Старик, находившийся посередине, молчал, тараща остекленевшие глаза, он уже отчасти висел на веревке, несмотря на старания поддерживающих его. Мексиканец тоже совсем раскис, ноги держали его не лучше старика, и он панически тараторил что-то по-испански. Когда лошадь под ним подалась вбок, натянув веревку, он заорал. В эту решающую минуту Мартин оказался самым стойким из троих. Он высоко держал голову, не глядя ни на кого из нас, и даже горечь сошла с его лица. Теперь оно выражало лишь печаль, как бывает, когда вспоминают о давно пережитом горе.

Тетли вышел вперед и распорядился, чтобы Мэйпс подал сигнал. Мы разорвали круг, чтобы дать им простор. В последнюю секунду даже мексиканец угомонился. Стихло все, слышно было только, как беспокойно переступают три застоявшиеся лошади. Снова полетели редкие пушистые снежинки, знаменуя, однако, конец прежней бури, а не начало новой. Небо стало прозрачным. Уже окончательно рассвело.

Мэйпс нажал спуск, и выстрел отдался эхом в горах; Мамаша с Фернли стеганули с плеча лошадей по крупу, и державшие, отпустив поводья, отскочили в сторону. Лошади рванулись вперед, и внезапно отягощенный сук заскрипел. Старик и мексиканец кончились, лишь только потеряли точку опоры, и теперь покачивались, медленно крутились то в одну сторону, то в другую. А молодой Тетли так лошадь и не стеганул. Она просто вышла шагом из-под Мартина, он плавно соскользнул с нее и повис, умирая от медленного удушья, корчась, извиваясь, как червяк на булавке, с лицом, посиневшим и вздувшимся от прилившей крови. Джералд и тут не сдвинулся с места, а только стоял, дрожа всем телом, и смотрел, как Мартин бьется на веревке.

В следующую секунду Тетли стукнул сына наотмашь рукояткой револьвера, ударом свалив его с ног.

— Пристрели его, — приказал Тетли, указывая на Мартина Фернли. Фернли выстрелил. Тело Мартина подпрыгнуло в воздухе и затем безжизненно повисло, закружилось медленно в одну сторону, раскрутилось и наконец перешло на мерное, замедляющееся покачивание, в лад с остальными.

Джил с Дэвисом подошли к молодому Тетли и помогли ему подняться. Никто не разговаривал. Все избегали смотреть друг на друга, разбредались и садились на лошадей. Уайндер и Мур изловили лошадей угонщиков. Братья Бартлеты и Амиго оставались, чтобы перегнать скот, похоронив предварительно тела. Все, кроме Мэйпса и Смита, старались держаться подальше от Тетли, но он, кажется, этого не замечал. Он отвязал своего высокого буланого, вскочил в седло, повернул коня и поехал впереди всех в сторону дороги. Лицо у него было неподвижное и бледное: он ни разу не обернулся.

Мы же почти все обернулись по разу, а то и по два. Я обрадовался, когда, завершая бурю, пошел сильный снег, мягкий, отвесный, густой. И шел-то он только несколько минут, но от всего нас отгородил…

Джил нагнал нас и поехал рядом со мной, после того как они с Дэвисом помогли Джералду. Я думал было, увидев, как он грохнулся, что папаша его прикончил, но Джил сказал, что нет, удар был скользящий. Как только дали хлебнуть виски и потерли лицо снегом, он достаточно оправился для того, чтобы сесть в седло.

Мы ехали медленно, оберегая мое плечо, и остальные скоро скрылись из вида где-то впереди, а Дэвис с Джералдом нагнали нас. Мне трудно было поворачиваться в седле, но я все-таки обернулся, чтобы взглянуть на Джералда. Лицо у него заострилось и стало белым, как мрамор, а тени под глазами сгустились и увеличились; казалось, глаза у него огромные или же их вовсе нет, а зияют глазные впадины, как у черепа. Он не смотрел, куда едет, но не из-за полученного удара. По-моему, он об этом начисто забыл. Он опять душу свою терзал. Пылкий и чувствительный, как женщина, но гордый и с мужским понятием чести, этот парень одними только мыслями и чувствами довел себя до полного изнеможения.

Дэвис, ехавший рядом с ним, все время потирал вялым, несвойственным ему движением нос, трогал губы, или медленно проводил по глазам и по лбу, будто снимая приставшие паутинки. Мы все устали, даже Джил дремал в седле, так что увидели лошадей, толпившихся на поляне, только когда чуть не наехали на них. Они понуро стояли под падающим снегом.

— Это шериф, — сказал Джил. — Ризли! — И затем: — Мать честная, да это ж Кинкэйд!

И верно, с перевязанной головой, несколько осунувшийся, но в общем такой, как всегда: спокойный, дружелюбный и явно чувствующий себя неловко. С ним рядом еще трое: Тайлер, Дрю и прыщавый конторщик Дэвиса Джойс. Судья был красен как свекла и говорил, захлебываясь от негодования, но слова, долетая до нас сквозь снег, звучали отрывисто и глухо.

— Это преднамеренное убийство, иначе не назовешь! Я вас, Тетли, предупреждал неоднократно, и Дэвис предупреждал, и Осгуд! Вы все нас слышали; все были предупреждены. Правого суда вы добивались, да? Ну так, Богом клянусь, вы от него теперь не уйдете, от настоящего суда! Все вы до одного находитесь под арестом по обвинению в убийстве! Мы дадим вам возможность на собственной шкуре испытать, так ли уж медленно действует законный суд!

Ему никто не ответил, я, по крайней мере, не слышал.

— Господи, — сказал Джил. — Чувствовал я: что-то не так. Знал, надо подождать. Все эта скотина Тетли…

Теперь всякий на Тетли будет валить. Я промолчал.

Шериф глядел сурово, но не в пример Тайлеру языком не молол. Невысокий, коренастый, с седыми моржовыми усами и черными кустистыми бровями, он был в теплом овчинном полушубке с поднятым воротником. Глубоко сидящими голубыми глазами он посмотрел по очереди на каждого из нас. Никто, кроме Тетли, не пытался выдержать его взгляд, но и тому не больно-то удалось.

Заставив нас опустить глаза, он сказал что-то судье, что именно, мы не расслышали. Судья раскудахтался было, но когда Ризли и на него глянул в упор, кудахтанье тут же прекратилось. А судья снова угрожающе посмотрел на нас и принялся выпячивать и вытягивать нижнюю губу, издавая при этом какой-то неприятный чавкающий звук.

Ризли некоторое время посидел в седле молча, будто сосредоточенно обдумывал что-то, но ни на секунду не спуская с нас глаз. Наконец он поднял глаза, уставился поверх голов на падающий снег и проглядывающие сквозь него молочно-голубые тени деревьев, и сказал:

— Я никого из них не узнал. Мы разминулись в метель, а я очень спешил.

— Но это же тайный сговор, Ризли, — поднял было голос судья, еще больше наливаясь краской. — Довожу до вашего сведения, что я не…

— А вы что предполагаете делать? — перебил Ризли, в упор глядя на него.

Судья завел высокопарную речь относительно доброй славы нашего края и всего штата и о том, что подобные нарушения правовых норм могут сильно подпортить им с Ризли репутацию. У него ничего не получилось. Все только ждали, когда он замолчит. Против всех ему без Ризли было не выстоять.

Только он начал всерьез распаляться, Ризли сказал:

— Меня даже не интересуют зачинщики. Никому не было надобности ехать, если он того не хотел. — Затем продолжал уже другим тоном, будто кончил несущественное вступление и перешел к делу:

— Мне нужно девять человек для уполномоченного отряда.

Мы все вызвались. Все устали и вдоволь наохотились за людьми, и насудились, но чувствовали: он дает возможность искупить как-то свою вину. Даже Тетли вызвался, но Ризли его игнорировал, Мэйпса он тоже обошел. Однако, взял Уайндера и, значит, Гэйба Харта, взял Мура, взял он и Фернли, после того как иссверлил его взглядом, Кинкэйд при этом приободрился. Он чуть-чуть улыбнулся, приподнял руку в знак приветствия Фернли. Фернли распрямился, будто ему полжизни вернули. Фернли был хоть и злой человек, но честный. Может, в тот момент он не особенно одобрял Ризли, но себя одобрял и того меньше.

Отобрав свою десятку, Ризли велел остальным ехать по домам.

— Давайте беритесь за свои дела, — сказал он. — Не собирайтесь вместе компаниями. Если вас будут одолевать вопросами, говорите просто, что этим делом занимаюсь я со специально подобранным отрядом. Всех ртов не позатыкаешь, но будет куда меньше шума, если вы не станете встревать в разговоры. Никто этих людей знать не знал. — Он обернулся к судье и сказал умиротворяюще: — Приходится действовать так. Ничего не поделаешь…