Когда я вторично приехал на работу в Китай в 1992 году, темой разговоров был Пьер Карден, первым пробудивший у китайцев интерес к западной моде. Тогда же открыл свой бутик в Пекин-отеле Луи Вуттон. Теперь у него в Поднебесной уже девять фирменных магазинов. В сердце Шанхая, на набережной Вайтань, основал свой китайский филиал Джорджио Армани. А к 2008 году он планирует иметь в Китае тридцать торговых точек.

Однако спрос на предметы роскоши вызвал побочный эффект: параллельный рост производства нелицензированных подделок. Это ударило и по создателям престижных торговых марок, и по «новым китайцам». Присущий обитателям Поднебесной талант к имитации позволяет им как бы «клонировать» раскрученные мировые брэнды.

Костюм от Армани можно купить в шанхайском универмаге «Плаза» за 2 000 долларов, а на соседнем рынке Сянъян за 200 долларов. Там же продаются за четверть цены дамские сумки от Гуччи и Прадо с фальшивыми сертификатами подлинности. 200 тысяч часов «Ролекс», задержанных итальянской таможней, были сделаны настолько искусно, что даже представители этой швейцарской фирмы порой принимали их за настоящие.

Впрочем, западные предприниматели сами приучили китайцев имитировать их товары. Помню народную коммуну близ Пекина, где я еще в начале 80-х годов увидел крестьянок, вязавших на спицах свитера из мохера. К ним пришивали этикетки: «Пьер Карден. Ручная работа. Париж». Французский кутюрье поставлял нитки, лекала с указанием количества петель в каждом ряду. И забирал всю готовую продукцию – экспортируя таким образом овеществленный труд.

В аграрной провинции Хэнань я видел земледельцев, которые после уборки пшеницы и хлопка до весны становились надомниками Армани. Они вручную пришивали подкладку и пуговицы к его модным пиджакам, скроенным и сшитым в соседнем городке.

Так называемая сельская индустрия Китая, которая производит треть товаров для экспорта, знает тысячи примеров подобной интеграции. А поскольку старательные рабочие руки стоят там всемеро дешевле, чем на Западе, такие изделия очень конкурентоспособны. Приобщив китайцев к выпуску модных, престижных товаров, иностранцы создали предпосылки для «пиратства», поскольку понятие интеллектуальной собственности местным предпринимателям пока неведомо.

Так «новые китайцы», нередко причастные к фальсификации, сами становятся ее жертвами. Словом, если для героев Ильфа и Петрова вся контрабанда делалась на Малой Арнаутской, то нувориш в Поднебесной опасается: как бы купленный им костюм от Армани не оказался из Хэнани.

Макао – эта бывшая португальская колония в Азии – так же связана с казино и рулеткой, как Монте-Карло в Европе или Лас-Вегас в Америке. С тех пор, как в 1847 году там открылись игорные дома, в них неизменно влечет людей – кого любопытство, кого надежда разбогатеть, кого похожий на наркотическую зависимость азарт.

Бродя по Макао, вспоминаешь исторические памятники Латинской Америки, оставленные конкистадорами. Те же старинные католические соборы, мавританские арки торговых рядов, кованые решетки на балконах особняков. На всем лежит печать старины, даже некоторого запустения. Таким был Макао в викторианскую эпоху, когда тут побывал Киплинг. Таким же его увидели в 20-х годах Шаляпин и Вертинский.

Когда с победой революции на китайской земле закончился век колониализма, два его осколка уцелели еще на полстолетия. Это британский Гонконг и португальское Макао. Поборники воссоединения родины привыкли говорить о «двух отрезанных ломтях и одной краюшке». Главный ломоть – Тайвань с населением 23 миллиона человек, поныне остается «мятежной провинцией». Что же касается Гонконга (7 миллионов) и «краюшки» Макао ( где жителей в пятнадцать раз меньше), то они были возвращены Китаю соответственно в 1997 и 1999 годах на основе формулы «одна страна – два строя», то есть при условии сохранения там прежних порядков.

Макао изначально привлекало туристов экзотикой. Но после 1949 года любителям попытать счастья у рулетки, поиграть в баккара или покер стало приятно щекотать нервы соседство коммунистического Китая. Ведь буквально рядом совсем другой мир, где у всех на устах то новостройки пятилетки, то самосуды хунвэйбинов, то нравы «новых китайцев». И чем стремительнее менялась Поднебесная, тем колоритнее становилась неизменность Макао.

Бывшая колония, как и Гонконг, имеет статус специального административного района. Игорный бизнес по-прежнему дает 75 процентов доходов местного бюджета, поддерживает единственную кроме него отрасль здешнего предпринимательства – туризм. 82-летний Стенли Хо владеет двенадцатью действующими казино и туристской фирмой. Его самое крупное игорное заведение – «Лиссабон» было открыто в 1970 году. Оно уже не блещет новизной: потерлись ковры, потускнели люстры.

С началом нового тысячелетия власти Макао с благословения Пекина отменили монополию местных предпринимателей на игорный бизнес, и выдали лицензии двум магнатам из Лас-Вегаса. Американцы Шэлдон Эделсон и Стив Уинн разбогатели на родине благодаря идее слить воедино туристский отель, развлекательный центр и казино.

Эделсон потратил 240 миллионов долларов, дабы построить в Макао такой комплекс с отелем на три тысячи мест. На его открытие собрались пятнадцать тысяч здешних жителей, тщетно надеявшихся, что первые посетители по обычаю получат бесплатные фишки. Хозяин из Лас-Вегаса воздал должное местным традициям иначе. Он поставил несколько столов для игры в маджан (учитывая пристрастия азиатов), и отрегулировал игорные автоматы так, что они выплачивают «джэкпот» при трех восьмерках (счастливое число на Востоке), а не при трех семерках, как в Америке.

По замыслу Эделсона, по набережной со временем протянется вереница из двадцати подобных комплексов, общей стоимостью в 12 миллиардов долларов. Тогда, по его словам, «Макао действительно станет азиатским Лас-Вегасом». Второй магнат – Уинн планирует начать строительство крупнейшего в Тихоокеанском бассейне отеля-казино стоимостью в 550 миллионов долларов.

Приток американских инвестиций вызвал бум, невиданный даже по китайским меркам. Валовой продукт Макао подскочил за год почти на 17 процентов. Доходы двенадцати казино в Макао достигли 3,8 миллиарда долларов. Тогда как прибыли двадцати двух казино Лас-Вегаса составили 4,8 миллиарда долларов.

Словом, дело не в американцах, а в том, что они появились вовремя. Среди клиентов игорных заведений стало вдвое больше соотечественников из материкового Китая. Вместо воспетого Буниным «господина из Сан-Франциско» самыми состоятельными туристами становятся «новые китайцы», для которых в Поднебесной, впервые за пределами США, будут собирать «кадиллаки».

«Хочешь быть красивой – терпи!» – эта французская поговорка, рожденная в эпоху корсетов, имеет китайский аналог. Только если парижанки немыслимо стягивали себе талии, то в Поднебесной девочкам из богатых семей туго бинтовали ноги. Взрослая женщина со ступнями подростка и с неправдоподобно длинными ногтями в серебряных чехольчиках на пальцах рук демонстрировала, что физический труд – не ее удел. В Китае 50-х годов я еще застал степенных старушек, которые ковыляли на своих «копытцах», как в просторечии именовали их изуродованные ради мнимой красоты ступни.

И вот через четверть века после того, как Дэн Сяопин заменил уравниловку бедности девизом «стать богатым почетно», забытый обычай бинтовать ноги уступил место новым веяниям. Дебаты о «социализме с человеческим лицом», или о «социализме с китайской спецификой», породили иронический термин «социализм с подтянутым лицом». Жительницы Поднебесной всерьез озаботились улучшением своей внешности, что вызвало в стране небывалый бум пластической хирургии.

Этим видом деятельности ныне занимаются более десяти тысяч медицинских учреждений, хотя большинство из них можно назвать таковыми лишь с натяжкой. Только за последнее десятилетие около двухсот тысяч человек обращались к властям или в суды с жалобами на неудачные операции, которые были им сделаны людьми без лицензий или в антисанитарных условиях.