– Откуда мне знать, что это не подделка? Или что ты не отобрал эти «корочки» у какого-нибудь военного сталкера? – усомнился рыцарь, переводя взгляд с фотографии в билете на мое лицо.
Изрезанное шрамами, обветренное и «инкрустированное» торчащим в левой глазнице крупным алмазом, оно, конечно, разительно отличалось от круглощекого юного лица, что взирало на сталкера из моего удостоверения. Того Геннадия Хомякова и меня разделяла пропасть в дюжину лет, и признать во мне прежнего бравого лейтенанта, что летал на красавце-вертолете «Ка-85», было сегодня практически невозможно. Узловик фактически видел перед собой две разные личности: уродливого, потрепанного жизнью хищника и молодого, еще необстрелянного офицера, чье будущее казалось ему тогда исключительно безоблачным, а жизнь – долгой и радостной…
Да, опознать меня по старой армейской фотографии было очень непросто. К тому же солнце, выглянувшее из-за туч в самый неподходящий момент, отразилось в моем алмазном глазу, и для сталкера я просто взял и растворился в воздухе. Вместе с одеждой, оружием, рюкзачком и документом, который я держал перед лицом пленника…
Помнится, всезнающий Мерлин говорил, что секрет моей мерцающей невидимости сокрыт в особом поле. Оно якобы окружает меня, когда вплавленные в мое тело алмазы начинают рассеивать падающие на них прямые солнечные лучи. Но происходит это лишь в Зоне, поблизости от входов в гиперпространственные тоннели.
Ученые в свое время так и не выяснили истинную природу этих камней. На вид они – неограненные, идеально чистые бриллианты по пятьсот с лишним карат каждый. И по структуре они абсолютно идентичны обычным алмазам. Официальная версия их происхождения гласит, что они – неведомые науке энергетические сгустки, прилетевшие в наш мир из гиперпространства. Эти раскаленные аномальные брызги впились в меня и сразу застыли, отчего им и удалось так глубоко и основательно укорениться в моем организме.
С той поры я весь буквально пронизан густой сетью непонятных нановолокон. Вкупе с алмазами они являют собой компоненты единой энергетической системы. Став неразрывной частью моего тела, она убивает его за пределами Зоны, но рядом с открытыми входами в гиперпространство не только позволяет мне жить без боли, но еще и наделяет меня необходимыми для выживания здесь силой, ловкостью и иными качествами.
Что же за паразит из разверзнувшегося на Земле Ада сделал меня, лейтенанта Хомякова, своим носителем в тот приснопамятный день, о котором я поведаю вам чуть позже?
Эта тварь не подчиняла себе мой разум и не лишала меня воли, но боролась за свою жизнь не менее яростно, чем я сегодня борюсь за свою. Любые попытки хирургов извлечь хотя бы один из моих алмазов неизменно укладывали меня на реанимационный стол. А боли, которые затем терзали, казалось, каждую клетку моего тела, были такими, что с ними едва справлялись самые мощные анальгетики.
Гиперпространственный паразит вселился в мой организм с неведомой мне целью. Я резонно опасался, что, когда мой дьявольский иждивенец достигнет ее и решит разорвать наш симбиоз, он просто-напросто выйдет наружу, растерзав меня на мелкие кусочки. Хорошо, если это произойдет быстро и я не успею ничего почувствовать. Но вдруг паразит будет выбираться из меня медленно: часами, днями, неделями?..
Бр-р! Жуть! Даже думать об этом противно! Я и так чуть было не сошел с ума от боли, когда шесть лет назад хирурги безуспешно пытались выковырять из меня эти проклятые алмазы. Не хочу, просто отказываюсь верить, что мне уготованы куда более суровые и долгие муки…
Солнце, выглянув из-за туч, почти сразу скрылось обратно, и узловик, перед которым я внезапно исчез и вновь материализовался, даже толком не испугался. Его рука метнулась было к ножнам, но так и замерла на рукояти ножа, не успев расстегнуть на ней страховочный ремешок. Еще бы – ведь мой «кольт-анаконда» уже упирался дулом пленнику в лоб.
– Забыл тебя предупредить, – добавил я, взводя пальцем револьверный курок. – Не надо дергаться, кричать или пытаться убежать, когда я внезапно пропадаю. И вообще не обращай внимания на эту мою странность. Просто считай ее… ну, скажем, нервным тиком. Ты ведь не шарахаешься в испуге от людей, которые страдают нервным тиком или заиканием, верно?
– Нет, не шарахаюсь, – ответил узловик и убрал руку с ножен. – Я это… все понял. Больше не буду. Правда. Уберите пушку… Геннадий Валерьич.
Ага, значит, уже не Избранный! Все-таки сопляк мне поверил! Или решил подыграть врагу, пустив ему пыль в глаза, а потом снова напасть?
Ну да бог с ним. Не похож этот простачок на своих лицемерных братьев, которые служат Ордену уже не первый год. Когда-то я сам был молодым и легковерным, разве что не таким глупым. По крайней мере, никто меня тогда в петлю не ловил и за ноги к фонарю не подвешивал.
Я плавно спустил курок и вернул «кольт» в кобуру. Выхватываю я его и впрямь молниеносно и виртуозно – ковбои точно позавидовали бы. Но вот стреляю просто отвратительно. Старые магнумовские патроны здесь редки и стоят бешеных денег, поэтому тратить их на тренировочную стрельбу по бутылкам – непозволительная роскошь. А с пистолетами и револьверами меньшего калибра на местную живность не поохотишься. Иное же раритетное оружие при моем образе жизни мне не подходит. Одно – слишком тяжелое, другое – недостаточно компактное, а третье вроде бы и легкое, и удобное, и скорострельное, но засоряется и выходит из строя в самый неподходящий момент. А грязь здесь, сами понимаете, особая. Стоит только какой-нибудь едкой нанодряни чуть-чуть подточить пружину или разбалансировать автоматику, и все – пушку можно выбрасывать. В итоге я и остановил свой выбор на револьвере – простом, мощном и легко чистящемся оружии. И если оно меня когда-либо подводило, в этом был виноват лишь я сам и мои недоразвитые стрелковые навыки…
– Значит, вы меня не убьете? – полюбопытствовал узловик, понурив голову.
– Убью, – пообещал я, но, едва пленник снова напрягся, уточнил: – Только не сегодня. Вот пошлют тебя снова за моей головой, тогда и убью. А пока живи и радуйся, что не успел разозлить Геннадия Валерьича как следует. Обычно у меня с вашим братом-охотником разговор короткий… Прощай, недотепа.
И, развернувшись, я собрался было двинуться прочь, однако не успел сделать и пяти шагов, как сталкер меня окликнул:
– Эй, погодите! Вы, кажется, что-то обронили!
Я оглянулся. Все еще сидящий у столба энергик указывал пальцем на лежащий перед ним белый пластиковый прямоугольник. Небольшой – аккурат размером с мой офицерский билет. Собственно говоря, оттуда этот листок и выпал, очевидно, когда я выхватывал револьвер. Выпал и едва не потерялся. А я еще узловика недотепой обозвал! Сам-то чем лучше его?
Оброненный мной кусочек пластика являлся обычной фотографией, упавшей на землю изображением вниз. Я решил вернуться и подобрать ее, но сталкер меня опередил. Отстранившись от столба, он протянул руку и первым поднял мою потерю. После чего так и остался сидеть на корточках, с интересом разглядывая снимок.
Поначалу меня это рассердило, и я хотел было потребовать у наглеца немедля отдать мне фото. Но, заметив вмиг посветлевшее лицо узловика и тронувшую его губы улыбку, вдруг ощутил, как моя злоба стремительно испаряется, а на ее место приходит изрядно позабытая мной за минувшие годы жалость. Жалость к этому обделенному отцовским вниманием, но явно не деньгами простаку. Который, желая отомстить ненавистному родителю, снабжает его капиталами Орден Священного Узла; разумеется, теми капиталами, к которым нерадивый сын имеет доступ. А уж Командор найдет способ, как выжать из неофита побольше средств. Если уже не выжал из него все до копейки. Сомнительно, чтобы Хантер отправил на верную смерть – а ловля Алмазного Мангуста для такого глупого сталкера ничем иным закончиться и не могла – одну из своих «дойных коров».
– Кто это? – спросил продолжающий улыбаться узловик, не сводя взгляд с фотографии.
– Это моя жена Елизавета и наша десятилетняя дочь Аня, – ответил я, после чего счел необходимым уточнить: – Вернее, Ане исполнилось десять, когда был сделан этот снимок. К сожалению, более нового у меня пока нет… до поры до времени. Вот так я и слежу за тем, как растет моя дочь. Пять лет уже слежу. Обидно, конечно, но что поделать, раз по-другому нельзя.