Внезапно ему захотелось увидеть город, его белые башни. Он даже задумался, не потратить ли ему частицу Силы, чтобы хоть на миг перенестись на площадь Фонтанов, ощутить холод мраморных плит собора Семи Блаженых, или просто услышать стук колотушки ночного патруля.

Но старинное правило ясно гласило: «Нет на свете места, вовсе лишённого скорбей, потому не покидай удела, не совершив прежде хоть малого добра и не дождавшись положенной благодарности».

Как на грех, село Беглинка, куда Себастьяна занесла нелёгкая, скорби упорно обходили стороной. После Сорокалетней Войны земли края отошли под королевскую руку на правах вольного владения, так что селяне жили мирно, платя положенную десятину Пресветлому Престолу и решая дела народным сходом или королевским судом, где судили по древним правдам. Здешние земли славились плодородием, да и погода баловала: уже который год амбары ломились от зерна, а в это лето особенно уродились горох и чёрное просо. Местный люд был подстать земле — славился честностью и простодушием. На дверях даже не вешали замков: нет охотников до чужого добра там, где всем хватает своего. Разбойников, сунувшихся было в эти края, быстро повыбило лихое местное ополчение — благо, после войны в селе осталось немало умелых ратников, не понаслышке знавших, с какого конца берутся за меч… Нет, для воина Света здесь не было работы.

Похлёбка совсем остыла. Себастьян лениво ковырял гущу оловянной ложкой, перебирая в уме всё те же мысли. Похоже, он здесь надолго, может быть — до конца осени. Если в конце осени снегом занесёт перевалы, то новолетие он тоже встретит здесь…

Внезапно ложка дрогнула. В сером мареве невесёлых дум что-то шевельнулось — корявое, суковатое. Чужая мысль, пробивающаяся извне.

Смерх напряг магическое внимание. Мысль сгустилась в слова:

— Почтенный господин, а посмотрите-ка на меня…

Подняв голову, он увидел нерешительно топчущегося в дверях крестьянина с рябым лицом — про таких говорят «на роже бесы горох молотили». Худые руки ломали шапку, низкий лоб морщился в непривычном усилии: проговаривании слов в уме.

— Что надо? — неприветливо сказал Смерх. — И как ты посмел назвать меня всего лишь «почтенным»? — вспомнил он первое слово. — Я что — похож на крестьянина?

Себастьян и впрямь не походил на беглинских хлеборобов — светловолосых, дородных, бородатых мужичков.

Крестьянин опасливо пригнулся.

— Нижайше простите, высокочтимый мастер, — заговорил он вслух, и в голосе его звучало робкое упорство маленького человечка, которому доверили важное дело, — а токмо велели мне спервоначала вызнать вашу силу…

Смерх усмехнулся. Проверка была правильной: не всякий колдун, даже владеющий начатками Безмолвной Речи, отличит одно вежливое обращение от другого.

— Подойди, — велел он.

Вблизи крестьянин показался ему не местным: слишком смуглым и обветренным было его лицо, чересчур заношеной — одежда. К тому же он двигался стеснённо и робко, а беглинские хлеборобы больше ходили вразвалочку, как то подобает людям свободным и зажиточным.

— Просим вас, высокочтимый, до нашей нужды, — ходок старательно поклонился.

На душе у воина-мага стало чуть теплее. Его, несомненно, хотели попросить об услуге, и услуге значительной — иначе не искали бы сильного волшебника.

— Я из Грязцов буду, это недалече… Беда у нас… Похитили девушку…

Себастьян Смерх выпрямился. Стоявшая на краю миска с похлёбкой полетела на пол.

— Молчи, — властно приказал он. — Открой свой ум, — с этими словами маг поднял руку и коснулся ладонью рябого лица.

Через несколько мгновений он знал всё.

История была самая обычная. Грязцы — беглинские выселки — были когда-то таким же сытым и безопасным местом, как и само село. Но в последние времена Тьма, теснимая королевскими магами с Лунного Хребта, проникла в местные леса, обосновалась там и стала протягивать лапы к человеческому жилью. Деревенька оказалась в опасности. На дорогах завелись стаи волколаков, в колодцах — моросная нежить. Коровы не доились, посевы гнили на корню. Стали пропадать детишки, а бабы то и дело рожали мёртвеньких. Уходить же с обжитой земли было некуда.

Но спасение селяне всё-таки себе сыскали. Местный колдун вычитал в своих свитках, что в таких случаях следует обращаться к деве-защитнице. Нашёл и подходящую девушку: рождённую весной, златовласую, не утратившую девической чести, а главное — несущую в себе начаток Силы. На этой неделе собрались уж было провести посвятительный обряд, да пришла беда: ночью со стороны Урочища Ветров пришли большой стаей волколаки, еле-еле отбились от них, а наутро девушка пропала. И колдун той же ночью скончался невесть от чего, — как будто кто выпил его Силу до самого донца… Деревенские, не долго думая, спешно собрали последнее серебро и отправили гонца: ехать в Беглинку, а если не сложится, так и в самый Зоц, искать сильного волшебника, который одолел бы нечисть и вернул девушку в село.

— Я всё понял. Берусь. Сколько принёс? — спросил Себастьян.

Крестьянин выпростал из кармана туго набитый мешочек. Но воин-маг не сводил с него испытующего взгляда. Тогда мужик, отворотив глаза, выгреб из того же кармана ещё несколько серебряшек.

— Обкрадывать своих плохо, пытаться обмануть мага — того хуже, — веско сказал Смерх. — За это я лишаю тебя мужской силы на десять лет. Что касается дела, то я принимаю плату и клянусь исполнить свой долг честно и не щадя сил.

Мешочек с серебром осел: когда маг произнёс клятву, треть содержимого мошны перекочевало в сокровищницу Братства.

— Теперь убирайся, — брезгливо процедил он, заметив, как перепуганный крестьянин тайком ощупывает причинное место. — Да ничего я тебе не сделал. Мне не нужна твоя мужская сила. Впредь будь честен.

Лицо крестьянина посветлело.

— Хорошо, коли так, высокочтимый мастер. А то я уж думал, чего теперь бабе своей скажу, — простодушно ответил он. — А когда…

— Я приду скоро, — пообещал маг. — И не один. Приготовьте всё для обряда. Как зовут девушку? — на всякий случай спросил он. — Вы знаете её Истинное Имя?

— Истинного Имени не знаем, — развёл руками крестьянин, — её ж колдун нарекал, который помер, а сказать не сумел. Не знаем мы. А кличут её Гранфретой. Фреткой, то есть, по-простому.

— Хорошо. Я приду к вам послезавтра и приведу вашу Фрету, — сказал Смерх.

Себастьян Смерх осторожно двигался по лесной тропе. Дождь всё моросил, разбиваясь о чёрные скользкие ветви в едкую пыль, липнущую к лицу и ладоням. Маг закутался в плащ, осторожно ступая по бурой, слипшейся от влаги листве. Ветер бежал за ним среди мокрых ветвей, брызгался, норовил поддеть пласт слежавшейся прели — смести в кучу, перевернуть, обнажив нетронутое нутро сухого золота.

Повсюду стояли завалы и кучи бурелома. Над редкими полянами рыскали голодные ястреба, выискивая добычу. Порывы ветра били их под крылья и швыряли то ввысь, то оземь.

Он видел всё это магическим зрением — и ветра, и нутро листвяных завалов, и птиц, упорно расправляющих мятые перья и поднимающихся в небо. Видел он — точнее, чуял — и то, что ждало его впереди, там, где старые деревья смыкали ветви в тумане.

Первую атаку воин-маг отбил быстро, в одно касание. Скорее, это была разведка боем: тяжелее стало дышать, подкосились ноги, перед глазами запрыгали красные точки.

Смерх дал противнику вонзить магическое жало поглубже, после чего, просчитав в уме возможные направления, ударил коротким заклятьем по невинно выглядящей куче бурелома.

Стон огласил лес. Из-под сушняка и гнилушек выкатилось волосатое тело беса.

Маг потратил несколько секунд, чтобы осмотреть его обычным и магическим зрением. Это был типичный лесной бес — рыжий с подпалинами. Немолодой: шерсть на груди успела поседеть, страшная морда иссечена шрамами. На груди болтался амулет: клык волколака, окованный серебром. Смерх, преодолевая отвращение, сорвал вещицу с трупа. Осмотрел. Амулет был сильным: от него исходило тёмное сияние, видимое магическим зрением. Маг покачал амулет на ладони, потом положил в карман, намереваясь пополнить им сокровищницу Ордена. Сам он не любил вещей Тьмы, даже полезных, но понимал, что переборчивость в таких делах неуместна. Может быть, когда-нибудь эта вещь пригодится страннику, солдату, сборщику налогов, а то и лазутчику в стане Тьмы…