— Ты это сделаешь, — только и сказал Тетли.

— Я не смогу, поверь мне.

— Ничего, у нас сможешь. — Парень стоял бледный как мел и мотал головой. — Эту работу нужно выполнить, — сказал ему Тетли, не повышая голоса. — Если ты с поручением не справишься, выполнять придется кому-нибудь другому. Я считаю, по многим причинам это твоя прямая обязанность, как перед всеми остальными, так и перед собой.

Парень продолжал упрямо мотать головой. Мур, хоть и сам прежде отказался, подошел к Тетли и предложил заменить Джералда:

— Парень и без того насмотрелся. Зря вы так на него наседаете.

У Тетли вдруг отхлынула кровь от лица; рот оттянулся вниз и стал длинным, тонким и жестким, а глаза замерцали бешенством, которое он, однако, сдержал. Впервые на моих глазах прорвалось истинное естество, хотя о сущности я давно догадывался. Однако, заговорил он спокойным ровным голосом:

— Не в свое дело лезешь, Мур. Благодарю тебя тем не менее…

Мур пожал плечами и повернулся к нему спиной. Он и сам обозлился.

Джералду Тетли сказал:

— Я не допущу, чтобы какие-то девки в штанах марали мое имя. Ты исполнишь то, что от тебя требуется, и хватит об этом. — И отошел прочь, лишив сына возможности ответить. — Видно, много успел натворить за всю жизнь, — заметил он, взглянув туда, где мексиканец все еще исповедовался.

Когда он наконец закончил и вернулся с Амиго назад, троих пленников выстроили в ряд, примотав руки по бокам. Мартин сказал:

— Наверное, бесполезно повторять, что мы невиновны?

— Совершенно бесполезно, — заверил Тетли.

— Ведь я не за себя прошу.

— И другие имели семьи, но тоже попадали на виселицу за такие дела. Очень сожалею, но это не наша вина.

— Плевать вы хотели на правосудие, — вскипел Мартин. — Вам даже нет дела, тех вы взяли или нет. Вам лишь бы поставить на своем, больше ничего не надо. Вы потерпели какие-то убытки, значит, кто-то должен быть наказан, и ничего другого вы знать не желаете. — Когда Тетли только улыбнулся в ответ, Мартин потерял самообладание. — Кто о них подумает? Все им здесь чужие. Денег у них нет, пожалеть их некому. Неужели вы этого не понимаете, вы, живодер? Вы должны пощадить меня. Если в вас хоть капля человеческого сохранилась, вы должны пощадить меня. Пошлите со мной людей, если нужно; я не прошу вас верить мне, все равно ведь не поверите; такие никому не верят, — пошлите со мной людей, только дайте уладить дела, повидаться с семьей, отослать их куда-нибудь, найти кого-то, кто им поможет…

Хардуик опять захныкал и понес околесицу. В конце концов у него подкосились колени, и он упал вперед лицом. Мексиканец, глядя прямо перед собой, с отвращением плюнул:

— В хорошенькой компании приходится умирать.

Мартин начал было орать на мексиканца, который стоял рядом с ним, но тут подошел Мэйпс и ударил его по лицу. Ударил сильно, четыре раза подряд, и звуки пощечин были как щелканье бича. Мэйпс не обращал никакого внимания на протесты, на то, что Дэвис пытался удержать его руку. После четвертого удара остановился и подождал, не скажет ли Мартин еще что-нибудь. Мартин не сказал. Он просто стоял и беспомощно плакал, не сдерживая больше рыданий, от которых распирало грудь; из-за давивших веревок ему то и дело приходилось вскидывать подбородок, чтобы продохнуть.

Старика подняли на ноги и всем троим дали по паре глотков виски. Затем подвели к лошадям. Старик совсем обессилел, и его пришлось чуть ли не волоком тащить.

Я заметил, что Дэвис остановил Амиго и, придерживая за локоть, что-то ему говорит. Лицо у Амиго сделалось злое и упрямое, и он только тряс головой. Тетли тоже это заметил, и, видно, ему пришла в голову та же догадка, что и мне. С улыбочкой он сказал Дэвису, что исповедь есть исповедь и не может быть использована как доказательство. Даже в суде.

— Не нужно ничего нам выдавать, — возразил Дэвис. — Пусть скажет только, не следует ли повременить, а там уж мы сами выясним.

Амиго, казалось, был чем-то встревожен.

Тетли сказал:

— Бывали случаи, когда люди лгали даже на исповеди, даже не в таких критических обстоятельствах.

Амиго взглянул на него, будто впервые усомнился в его непогрешимости, но все-таки сказал:

— Священника-то ведь не было, не знаю я…

— Хоть бы и был. — Тетли смерил глазами мексиканца. — Даю вам две минуты на то, чтоб помолиться, — объявил он всем троим. Их поставили рядом с лошадьми под суком, с которого свисали петли.

Мартин кусал губы, удерживая слезы. Он обвел нас быстрым взглядом. Мы стояли довольно плотным кольцом; один за другим все опускали глаза. Наконец, будто что-то душило, он уронил голову и неуклюже — мешали веревки — опустился на колени. Мексиканец все стоял, только опустил голову и часто-часто шевелил губами. Старик повалился на землю, окончательно потеряв человеческий облик, и Спаркс, встав рядом, прочел за него молитву. Мур снял шляпу, то же сделали и все остальные. Дэвис и еще кое-кто опустился на колени. Большинство из нас не могли заставить себя последовать их примеру, но все мы опустили головы и примолкли. В окружающей тишине в сероватом свете медленно наступающего утра завывания старика, монотонный голос Спаркса, читающего молитву, и частое бормотание мексиканца звучали преувеличенно громко. В то же время ясно слышно было каждое движение лошадей: поскрипывание кожи, позвякивание металла о металл…

— Ну, время вышло, — сказал Тетли, и старик взвыл, будто его ударили. Мексиканец поднял голову и быстро огляделся. На лице его появилось совершенно новое выражение. Мартин медленно поднялся на ноги и медленно посмотрел по сторонам. Минута молчания и пережитый кризис повлияли на него в обратную сторону. Он больше не проявлял отчаяния или смятения, но покоя или смирения в нем тоже не наблюдалось. Никогда в жизни я больше не видел, чтобы человеческое лицо выражало столько горечи и чтобы на нем так отчетливо отражалась ненависть. Он обратился к Дэвису; даже по голосу чувствовалось, каких усилий ему стоит подавить свою гордость и отвращение:

— Не могли бы вы найти верного человека, который взял бы на себя заботу о моей жене и детях? Со временем она возместит вам все расходы.

У Дэвиса глаза были полны слез.

— Я непременно сделаю это, — пообещал он.

— Хорошо, если бы поехала какая-нибудь пожилая женщина, — сказал Мартин. — Один вы со всем этим не управитесь…

— Не беспокойтесь, ваша семья не погибнет.

— Спасибо, — сказал Мартин, потом добавил: — Мои родители умерли, но у Мириам живы. Живут в Огайо. И вот еще — Дрю не хотел продавать скот; он охотно вернет за него деньги, и этого должно хватить, чтобы оплатить проезд.

Дэвис кивнул.

— Лучше не отдавайте ей моих вещей. Только вот это кольцо, если сумеете его снять.

Дэвис непослушными пальцами стал стаскивать кольцо. Ему мешали веревки, и у него тряслись руки, но он все-таки справился и, высоко подняв кольцо, показал Мартину. Мартин кивнул:

— Отдайте ей сперва только его и мое письмо. Не говорите ничего, до того как она прочтет письмо. — Больше, по-видимому, он ничего говорить не хотел.

— Все? — спросил Тетли.

— Благодарю, все, — ответил Мартин.

Спросили мексиканца, и он вдруг заговорил быстро-быстро. А сам озирался по сторонам, будто не мог нас толком разглядеть. Видно, и его наконец проняло. Потом он так же неожиданно замолчал и только все тряс головой. Говорил он по-испански.

Старика ни о чем спрашивать не стали. Всех троих подняли на лошадей и поставили. Понадобились двое, чтобы удержать стоймя Хардуика.

— Свяжите им щиколотки, — распорядился Мэйпс.

— Господи, — прошептал Джил, — я все боялся, что забудут. — Он, очевидно, почувствовал большое облегчение от того, что у них будут связаны щиколотки.

Фернли, сидя на лошади, надел каждому петлю на шею. Затем они с Мамашей, с плетками в руках, заняли места позади двух лошадей. Молодому Тетли пришлось дважды повторять, чтобы он становился третьим. Тогда он пошел, как лунатик, куда было сказано, и даже не заметил, что взял плетку, сунутую кем-то.