Весь престиж космического разведчика, который поможет мне получить назначение, конечно, исчезнет, но что значит для меня Устав в мире без Кары? За ее поцелуй я отдал бы больше, чем королевство. Я отдал бы Землю и, по крайней мере, семь галактик, которые космический разведчик должен облетать вдоль и поперек, прежде, чем его произведут в адмиралы.

Тем временем, мне надо умерить пыл любви к Каре, чтобы он не вспыхнул вожделением и не уничтожил меня. Я продумал и возврат к пьянству, как меру противодействия любви, но тогда могло бы статься так, что во мне мог возродиться старый мэндэнский синдром. Невинность Кары должна быть ограждена и образ поведения был мне ясен — я должен был прекратить свидания с ней на закате, уклоняться от интимной обстановки и отвергать все, кроме самых формальных отношений.

На нашем тайном совещании в шестой день харлечианской недели Ред реагировал куда сильнее, чем в тот раз, когда я потребовал совместного дезертирства.

— Что за дикая мысль! Лучше видеть тебя дезертиром, вычеркнутым из списков, как пропавшего без вести, чем превращенным в колониального администратора. Перестань-ка использовать религиозные абсолюты в качества пояса целомудрия и переспи с девушкой. При некотором везении мы смогли бы представить эту планету в Братство, миров.

— Права МУКа не распространяются на одинокие, но равные нам планеты, — указал я. — И тогда кузен Лерой, в силах которого помочь мне добиться назначения колониальным администратором, никогда не выбьет для меня должности посла. Он не в ладах с государственным управлением… Кроме того, мы не можем представить Харлеч на соискание статуса.

— Почему? Ты же преподаешь им право и обрабатываешь их Высшим Бытием. Юноши и девушки не наги и им предназначены раздельные туалеты.

— Здесь нет военных, — уныло сказал я, — Харлеч не сможет защитить себя от агрессоров.

— Защиту можно создать за шесть месяцев. Трилоны можно переделать в лазерные батареи и выбить любой космический флот за пределы галактики.

— Но это же будет нашим вмешательством!

— Нет, не твоим и не моим, пока мы работаем на МУК. Подумай лучше о том, что сделает МУК с этой планетой. Через шесть месяцев эти университеты станут заводами, производящими дешевые транзисторные радиоприемники, а наши студенты будут ткать ковры пальцами ног.

— Так ты не хочешь, чтобы здесь возникла колония? — в изумлении спросил я.

— Черт возьми, конечно, не хочу! Я — ирландец. Эта планета не создана для грязной империи писсуаров, производства ковров, пошлости и проповедников.

— Ты слишком забываешься, парень, — напомнил я ему, — даже для пьяного нищего ирландца. За одним исключением, эти отвратительные существа являются ходячими единицами обусловленного поведения, подчиненными капризам декана, возможно, даже не существующего… — здесь я спохватился. В гневе я выдал суть моих тайных размышлений и тут же поспешил отвлечь его внимание, — у них не больше шансов получить статус "хомо сапиенс", чем у земляных пчел. Твои разговоры — измена.

— Да, мой приятель-предатель. Ну кто бы говорил об обусловленном поведении! Да ведь тебе промывали мозги с того самого дня, как ты появился на Мэндэне.

— Я никогда так о тебе не думал, О'Хара, — укоризненно сказал я.

— Ты никогда не думал, Адамс. Тебя обрабатывали так, чтобы ты не думал. Так что, пойди и поразмышляй об этом, созерцатель.

— Я ухожу, — сказал я, — но не произноси ни слова. Еще одно крамольное замечание и твой курс будет обучаться обряду земных похорон, твоих похорон.

Я соскользнул со стула и отступил, сжав кулаки и приготовившись к нападению, но к чести Реда, он не сказал ни слова. Несколько минут спустя я раздумывал и не только над тем, что он сказал, но и над тем, чего он не договаривал. Сдерживал ли он свой язык из страха передо мной, или из опасения того, что я в гневе совершу какое-либо действие, которое подвергнет опасности мою душу? Я никогда не мог понять Реда.

Его слова, хотя и высказанные в гневе, взволновали меня. Я не был автоматом. Космонавты не проповедуют Слово, к тому же я, тоже считал этих существ равными людям. И все же я воспользовался бы любыми технологическими достижениями, а таких было много, которые привели бы к потере любых прав харлечиан на совместные права с хомо сапиенс.

Для добра и по моим личным причинам Харлеч должен стать колонией Земли.

Предпринимая следующий шаг, я, не задерживаясь на политических мотивах, изложил свой план Каре, объяснив лишь, что мне нужно будет оставить Харлеч и вернуться обратно в конце года. Она внимательно слушала, пока я объяснял ей, что больше не могу видеться с ней, разве что только по официальным причинам, таким, как, например, лекции.

Хотя мое решение удручало ее, она выслушала его довольно храбро.

— Любовь не изменяют краткие часы или недели, — только и сказала она, — наоборот, они подтверждают ее даже на краю гибели.

— Слава небесам, — сказал я по-английски, так как на ее языке «небеса» означали "Харлеч", — за твой всепонимающий ум. Ред хотел обвенчать нас без проволочек.

— А может ли учитель Ред обвенчать нас? — спросила она.

— По закону, да. По духу, нет… Кара, как моя жена и плоть от плоти моей, думаешь ли ты, что сможешь остаться верной мне в мое долгое отсутствие?

— Я отправлюсь, мой любимый, в уединение, в лососевый рыбопитомник. Хотя любовь — уже не любовь, если она меняется, когда обнаруживается измена, но я не могу понять этой стороны твоего духа. Если твоя любовь ко мне духовна, как ты говоришь, почему мы не можем посидеть и поговорить о любви?

Ее английская речь, в духе "мыльных опер" очаровала меня; очевидно в увеселительной среде любимцев Реда выросли довольно сносные писатели, но я перешел на харлечианский язык, чтобы ей было понятней.

— Повелевать должен мой дух, но моя плоть слаба.

— О! А я думала, что твоя плоть сильна.

— В этом-то и проблема. Когда я возле тебя, я хочу, дословно, слиться с тобой, и я мог бы это сделать, если бы ты повелела, но дух говорит мне, что это было бы нехорошо. И все же голод моей плоти может взять верх над духом.

— Значит, повелевает плоть, а твой дух — слаб.

— Нет. По временам они почти равны. Ты видела матчи, устраиваемые Редом по телевидению? — стал объяснять я, упрощая проблему до простейших понятий. — Представь себе будто мои дух и плоть борются в одиннадцатираундном матче. И дух и плоть выиграли по пять раундов. Одиннадцатый раунд — решающий. Оставь меня в покое до дня нашего бракосочетания, и этим ты окажешь помощь боксеру-духу. С твоей помощью я смогу нокаутировать плоть.

— Но, Джек, любимый, меня притягивает как раз плоть.

— И ты позволила бы мне лишить тебя невинности раньше, чем мы дали бы друг другу клятву? — в ужасе спросил я.

— Да, — ответила она.

Ее ответ, одновременно честный и кокетливый, заставил меня улыбнуться.

Но лицо Кары внезапно опечалилось. Она встала и сказала:

— Но если ты желаешь, чтобы я помогла твоему духу, то из великой любви к тебе, я помогу своему врагу. У меня есть то, что, я полагаю, ты называешь страхом, — я боюсь, что ты можешь оставить меня и никогда не вернуться, а я хочу тебя и как женщина, и как дух; познать тебя, как только возможно, пока я могу. Не потому, что я сомневаюсь в твоей любви ко мне, а потому, что в космосе есть опасности. Твой корабль может погибнуть в потоке антиматерии.

— Где ты узнала об антиматерии?

— В библиотеке. Уж раз моим любимым стал звездный моряк, я пожелала узнать побольше о его призвании. В давние времена, в далеком далеком прошлом с Харлеча отправлялись звездолеты.

Мое изумление было так велико, что я даже не заметил, как она вышла за дверь. Если то, что она сказала — правда, а эти существа не лгали, то ее планета была настолько развитее Земли, что для этих существ Ред О'Хара и я должны были казаться обезьяночеловеками. И тем не менее, благодаря своей мягкости, культуре и цивилизованности, они приняли нас и даже полюбили.