— Что он делает в этих местах? — спросил заинтересованный Грант.

— Он живет в Мойморе, на постоялом дворе.

— Ага. А чем он занимается?

— Он революционер.

— Неужели? Речь идет о такой же самой революции, что и твоя?

— Где там! — запротестовал с невыразимым пренебрежением Пат. — Ну, не скажу, что он не пытается делиться своими идеями, но кто будет обращать внимание на такого. Он пишет СТИХИ.

— Наверное, он раз-рожденный.

— Он? Человек, который вообще не рождался. То есть просто ИКРА.

Грант додумался, что словом, которого не хватало Пату, было «амеба», но он, наверное, этого не проходил. Икра была самой низшей формой жизни, которую мальчик знал.

«Икра» приближался к ним по каменистому берегу, радостный с браво развевающейся полой несчастного кильта, что резко контрастировало со спотыкающимся на камнях шагом. Грант заподозрил, что у этого человека должны быть мозоли. Мозоли на худых розовых ступнях со склонностью к чрезмерной потливости. О таких ступнях можно прочитать на страницах популярных еженедельников. (Мыть ежедневно, тщательно вытереть насухо, особенно между пальцами, посыпать тальком и ежедневно менять носки.)

Он поприветствовал их, когда лодка приблизилась на расстояние голоса.

«Случайно ли, — подумал Грант, — что у каждого сумасшедшего всегда такой тонкий, бестелесный голос? Или, может быть, тонкие бестелесные голоса являются результатом невезений и депрессий, а невезения и депрессии порождают, в свою очередь, склонность к уходу из стада?»

Со времени детства он не слышал такого приветствия, а его аффективный характер остудил доброжелательность Гранта, он ответил сухим «добрый день».

— Патрик должен был вам сказать, что сегодня слишком хорошая погода для ловли рыбы, — сказал Арчи, приближаясь к ним.

Грант не мог решить, что его больше отталкивает: отвратительный выговор уроженца Глазго или покровительственный тон.

Веснушки на лице Пата исчезли под волной румянца. Он открыл рот, чтобы что-то сказать.

— Я думаю, что он не хотел лишить меня удовольствия, — ответил Грант и заметил, что с лица мальчика уходит румянец, постепенно заменяясь выражением признания. Пат понял в эту минуту, что есть более эффективные способы против глупцов, чем прямая атака. Мысль была целиком новой, и мальчик наслаждался ею.

— Вы, наверное, сошли на берег, чтобы позавтракать, — сказал, улыбаясь, Арчи. — Я охотно присоединюсь, если вы не имеете ничего против этого.

Они угостили Арчи чаем, холодно и любезно. Арчи вытянул собственные бутерброды и во время еды прочитал им лекцию о славном прекрасном прошлом Шотландии и ее блистательном будущем. Он не спросил у Гранта его фамилию и ошибочно решил по его выговору, что имеет дело с англичанином. Грант с удивлением слушал о подлостях Англии по отношению к бессильной Шотландии, стонущей в неволе. По правде говоря, ему было трудно представить себе что-то менее безоружное и менее подчиненное, чем Шотландия. Англия является, как оказалось, кровопийцей, вампиром, высасывающим благородную кровь слабой и бессильной Шотландии. Шотландия стонала под чужим ярмом, платила дань и продавала свои таланты тирану. Но пришло время сбросить ярмо, разорвать путы, гордый Знак Креста появится снова, как только загорится вереск. Арчи не жалел самых высокопарных фраз.

Грант смотрел на него с интересом, как на какой-то новый экземпляр в коллекции. Он пришел к выводу, что Арчи старше, чем показался сначала, ему, должно быть, самое малое лет сорок пять, а скорее всего он приближается к пятидесяти. Слишком поздно для лечения. Все успехи прошли мимо него, и ничего уже ему не остается, кроме этого достойного жалости маскарада и высокопарных фраз.

Он бросил взгляд на Пата, чтобы увидеть, как действует этот патриотизм на Молодую Шотландию, и с удовольствием заметил, что Молодая Шотландия сидит, отвернувшись в сторону озера, как будто сам вид Арчи было трудно выдержать. Пат что-то грыз с равнодушной миной, а его взгляд напоминал Гранту Флурри Нокса, героя Итса. «Глаза как каменная стена, ощетинившаяся осколками стекла». Революционеры должны будут применить более тяжелую артиллерию, чем Маленький Арчи, чтобы поднять соотечественников.

Чем этот человек может жить? «Стихи» не дадут ему хлеба, случайная журналистика тоже, во всяком случае, не такая, какой можно от него ожидать. Возможно, он сводил бы концы с концами, занимаясь «критикой». Последнее время критики обычно появляются из жизненных неудачников. Существует, конечно, предположение, что его кто-то финансирует, если не какой-то местный брюзга, охваченный стремлением к власти, то чуждые силы, заинтересованные в расширении диверсии. Он принадлежал к хорошо известному контрразведке типу неудачника, больного от жгучей пустоты.

Грант, думающий о полуденной газете, которую Джонни или Кенни должны доставить в Клюн, хотел предложить Пату закончить сегодняшнюю поездку и отказаться от дальнейшей рыбалки, поскольку рыба не испытывала желания попасть на их приманку. Однако тогда они должны были бы возвращаться в обществе Маленького Арчи, а этого он хотел бы избежать. Поэтому Грант начал готовиться к дальнейшему бичеванию воды.

Оказалось, однако, что Арчи хотел присоединиться к компании. Если в лодке найдется место для третьего человека, сказал он, то он с удовольствием им воспользуется.

Пат снова не знал, что ответить.

— Прошу вас, — ответил Грант. — Мы с удовольствием вас возьмем. Вы поможете нам вычерпывать воду.

— Вычерпывать воду? — повторил Спаситель Шотландии, немного побледнев.

— Да, в лодке есть щели и набирается много воды.

На это Арчи ответил, что, подумав, он, пожалуй, отправится (Арчи никогда никуда не шел, а всегда отправлялся) в обратный путь в Моймор. Он ожидает почту, придется заняться корреспонденцией. А после, чтобы они не подумали, что он не знаком с лодкой, рассказал им, какой он замечательный мореход: только благодаря своему исключительному умению он прошлым летом доплыл до берегов Гебридов с четырьмя товарищами. Он говорил со все возраставшим темпераментом, пробуждающим подозрение, что он выдумывает историю по ходу рассказа, а окончив, быстро сменил тему, как будто боясь вопросов, и спросил Гранта, знает ли он острова.

Грант, закрывая шалаш и пряча ключ в карман, ответил, что не знает. На это Арчи щедрым жестом владельца предложил ему селедочную флотилию на Левисе, скалы на Мингулайе, песни на Барра, горы на Харрисе, полевые цветы на Банбекула и пески, бесконечные, прекрасные белые пески, на Бернерейе.

— Я надеюсь, что эти пески не поют, — бросил Грант, кладя конец похвалам. Он сел в лодку и столкнул ее на воду.

— Нет, — ответил Маленький Арчи. — Поющие пески находятся на острове Кладда.

— Что вы сказали? — закричал удивленный Грант.

— Поющие пески. Ну, желаю счастливого улова, но поверьте мне, сегодня нехороший день для ловли рыбы, слишком солнечный.

Произнося эти покровительственные слова, он взял палку и пошел, вдоль берега в направлении Моймора к своим письмам. Грант неподвижно стоял в лодке и смотрел на уходящего. Вдруг, когда Арчи удалился на приличное расстояние, крикнул ему:

— А есть на Кладда ходящие камни?

— Что? — тонко запищал Арчи.

— Есть ли ХОДЯЩИЕ КАМНИ на Кладда?

— Нет, но есть на Левисе.

После чего его фигурка и тонкий голосок пропали в коричневой дали.

Они вернулись к полднику с пятью невзрачными форелями и с волчьим аппетитом. Пат оправдывал плохой улов тем, что в такой день, как сегодня, нельзя было ожидать ничего, кроме этого, как он определил, «мусора», потому что уважающая себя рыба имеет достаточно ума, чтобы не дать себя поймать в такую погоду. Последние полмили до Клюна они прошли как возвращающиеся в свою конюшню кони. Пат прыгал как козлик, разговорившись до такой же степени, до какой он молчал по дороге на озеро. Мир и Лондон казались отдаленными на целые световые годы, и Грант не поменялся бы даже местом с королем.