее, два раза рисковал своей жизнью.

В Ницце дуэль Савина наделала немало шуму. Все местные газеты были переполнены подробностями о ней. При этом все газеты были на стороне Николая Герасимовича, находя, что он не мог иначе поступить и прекрасно сделал, что проучил нахала-итальянца, то есть Карлони.

«Быть невежливым с женщиной — это в итальянских нравах, — писали в „Petit Nièois“, — во Франции женщина пользуется уважением и защитой, так что поведение русского офицера господина Савина очень похвально и вполне в рыцарском французском духе».

Таким образом, Николай Герасимович получал все большую и большую известность, о нем то и дело говорили в салонах и газетах.

Ранее, об удивительном счастье в игре и огромном выигрыше, затем о счастье в любви, о его роскошной жизни, громадных тратах, стерлядях, сувенирах и бриллиантовом колье и, наконец, о счастливом случае в казино с убийцей-итальянцем и исходе его дуэли с графом Лардерель, считавшимся одним из лучших бойцов на шпагах в Ницце.

Он сделался «Phowt du jour», как говорят французы, то есть героем дня.

Жизнь текла как по маслу, все улыбалось Савину, но «tout passe, tout casse, tout lasse» — говорит французская пословица, значащая в переводе на русский: «все изменчиво и переменчиво».

Она оправдалась и на Николае Герасимовиче.

Началось со счастья в игре, которое ему изменило — оно как будто отвернулось от него с того момента, как он стал счастлив в любви.

Проигравшись в Монте-Карло, Савин захотел отыграться в клубах и просиживал в них за баккара по целым ночам, но вместо отыгрыша все проигрывал и проигрывал.

Каждый день он был в проигрыше на более или менее крупные суммы.

Мадлен, желая ему помочь отыграться, почти каждый день проигрывалась в рулетку.

Кончилось тем, что они проиграли все выигранные деньги, да своих еще тысяч полтораста франков.

Для поддержки роскошной жизни, в которую Николай Герасимович втянулся с тех пор, как жил с Мадлен, ему пришлось войти в долги и решиться продать даже одно из имений в России. Он надеялся на эти деньги отыграться и снова поправить свои дела.

Проигравшийся человек похож на утопающего — он хватается за все, надеясь спастись, то есть отыграться. Ему не кажется, что новая игра уносит его еще дальше в пучину, напротив, он видит только в ней одной свое спасения, его тянет к ней и у него нет возможности удержаться от притягательной силы, влекущей его к игорному столу.

Проигравшийся игрок готов отдать все, пожертвовать всем, лишь бы иметь деньги, а с ними возможность снова играть.

Проигравшись, он обратился к монакским и ниццким ростовщикам и вскоре попал в их цепкие лапы.

Главные из них были: Сонне, Лежестю, Галль и Берте.

Они ежедневно бывали в Монте-Карло и их можно было всегда найти в café de Paris, где они заседали в ожидании проигравшихся клиентов.

Сидели они в кафе потому, что в казино их не впускали по распоряжению администрации.

Факторами для всех сделок между ними и их клиентами служили гарсоны кафе и гостиниц, которые за эту рекомендацию и якобы посредничество получали, конечно, хорошие чаевые.

Правда, что гарсоны эти делали им отчасти сами конкуренцию, так как многие из них давали также деньги проигравшимся знакомым господам, но давали только мелкие суммы в несколько сот франков, тогда как названные ростовщики были своего рода банкиры, дававшие только крупные суммы, от тысячи до ста тысяч франков.

Этим-то господам и попался в руки Николай Герасимович, заняв сперва двадцать тысяч франков, а потом еще и еще, платя им страшные проценты.

Правда, были дни, когда он выигрывал даже большие куши и этим получал возможность временно расплачиваться с его вампирами, но вскоре проигравшись, опять обращался к ним.

Так прожили Савин и Мадлен в Ницце до конца апреля.

Сезон кончился, Ницца опустела, а они продолжали все проигрывать и запутываться в новых долгах.

Чтобы расплатиться и уехать в Париж, где Николай Герасимович надеялся вскоре получить от брата крупную сумму, вырученную им от продажи одного из имений, ему пришлось продать только что купленную виллу и продать даже в рассрочку, так как вследствие конца сезона не находилось настоящего покупателя.

Убытку он понес на этой продаже не особенно много, тысяч десять франков, и принужден был отсрочить часть проданной цены, а именно тридцать тысяч франков на год.

Эта продажа все-таки дала возможность нашей парочке расплатиться с ниццкими кредиторами и уехать в Париж с несколькими десятками тысяч, с которыми Савин надеялся устроиться там и отыграться в парижских клубах.