Было очевидно, что письмо, как и говорил Кэррэдайн, составлялось скорее в грусти, чем в гневе. Грант поразился доброжелательному тону, в котором Ричард пишет о женщине, нанесшей ему страшный вред. Ко всему прочему, Ричард не получал никакой личной выгоды от своего великодушия. Конечно, король видел выгоду в правлении страной, не раздираемой больше распрями между Йорками и Ланкастерами, и со свойственной ему широтой взглядов стремился к тому, но в письме епископу речь шла об освобождении Джейн Шор, малозначительном деле, интересовавшем разве лишь влюбленного Тома Лайнома. Ричард ничего не выгадывал; его стремление осчастливить друга превосходило естественное желание отомстить.

Это отсутствие мстительности особенно поражало при сопоставлении с традиционным образом злодея и убийцы Ричарда III.

Письмо Ричарда позволило Гранту приятно провести время до самого чая. Он слушал воробьев, галдевших на подоконнике его палаты двадцатого века, и дивился тому, что читает фразы, рожденные в голове другого человека более чем четыре столетия назад. Насколько фантастической показалась бы Ричарду мысль о том, что кто-то станет читать эту короткую записку и раздумывать о нем самом спустя четыреста лет!

Узнав новые факты, Грант решил заново перечитать Мора и посмотреть, не изменится ли его понимание соответствующих отрывков.

Если прежде сообщения Мора казались ему сплетнями, к тому же иногда абсурдными, то теперь он считал эти откровения просто гнусными. Гранту, как имел обыкновение говорить его маленький племянник, стало «вконец противно». Кроме того, он был озадачен.

Перед ним лежал отчет о событиях, сделанный Мортоном. Мортоном-свидетелем, Мортоном-участником, которому должно быть известно до мельчайших подробностей все, что имело место между началом и концом июня того года. И все же он не упоминал ни о леди Элеоноре Батлер, ни о «Титулус региусе». Согласно Мортону, Ричард утверждал, что Эдуард был первоначально женат на своей любовнице Елизавете Люси. Но сама Елизавета Люси, подчеркивал Мортон, отрицала, что когда-либо была замужем за королем.

Зачем Мортону было выдумывать небылицу и тут же опровергать ее?

Зачем подменять Элеонору Батлер Елизаветой Люси?

Затем, что он мог отрицать, что Люси была замужем за королем, но не мог сделать того же в отношении Элеоноры Батлер?

Можно наверняка предположить, что кому-то было очень важно показать несостоятельность утверждения Ричарда о незаконнорожденности детей.

А поскольку Мортон — рукой Мора — писал для Генриха VII, то этим «кем-то» скорее всего и был Генрих VII. Тот самый, который уничтожил «Титулус региус» и запретил хранить его копии.

Внезапно Грант вспомнил сказанную Кэррэдайном фразу:

— Генрих велел аннулировать акт без его чтения.

Генриху было так важно не привлекать внимания к содержанию акта, что он специально позаботился о его быстрой отмене без чтения.

Отчего это должно было быть так важно для Генриха VII?

Почему Генриха так беспокоили права Ричарда? Какие бы ничтожные основания претендовать на трон ни подыскал себе Генрих Тюдор, они были ланкастерскими, и наследники Йорков не имели к ним никакого отношения.

Тогда почему же Генриху было необходимо придать забвению содержание «Титулус региуса»?

К чему прятать Элеонору Батлер и ставить на ее место любовницу, о браке которой с королем никто никогда и не заикался?

Грант сосредоточенно и упоенно размышлял над этой загадкой почти до самого ужина, когда вахтер принес ему записку.

— Ваш приятель-американец просил передать вам, — сообщил он, протягивая сложенный лист бумаги.

— Благодарю, — улыбнулся Грант. — А что вы знаете о Ричарде III?

— Он был закоренелым убийцей. Столько народу отправил на тот свет!

— Да что вы? Я думал, только двоих племянников?

— Нет-нет. В истории я не силен, но это-то знаю наверняка. Укокошил родного брата, двоюродного и беднягу старого короля в Тауэре, а затем прикончил своих маленьких племянников. Оптом работал.

Грант на мгновение призадумался.

— А если я скажу, что он вообще никого не убивал, что тогда?

— Тогда я отвечу, что вы имеете полное право на собственное мнение. Некоторые считают, что земля плоская. Некоторые — что конец света наступит в двухтысячном году. По воскресеньям в Гайд-парке можно и чего похлеще услышать.

— Значит, вы даже не хотите пораскинуть мозгами над моей гипотезой?

— Подумать-то можно, только уж больно она неправдоподобна. Лучше не связывайтесь со мной. Предложите ее кому-нибудь другому. Отправляйтесь в воскресенье в Гайд-парк и, бьюсь об заклад, найдете себе там сторонников. Может, даже начнете движение за реабилитацию Ричарда.

Он весело махнул рукой и вышел, мурлыкая что-то себе под нос, неколебимый в своей правоте.

Боже, смилуйся надо мной, подумал Грант. Если я пойду дальше, то и в самом деле окажусь в роли проповедника в Гайд-парке.

Грант развернул записку Кэррэдайна и прочитал: «Вы хотели знать, пережили ли Ричарда другие престолонаследники. Так же как и принцы, я имею в виду. Не составите ли для меня список наследников, чтобы я мог его проверить? Думаю, это может оказаться важным».

Что ж, если мир в целом устойчив в своих традиционных представлениях и совсем не заинтересован в его исследованиях, подумал Грант, то по крайней мере молодая Америка на его стороне.

Он отложил Мора с его смакованием сцен истерики и необоснованных обвинений, словно написанных для воскресной газеты, и взялся за труд более уравновешенного автора, с тем чтобы составить список возможных конкурентов Ричарда на престол.

Кладя на тумбочку Мора-Мортона, Грант вдруг вспомнил: ведь та скандальная сцена во время заседания Совета в Тауэре, описанная Мортоном, та безумная вспышка Ричарда против «колдовства», которое иссушило его руку, — ведь она была направлена против Джейн Шор.

Контраст между изложенной сценой, бессмысленной и отвратительной, и доброжелательным тоном письма Ричарда об этой женщине, глубоко поразил инспектора.

Боже, помоги мне, снова подумал Грант. Если мне пришлось бы выбирать между человеком, написавшим эту книгу, и человеком, написавшим это письмо, я выбрал бы автора письма, что бы он еще ни натворил.

Мысль о Мортоне заставила Гранта отложить составление списка наследников из рода Йорков. Ему захотелось выяснить, как сложилась в конце концов судьба Джона Мортона. Оказалось, что, использовав свое пребывание у Букингема для организации совместного вудвилловско-ланкастерского заговора (в результате которого Генрих Тюдор приведет из Франции корабли и войска, а Дорсет и все прочие Вудвиллы встретят его со всеми недовольными, которых им только удастся собрать), он сбежал к себе в Или, а оттуда на континент. В Англию он вернулся лишь после того, как Генрих выиграл битву при Босворте и обеспечил себе корону. Затем перед Мортоном открылась дорога в Кентербери к кардинальской шапке и бессмертию — после изобретения «мортоновской вилки», каковую любой школьник только и помнит из всего царствования Генриха VII.

Остаток вечера Грант со спокойной душой копался в исторических сочинениях, собирая воедино наследников.

Недостатка в них не было. Пять детей Эдуарда, сын и дочь Георга. Даже если не принимать их во внимание, первых по причине незаконнорожденности, а вторых — из-за лишения их отца всех прав, то все равно оставался еще сын старшей сестры Ричарда — Елизаветы, Джон де ля Поль, граф Линкольн.

Кроме того, среди членов семьи Грант обнаружил еще одного мальчика, о чьем существовании он не подозревал раньше. Оказалось, что хилый ребенок в Мидлхэме был не единственным сыном Ричарда. У него имелся и внебрачный ребенок; мальчик по имени Джон. Джон Глостер. Мальчик без каких-либо прав, но всеми признанный и живущий в доме Ричарда. В те времена незаконнорожденных принимали без задней мысли. Ввел это в моду Вильгельм Завоеватель. С тех пор завоеватели вовсю пользовались этим, плодя бастардов. Компенсация, наверное.