– Что ж, оказывается, я покинул Сенси не без подарка перед отъездом, – произнес он с усмешкой. – Странно, что моя дражайшая мамаша не выставила ее вон вместе с дитем.

Розалия застыла в неподвижности на ступенях, удивленная словами отца. Почему он не подхватывает ее на руки и не кружит по воздуху, как поступал обычно? Что-то произошло нехорошее. Она тут же сунула большой палец в ротик, хотя всем казалось, что от этой дурной привычки она уже давно избавилась.

– Сенси тут ни при чем. Вспомни Риту Херрера. Она умерла прошлым летом в Эрмосильо.

– Да-да… Я совсем забыл, что папа прогнал ее из гасиенды накануне нашего с тобой обручения. Как же ребенок очутился здесь?

Все, что говорил этот странный человек, столь похожий на ее отца, было непонятно Розалии.

– Ты не мой папа, – заявила она, опустив в смущении глаза.

– Твой папа долго отсутствовал, Розалия. Он был очень болен… и сейчас устал. Пусть он отдохнет, а мы поговорим с тобой позже. – Мерседес постаралась разрядить обстановку. Она поспешно направилась в залу, громко зовя Ангелину.

Старая кухарка откликнулась сразу же. Выйдя из кухни, она окинула Лусеро проницательным и встревоженным взглядом:

– С возвращением, дон Лусеро!

Итак, на этот раз истинный Лусеро заявился домой. Странно, но Ангелина не восприняла его как хозяина.

– Я приготовила пирожки с тмином и холодный лимонад для тебя, – обратилась она к Розалии и потянула девочку за руку. – Пойдем ко мне. Ты расскажешь о том, что было на уроке у отца Сальвадора, после того, как покушаешь.

Когда они удалились, Мерседес объяснила Лусеро:

– Ник узнал о смерти Риты и не пожелал оставлять Розалию в приюте.

Как странно было Мерседес называть вслух любимого человека его настоящим именем. Ник… Николас…

Лусеро скривился, саркастически приподнял бровь.

– Никогда бы не подумал, что такой черствый воин, как Николас Форчун, проявит мягкосердечие к детишкам. Может, будущее отцовство повлияло так на его характер. Кстати, где он?

Вопрос Лусеро застиг Мерседес врасплох. Страх вернулся к ней, ледяными пальцами пронизал все тело, несмотря на полуденную жару.

– Он отправился куда-то к границе… покупать племенных быков. Мы ждем его со дня на день.

«Да заступится за нас Господь и Пресвятая Дева! Что предпримет Лусеро, когда вернется Ник… если вообще вернется…»

Лусеро некоторое время молчал, погрузившись в какие-то свои размышления.

– Судя по приему, который был мне оказан, Ник отсутствует уже давно. Вероятно, судьба не была к нему милостива. Будешь ли ты горевать, любимая? Носить траур по человеку, который не был твоим мужем? По отцу твоего ребенка?

– Тебе всегда были безразличны мои чувства. Какого черта ты сейчас лезешь ко мне в душу?

– Потому что ты моя жена, – холодно констатировал Лусеро.

– Ну уж нет! Ты отдал меня в руки чужому человеку. Ты все это задумал и осуществил, не так ли? Ты снабдил его сведениями о семье, гасиенде, о слугах. Ведь он знал про нас почти все.

Хорошее настроение вновь возвратилось к Лусеро:

– Он умный парень. И все же не представляю, как ему удалось так лихо провернуть дельце. Похоже, он одурачил всех, кроме тебя.

– Не всех. Некоторые слуги догадались, и, я думаю, твоя мать тоже.

– Значит, старая карга еще жива. А я-то надеялся, что она испустила дух! Бедный папа опередил ее.

– Он заслужил смерть, – сурово сказала Мерседес. – А донья София скоро за ним последует. В последнюю неделю она стала чувствовать себя совсем плохо. Падре Сальвадор уже причастил ее.

– А! Этот подлый проныра все еще шныряет здесь? Ехидна в рясе. Значит, он взялся воспитывать моего ублюдка, я так понял? Что же растопило его ледяное сердце? Поистине великие перемены произошли с людьми в мое отсутствие. Не думал, что он допустит в свою келью мое отродье, даже если б это был законный ребенок.

– Ты обо всех отзываешься как о подлецах, Лусеро, а на самом деле, подлец – это ты! Что тебе понадобилось здесь? Или, раз у императора дела пошли плохо, ты решил сменить хозяина?

Он засмеялся:

– Если б я мог! Сюда я прибыл, чтобы спрятаться в забытой Богом глуши… ну и слегка поразвлечься в столь веселом городе, как Эрмосильо. Тебе будет приятно узнать, что я не собираюсь задерживаться здесь надолго.

– Прекрасно! Я скажу Бальтазару, чтобы приготовил тебе ванну. Обед в семь. Ты не забыл, как пройти в свою комнату, конечно?

– Конечно, – откликнулся он, словно эхо, в точности повторив ее интонацию, и двусмысленно оскалился.

Задержавшись у подножия лестницы, крутым изгибом уходящей наверх, Лусеро произнес, не оборачиваясь:

– Пусть Бальтазар раздобудет для меня приличного бренди… если хоть что-нибудь осталось в папиных погребах!

Она машинально кивнула, провожая его взглядом. Тошнота вдруг начала подкатывать к горлу. О Пресвятая Дева, как она высидит весь долгий обед за столом напротив него? И как она объяснит Розалии, почему девочке нельзя сесть за стол с папой, как было заведено до его отъезда.

У нее закружилась голова. Мерседес в отчаянии терла себе виски, но все плыло перед глазами. Она все глубже осознавала тяжесть навалившейся на нее беды. А что, если Лусеро, по злобе или просто чтобы унизить ее, заявит о своих супружеских правах?

Она собралась с силами, отправилась в библиотеку и без колебаний открыла оружейный шкаф.

Обед стал адским испытанием для Мерседес. Лусеро сверлил ее взглядом, следил за каждым кусочком, который она пыталась проглотить. Его глаза, так похожие на глаза Николаса, все же были совсем другими.

Любимый ею человек смотрел на нее с обожанием, с нежностью, иногда с сочувствием. Глаза Лусеро излучали лишь ненависть. Улыбался ли он или сидел с каменным лицом – все равно она постоянно ощущала, что перед ней жестокий и опасный зверь.

Не скрывая любопытства, он уставился на округлости ее грудей, потом взгляд Лусеро переместился на живот, и вновь он нагло посмотрел прямо ей в лицо, которое покрылось мертвенной бледностью. Мерседес понимала, что он старается вывести ее из себя. Она взяла нож, вонзила его в жаркое и отрезала большой кусок, а потом стала методично крошить его на мелкие кусочки. Лусеро усмехнулся. Казалось, что все, что бы она ни делала, его забавляет.

– Судя по всему, с увеличением размеров возрастает и аппетит, я не ошибаюсь?

Сделав это глубокомысленное замечание, он поднес бокал к губам. Несмотря на то что благодаря стараниям Ангелины обед был великолепен, Лусеро больше пил, чем ел. Хотя в ванной он уже опустошил графин бренди, вино, которое он пил сейчас, казалось, не производило на него никакого воздействия.

– Будущей матери приходится есть за двоих, – ответила, чтобы хоть что-то ответить, Мерседес.

Он усмехнулся.

– Мне по нраву, что ты рассталась с прежней застенчивостью. Что, интересно знать, послужило тому причиной? – В его вопросе явно прочитывался похабный намек.

– Война, – коротко ответила она и после паузы добавила: – И то, что ты бросил меня и гасиенду на произвол судьбы. Ни достояние, ни само имя Альварадо тебе не дороги.

Он пробежался кончиками пальцев по хрусталю, вызванивая на бокале какую-то мелодию, вероятно, отрывок задорной шансонетки.

– Как ты угадала? Я это имя ни в грош не ставил. Я хотел познать жизнь такой, какая она есть, испытать настоящее приключение. О, дорогая, ты не представляешь, каким захватывающим приключением оказалась война!

Теперь он искренне оживился. В голове его возникали картины боев. Мысленно Лусеро переживал их заново.

«Он наслаждался там, на войне», – с отвращением подумала Мерседес и спросила:

– Тебя и вправду возбуждает пролитая кровь? Неужели тебе нравится убивать?

Она вспомнила, как наглухо замыкался в себе Николас при малейшем упоминании о войне.

Лусеро перегнулся к ней через стол и стал похож на пантеру, изготовившуюся к прыжку.

– А тебя это пугает? – От него так и веяло опасностью.