Мерседес, уже познакомившаяся с ней в гостиной, теперь обязана была представить номинальной хозяйке дома своего супруга.

– Познакомьтесь! Дон Лусеро Альварадо.

– О вас много говорил мой тесть! – изобразила восторг Урсула. – Вы воевали за императора. Я хочу, чтобы вы рассказали мне о войне, о всех ужасах войны… Я так этого хочу…

Всю эту тираду Урсула произнесла на одном дыхании, расширив до немыслимых пределов свои и без того огромные глаза.

Ник выслушал ее с вежливостью, рассматривая с циничным вниманием, как порхают, словно бабочки, ее пушистые ресницы и качается, дразня мужчину, пышный, украшенный перламутром веер, охлаждая якобы разгоряченную кожу.

– О войне я могу рассказать только то, что не предназначено для ушей красивой леди, – мрачно сказал Ник.

– Тогда расскажите мне о дворе его величества императора. Ведь вы бывали там, я знаю. Провинциалке вроде меня все интересно! За первым вальсом на балу вы, надеюсь, поделитесь своими впечатлениями о столице.

Ник не успел сообщить ей, что первый вальс он танцует со своей супругой, как Урсула уже исчезла в толпе гостей.

– Разве ты блистал при императорском дворе? Передо мной ты этим не хвалился, – вырвался у Мерседес невольный упрек.

Ник усмехнулся:

– Если одна женщина болтает чепуху, то другая почему-то в нее верит. Я только раз стоял ночь в охране Максимилиана, и то потому, что один гвардеец слишком накачался ромом, облевал форму и не мог стоять на ногах. Я заменил на несколько часов своего доброго приятеля.

Мерседес смотрела на него расширенными от изумления глазами. Тот ли это высокомерный, напыщенный Лусеро? Или, может быть, беременность затмила ей разум, и она все видит в ином свете?

Наконец они оказались в саду, и на них пахнуло ветерком. Ник слегка тронул Мерседес за рукав платья, привлекая ее внимание:

– Вот и почетные гости!

Худощавый темноволосый мужчина шествовал по ковровой дорожке. Он был облачен в мундир непонятной нации, но увешанный множеством военных орденов. Его сопровождала очень молодая женщина, чуть выше его ростом и с весьма простецким доброжелательным лицом фермерши со Среднего Запада. На ней было столько бриллиантов, сколько по возможности она могла выдержать при своей миниатюрной комплекции. Шляпа с пышными перьями довершала ее наряд из красного бархата.

Когда принц Салм-Салм переступал с одной ступеньки на другую, то его медали звенели и напомнили перезвон колоколов на Пасху в каком-нибудь мексиканском городке.

Этим замечанием Ник шепотом поделился с Мерседес. Она же решила его поддразнить:

– Он совершил много военных подвигов, за что и был награжден. А почему ты не удостоился императорских орденов?

– За убийства, совершенные мною, орденами не награждают, – резко ответил Николас, и она поняла, что лучше было бы ей прикусить язык.

Принц обладал хищным птичьим профилем и прямым носом. Борода и отросшие за долгие дни походов усы скрывали его тяжелые немецкие челюсти. В общем, он не походил на своих утонченных предков, благородной крови в нем не ощущалось. Его можно было принять за обычного средневекового наемника, которого цивилизованный девятнадцатый век вдруг снова востребовал на кровавую службу.

Королевская чета – на самом деле он был лишь вторым сыном мелкого германского князька, а она – безродная американка – с бокалами шампанского в руках направлялась явно в их сторону, заводя по пути короткие вежливые беседы с гостями. Мариано Варгас сопровождал принца и принцессу.

– Кажется, мы удостоились чести быть обласканными королевским вниманием, – сухо произнес Ник, заметив, что компания приближается к ним.

Варгас представил их с необходимой для такого случая помпезной церемонностью, но его цепкий взгляд не отрывался ни на один момент от лица Ника. Было ли это еще одной проверкой лояльности молодого Альварадо?

Испанский язык прусского принца явно хромал, и разговор сразу же повелся на смеси французского и английского.

– Мы польщены знакомством с вами, принц Феликс, принцесса Агнес, – произнес Ник, отвешивая поклон в ответ на приветствие прусского офицера.

Мерседес присела в реверансе. Она уже заметила, как часто сдержанный пруссак одаривал снисходительной улыбкой свою супругу, которая открыто проявляла доброжелательность ко всем без разбору.

Во время беседы Ник ощущал на себе неотступное внимание младшего Варгаса. Мариано осушил свой бокал и подал знак, чтобы принесли еще шампанского. Ника занимал вопрос – насколько тесны связи семьи Варгас с императорским двором? Посвящен ли император в замысел убить Хуареса? А может, он и есть инициатор этой затеи?

Ник слышал, что пруссак слывет не только умелым военачальником, но и искушенным политиком. Узнать, насколько глубоко вовлечен Салм-Салм в заговор, можно было, лишь закрепив с ним знакомство. Но Фортунато намеревался соблюдать осторожность и не хотел обнаруживать свое знание иностранных языков в присутствии Мерседес. Он уже допустил ряд промахов, заговорив по-английски и по-французски. Если он еще начнет изъясняться на немецком, Мерседес окончательно убедится, что он не Лусеро.

Он решил ограничиться французским с добавлением английских фраз, надеясь, что она не будет особо вслушиваться в его разговор с принцем в общем шуме, который все возрастал с появлением во дворе новых и новых гостей, жаждущих увидеть танцы вокруг шеста.

Мариано отвлек принцессу и Мерседес, чтобы Салм-Салм и Лусеро имели возможность поговорить свободно.

– Хотя, как мне известно, вы недолго пробыли при дворе, я все же вас запомнил, дон Лусеро.

– Вы делаете мне честь, сэр, что обратили на меня внимание, ведь я появился там только один раз и на весьма короткое время.

Принц изучающе посмотрел на своего собеседника, на шрам, пересекающий его щеку, и дотронулся пальцем до собственной багровой щеки, где виднелась такая же белая полоса, уходящая под пышные бакенбарды.

– Дуэльный шрам, как у нас говорят… – тут он произнес фразу по-немецки.

– Память о беспечной молодости, – перевел Ник и тотчас спохватился, что допустил ошибку, когда пруссак понимающе кивнул. – А я заработал свой шрам в сражении с бандитами. Я командовал отрядом контргерильи четыре года. Там было смешение наций. Мой камрад из Вестфалии давал мне уроки немецкого, в основном – грубой ругани.

Все это было почти правдой, только лишь с одной разницей: с Кемпером – специалистом по немецким ругательствам – Ник повстречался не в Мексике, а в Иностранном легионе в Северной Африке.

– Весьма интересно, – заметил глубокомысленно принц, – ваше знание языков впечатляет.

Ник оглянулся на Мерседес, желая знать, слышала ли она реплики принца, но та была занята оживленной беседой с принцессой и Мариано.

– Война – великий учитель. И по многим предметам. Вы сами знаете, насколько жизнь солдата и офицера зависит от взаимопонимания с товарищами по оружию и подчиненными. В моем отряде было больше европейцев и североамериканцев, чем уроженцев Мексики.

– Странное дело эта война! – вздохнул принц. – Впрочем, мы собрались здесь не для того, чтобы вспоминать о ней.

Отгоняя нахлынувшую печаль, он тряхнул головой, и в темных густых волосах его мелькнула трагическая седая прядь. Видимо, непростой была жизнь этого захудалого принца, обвешанного медалями и орденами.

Он устремил взгляд на главный праздничный аттракцион. Пятеро пестро одетых танцоров плясали вокруг столба стофутовой высоты, на который вот-вот должны были залезть.

Дон Энкарнасион, завидев своих почетных гостей в обществе четы Альварадо, поспешил им навстречу:

– Я так и знал, что два воина найдут о чем поговорить. А ваши супруги обе говорят по-английски. Как все удачно получилось! Но простите, ваше высочество, если я отвлеку вас от беседы на некоторое время. Несколько гостей ожидают чести быть вам представленными.

Старый дон увел принца вместе с женой в толпу, но Мариано остался возле Мерседес.

– Принц Феликс весьма занятный человек, – проронил Ник, но со стороны Мариано никакого ответа на это замечание не последовало.